За второй шеренгой мимо него проходила третья, за ней - четвертая…
10. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОСЛЕДНЕГО МЕСЯЦА
В последние дни последнего в семнадцатом году месяца рабочие дружины Екатеринослава, наспех обученные инструкторами из фронтовиков, померялись силами с частями Центральной рады.
У большевиков не было сомнений в том, что появившийся в городе гайдамацкий броневик будет использован не против Каледина или германцев, а исключительно против рабочих. Как это уже было в Полтаве. Ясно также, что не случайно гайдамаки устанавливают на крышах домов пулеметы, вывозят за город пушки и поворачивают их дулами к заводам. Не случайно расторопные связисты тянут провода полевых телефонов к новым артиллерийским позициям.
Иосиф не был фаталистом, он считал непозволительной роскошью пассивное упование на судьбу и предпочитал брать ее решительно, как быка за рога, тем более что рога эти недвусмысленно нацелены на тебя и вот-вот ударят. Когда слащавые тенора пели с подвыванием романс, где челну предлагалось плыть по воле волн, Иосиф злился и в знак протеста начинал напевать упрямые строки из другой песни:
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
Сформированная им дружина, как и другие красногвардейские отряды, была приведена в состояние боевой готовности. К сожалению, уехал инструктор-прапорщик: сослался на спешную необходимость отправиться в Киев, к невесте. Вот и доверяй!.. Впрочем, какой спрос с офицера, которому интересы рабочего класса не близки? И все же… Что-то такое приглянулось в том прапорщике, вселяло надежды. Не оправдались - жаль! Но надо отдать должное инструктору: свое дело он сделал на совесть - дружина обучена отнюдь не хуже тех, где инструкторами были большевики, будь то солдаты или младшие офицеры.
Всем своим нутром ощущал Иосиф, как накалена обстановка в Екатеринославе. Кабы не зима, можно было бы назвать ее предгрозовой - вот-вот сверкнет и загремит…
Ждать долго не пришлось. Сверкнуло и загремело.
Три десятка красногвардейцев с Брянского завода захватили у перепившихся гайдамаков вышеупомянутый броневик.
26 декабря в десять утра гайдамаки предъявили ультиматум: не позднее полудня всем рабочим Брянского завода разоружиться и вернуть броневик. Брянцы же единогласно постановили: "На позор отдачи оружия врагам революции не идти".
В полдень над Екатеринославом вздрогнуло небо: загодя вывезенные за город гайдамацкие пушки открыли огонь по заводам и рабочим поселкам. Палили беспорядочно - то ли полевой телефон плохо срабатывал, то ли артиллеристы попались неопытные, то ли черт знает почему. Но один снаряд все же попал в барак, где содержались военнопленные австрийцы, избежавшие смерти в окопах и теперь добросовестно трудившиеся на заводе, - двадцать восемь из них получили ранения, а шестеро были убиты.
К пяти часам пополудни, захватив почту, гайдамаки начали пулеметный и ружейный обстрел здания Совета. Один из красногвардейцев неосмотрительно подошел к окну и тотчас был сражен.
Беспечные гайдамаки, уверенные в своем превосходстве, решили было взять здание Совета штурмом и - после особенно яростных пулеметных очередей - пошли в атаку. Их, однако, встретил вполне организованный ружейный огонь. Не предвидя такого отпора и заметив, что при первых же красногвардейских выстрелах один из атакующих свалился замертво, остальные дали стрекача. Даже подстреленного своего товарища не подобрали. В то же время несколько отчаянных красногвардейцев, невзирая на непрекращающийся огонь со стороны почты, умудрились все же подобрать брошенное тело того гайдамака и втащить его в здание Совета: надеялись, может, жив еще, так зачем зря погибать живому человеку…
Обстрел здания Совета не прекращался всю ночь, но попыток штурмовать больше не было.
Увы, силы оказались явно неравными. А главное, подвергались великой опасности мирные жители. Последнее обстоятельство оказалось решающим для большевиков - они предпочли добиваться перемирия. Даже меньшевики и эсеры поддержали их в этом благородном стремлении.
Но гайдамацкие полковники, чуя на своей стороне изрядный перевес, упрямились, хорохорились, гордо покручивали усы. Наконец согласились приостановить обстрел жилых кварталов и принять парламентеров-брянцев.
Они их приняли, мирных парламентеров. Но как! Продержали всю ночь под арестом, всячески оскорбляли, грозили физической расправой. А с семи утра 28 декабря снова открыли огонь по Брянскому заводу.
Тем же утром отряды красногвардейцев и полки революционных солдат двинулись отовсюду к зданию Совета, все еще находившемуся под обстрелом, и к зданию почты, где - под охраной офицеров и юнкеров - засело гайдамацкое командование. В то же время уже спешили на подмогу рабочие и солдаты из Синельниково - ехали в классных вагонах и в теплушках. Под ритмичный стук колес летела, в обнимку с паровозным дымом, песня:
Пидэм, Галю, з намы,
з намы, козакамы!
Краше тоби будэ,
як в риднои мамы.
Ой ты, Галю,
Галю молодая!..
Лишь два вагона в составе грозно помалкивали, оба бронированные.
Оттуда же, из Синельниково, прибыли в Екатеринослав бывалые бойцы Московского отряда, усиленного броневиком. Тотчас получив еще и тот броневик, с которого все началось, они подтянули обе боевые машины к зданию почты и заняли своими стрелковыми цепями все прилегающие улицы. К вечеру 28 декабря почта, ставшая гайдамацким штабом, была надежно блокирована. Теперь расстановка сил переменилась - господам следовало бы поубавить спеси.
Но большевики не желали кровопролития. И в тот же вечер в здании Совета приступила к работе мирная конференция. Здесь собрались представители революционных воинских частей, рабочих дружин и Совета. Они предложили засевшему на почте противнику капитулировать на следующих условиях:
"1. В течение получаса гайдамакам и прочим вооруженным лицам, находящимся на почте, приступить к сдаче оружия.
2. Всех офицеров и всех посторонних на почте вооруженных чиновников арестовать до решения их дела пленарным заседанием Совета.
3. Охрана почты принадлежит караулу из равного количества красногвардейцев и сердюков, причем количество караульных определяется военно-революционным штабом.
4. Все оружие, находящееся на почте, сдать в распоряжение военно-революционного штаба.
5. Солдаты-гайдамаки до выяснения вопроса должны жить в казармах сердюцкого полка".
Тем временем в рядах войск Центральной рады началась сумятица.
Первыми, как обычно, дезертировали и расползлись тараканами по темным щелям всякие уголовные элементы, извечно примыкающие к той либо иной из противоборствующих сторон, чтобы половить рыбку в мутной водице, поживиться при любой возможности и любыми средствами. Пока суд да дело, они приступили к обычным своим подвигам - принялись терроризировать и грабить безоружных мирных жителей. Красногвардейцам, однако, удалось выловить немало этой нечисти.
Многие в панике покидали здание почты, переодевшись кто во что горазд, даже в женское платье.
Рядовые гайдамаки, так называемые вольные казаки и введенные в заблуждение солдаты некоторых частей также заколебались.
- Що ж цэ таке, хлопци? Невже своих же братив быты?
- Отож! Паны бьються, а у хлопцив чубы трищать…
Условия капитуляции были приняты. Гайдамацкий курень сдал все оружие - от пушек и пулеметов до винтовок и револьверов. Правда, чтобы ускорить такое разумное решение и помочь колеблющимся, пришлось все же послать парочку снарядов…
К Новому году все было кончено. Более двух десятков убитых, множество раненых - такова оказалась цена…
Скорбная песня звучит над центральным проспектом Екатеринослава. Идут по проспекту поющие - в светлых шинелях, в темных пальто. Над головами - три дубовых гроба, чуть покачиваются. В гробах - павшие бойцы Московского отряда: Шибанков, Смылига, Хомыненко.
Иосиф узнал, что у одного из них два брата погибли во время революционных боев в Москве. И еще один, четвертый, из всей семьи оставшийся в живых, шел теперь за гробом, со слезами на окаменевшем лице.
Вы жертво-ою пали-и в борьбе ро-ковой…
Иосиф не может больше петь, он стискивает зубы, сдвигает брови, справляется. В горе - становиться сильнее. Иначе нельзя.
Процессия задерживается у здания Совета. Давно ли здесь гремели выстрелы? Теперь звучат голоса ораторов.
- Наши братья москвичи, - доносится суровый, звучный голос председателя Совета Эммануила Квиринга, - принесли себя в жертву, чтобы всем нам проложить путь к светлому будущему…
- Мы заверяем товарищей москвичей! - надсадно, глотая слезы, выкрикивает представитель Брянского завода Аверин. - Знамя социализма будет водружено! Как бы ни свирепствовало черное воронье на Дону и Украине! Давайте же все здесь, над телами погибших товарищей, торжественно поклянемся! Никогда, что бы ни случилось, не выпускать из рук алое знамя социализма!
"Не выпустим!" - мысленно откликается Иосиф. Произнеси он сейчас это вслух - прозвучало бы уверенно и грозно. Только вместе с самой жизнью смогут вырвать у него это святое знамя - пускай попробуют!
И оружие тоже выпускать из рук нельзя. Пока не наступит тот светлый день, во имя которого отданы молодые жизни товарищей. И не давать воли слезам. В горе - становиться сильнее.