- Он часто ездил за границу, как это необходимо для всех инженеров. Ведь он был инженерный генерал-поручик и главный распорядитель при постройке Тучкова моста в Санкт-Петербурге…
- Никанор Алексеевич! - пробасил вошедший лакей, обращаясь к доктору Краеву. - Вас просит управляющий дома генеральши Тучковой.
- Что там случилось? - спросил Краев озабоченно. - Заболел кто?
- Все, слава Богу, здоровы! Только вот француза привезли всего избитого…
- Так я и знал! - покачал головой Краев, махнул рукой в досаде и пошел торопливо к дверям.
- Батюшка! - позвала отца встревоженная Анюта, быстро подбегая к нему. - Пожалуйста, зайдите сюда сказать, что с господином Санси.
- Зайду, зайду… а ты уж, вострушка, слыхала и встревожилась? Может быть, еще серьезного ничего и нет: знаешь, как прислуга бестолково все передает! Однако толковать некогда…
И он снова зашагал и исчез за дверью. Это неожиданное известие дало новый поворот общему разговору. Стали рассказывать, как теперь опасно говорить на улицах по-французски.
- Недавно двоих офицеров чуть не убили близ гостиного двора! - припомнил франтоватый ополченец.
- Ну уж придумал, батюшка! - усомнилась Лебедева. - Словно по мундиру не видно, что это наши русские.
- Народ боится шпионов! - заметил Роев. - Поймали по деревням нескольких французов, переодетых в крестьянское платье. Они, как слышно, планы местности снимали. Один, говорят, даже бабой переоделся!.. Ну вот и думают, что уж если они бабьим сарафаном не гнушаются, то отчего бы им и в мундир русского офицера не нарядиться.
- Страшно ожесточен народ!.. - вздохнула молодая Роева.
- Невольно ожесточишься, когда поглядишь на страдания раненых, - заметил молодой доктор. - Если бы вы видели, как изуродованы раненые гусары наши, недавно привезенные в Москву.
- А сколько семейств пущено по миру! - вздохнула Нелина. - В одном Смоленске, чай, сколько разорено дворов. А по дороге-то народ воем воет, особенно бабы.
- И наши богачи охают, - заметила Замшина. - Соллогубы, чай, совсем разорены: все имения ведь графа находятся в Белоруссии. До шести тысяч крестьян у него. У Толстого, женатого на Кутузовой, тоже ничего не осталось. А ведь у них восемь человек детей…
Пока Замшина перечисляла всех тех, имения которых находились около Смоленска, Могилева и Витебска, вернулся Краев. И все обступили его с расспросами.
- Что? Жив? Сильно избит? Как было дело? - слышалось со всех сторон.
- Жив и вовсе не избит, а только сильно испуган, - ответил Краев неторопливо, со свойственной ему обстоятельностью. - А как было дело, расскажу я вам тотчас по порядку, хотя сам Санси хотел зайти сюда. Но всем не понять его, разве дамам он сам расскажет, а вам я передам все, как от него слышал… Дело было так. Приехал он в деревню вечером и спокойно лег спать. Чуть лишь занялась заря, будит его старый камердинер и шепчет ему: "Худо, мусью, мужики бить вас собираются!". Санси не поверил. "За что им бить меня, - говорит, - если зла я никому не сделал?" - "А за то, что вы француз, и бить вас собираются; говорят, вишь, "свой своему поневоле брат, как раз и выдаст нас французам""… Санси стал было доказывать, что он сам ненавидит Наполеона: "Я стою за французского короля, - говорил он, - у которого Наполеон похитил престол! Вы растолкуйте им это". - "Что тут толковать, мусью? - перебил его камердинер. - Разве они поймут? А вот лучше уходите подобру-поздорову"… Пока шел этот разговор, толпа мужиков подступала к дому. Кричали что было мочи и палками грозили в окна. Видит Санси, что дело плохо, выбежал на задний двор и пустился в поле. Слышит, бегут за ним вдогонку. Куда спрятаться? Он вскочил в ригу, там соломы навалено до потолка, он и зарылся в нее. Прибежали туда крестьяне и ну рыться в соломе, да, по счастью, не смогли до него добраться. Однако не уходят. Санси слышит их голоса то тут, то там. Видно, ищут его и перекликаются. А он лежит, не шелохнется, вздохнуть боится. Весь день пролежал он в ужасе, рискуя ежеминутно быть вытащенным из своего убежища и до смерти избитым. Крестьяне поминутно входили, шарили в соломе, спорили, кричали, грозили; а уйдут - голоса их раздаются то вблизи, то вдали; видно, не бросают задуманного, все его ищут. К вечеру, однако, вокруг риги стало стихать, только издали все еще слышались грозные крики; наконец, все стихло. Санси боится шевельнуться. "А что, - думается ему, - если остались некоторые меня караулить и где-нибудь притаились?" И лежит он смирнехонько, хотя в соломе страшная духота, жажда томит, во рту ни капли воды весь день не было. Вдруг он слышит, кто-то зовет его. Побоялся Санси откликнуться, а у самого сердце так и стучит - даже расслышать голос трудно, хотя он и старается вслушаться и узнать, кто зовет его. Опять позвали. "Егор Карлович! - говорит тихо знакомый голос камердинера. - Это я! Вылезайте скорее!" - "А что если он предаст меня? - подумал несчастный, напуганный до смерти француз. - Да что делать! Так-то еще скорее тут пропадешь! Как зверя травить станут!" Вот он и выполз из-под соломы. А камердинер его торопит: "Скорее, Егор Карлович! Как бы они не вернулись! Садитесь скорее в тележку, отвезу вас, от греха, в ближайшую усадьбу". Вышел Санси из риги, видит, вечер на его счастье темный, луна еще не всходила, и тележка в одну лошадь готова. Посадил его камердинер в телегу, зипуном прикрыл и погнал лошадь в имение Соймонова, а оттуда уже в Москву доставили.
- Не распорядись толково камердинер, убили бы! - заметил Роев.
- Наверное, убили бы, а не то исколотили бы до полусмерти и всего изувечили бы…
- Сохрани Боже, попасться в руки расходившейся черни!..
- Стоит только послушать, как раненых добивают и наши, и французские солдаты! - сказала Лебедева с неподдельным ужасом.
- Иной из-за одного грабежа придушит. И в армии народ всякий бывает.
- Грабят да и цены вещам не знают! - сказала тут Нелина. - Вон посмотрите, какой прелестный медальон я для Олечки у денщика нашего за три рубля купила, а он его у казака на кисет с табаком выменял.
И она, сняв медальон с шеи дочери, подала его старухе Роевой. Та поглядела, поохала и передала соседке. Все с любопытством рассматривали медальон, дивились его массивности и гербу, вычеканенному на крышке. Одна старушка Краева рассматривала его не так только, как дорогую золотую вещь, но и как знаток хорошей работы, пристально всматриваясь в рисунок и прекрасную чеканку герба.
В эту минуту в гостиную вошел Санси, и старушка не успела передать медальон Ольге, как он подошел поцеловать ей руку и вдруг остановился, словно вкопанный, не сводя глаз с медальона. Затем порывисто схватил его, раскрыл, нажал на пружину, и из-под образа Парижской Божьей Матери выпала свернутая бумажка.
- Маргарита!.. - прошептал он, развернув записку. - Этьен, сын мой!.. - и вдруг, обведя все безумным взглядом, он вскрикнул неистово: - Где сын мой?..
Дамы переглянулись в недоумении. Мужчины удивились еще более, не зная даже причины, вызвавшей в нем эту тревогу; они не слышали разговора о медальоне.
- Ради Бога, скажите, где сын мой? - умолял Санси, бросаясь на колени перед старухой Краевой. - Пощадите несчастного отца! Скажите, жив он? Где вы его видели?
- Я ничего не знаю! - побледнела растерявшаяся старушка. - Этот медальон принадлежит не мне, а Глафире Петровне! - указала она рукой на госпожу Нелину.
Санси бросился к Нелиной с расспросами, но та, забыв французский язык, не могла ему объяснить, каким образом достался ей этот медальон, и все твердила:
- Acheter казак… soldat.
Ольга подоспела на выручку матери и рассказала Санси, как попал к ним в руки этот медальон.
- В армии Наполеона… убит… - шептал растерянно Санси, не выпуская из рук медальона и не сводя с него глаз.
- Не убит! - сказала Ольга. - Казак, снявший медальон этот, рассказывал нашему денщику, что ран на молодом человеке не было. Он был только оглушен!..
- Все равно погиб!.. - сказал Санси с отчаянием. - Еще хуже, если он попадется живым в руки безжалостным крестьянам. Я знаю, они безжалостны - эти русские, когда они видят в человеке своего врага!..
На старого француза страшно было смотреть: он был смертельно бледен, синие его губы подергивались в судороге, глаза бессмысленно уставились на медальон, который он стискивал онемевшей рукой.
- Отдайте мне этот медальон! - вдруг попросил он с невыразимой мукой в голосе. - Я вам за него перстень с бриллиантом дам - дорогой, крупный бриллиант, подарок великого князя Константина Павловича.
- Бог с вами! - замахала руками госпожа Нелина. - Стану ли я торговать чужими вещами! Бери его так себе, батюшка, коли он твой!
Ольга перевела слова матери.
- Да порадует вас так Творец небесный, как вы меня порадовали! - сказал Санси, целуя Нелиной руку; и вдруг, прижав к груди своей медальон, он, как женщина, громко зарыдал, повторяя: - Этьен, сын мой! Дитя мое! Они убили тебя… Нет, не они!.. - вскричал он вдруг неистово. - Это Наполеон! О изверг! Поплатишься ты, наконец, за все свои злодеяния!..
И он, как безумный, выбежал из комнаты, подняв руки кверху, словно призывая кару Божью на императора французов.
Долго все присутствовавшие не могли опомниться от этой неожиданной тяжелой сцены; даже дамское любопытство уступило место искренней сердечной жалости, хотя никто не мог вполне понять горя и отчаяния несчастного Санси.
Поахав и высказав все свои предположения насчет медальона, все гости разошлись. Но перед уходом Краевых было решено, что они с Роевыми и Нелиной уедут в Дмитров. Выехать они собирались все вместе, и с завтрашнего же дня - начать укладывать вещи.