В настоящее время, Кокоша тревожило плачевное финансовое положение, в котором он оказался. Так как деньги, взятые из тайника, когда горбун и четверо его головорезов оказались на свободе, были на исходе. Сии обстоятельства мучили папашу Кокоша, ввергая в жуткие предчувствия, когда бедственное положение могло поставить их в зависимость от мамаши Совар. Но отыскать выгодное дельце, в незнакомом городе, где на каждом углу рыщут "медноголовые", совсем не просто, что заставляло горбуна, всё чаще задумываться над тем, что же предпринять в ближайшем будующем.
И вот мысли о нависшей над ними опасности, отсутствие средств, а так же долгое пребывание на одном месте – в этом парижском кабачке, не давали покоя хитрому карлику. Он понимал, что нарушение клятвы, не исполнение указаний Ла Тура и Портоса грозит неминуемой гибелью, но как найти выход из сложившегося положения, не мог даже представить. С подобными мрачными мыслями, и недеждой на выгодное предложение от Ловкача Тибо, встретил предволитель шайки Гаспара, явившегося под вечер, в "Гнездо кукушки".
– Эге, брат Гаспар, да ты никак клад нашел?! Выглядишь как новенький экю!
Слова бывшего солдата несколько смутили юношу, что заставило лицо анжуйца, покрыться густым румянцем.
– Да, господа, если угодно клад. А имя этому кладу – Ловкач Тибо. Это он дал мне немного денег, чтобы я купил себе новое платье, кюлоты и башмаки, так как в скором времени, мне придется покинуть Париж.
Горбун с Соваром переглянулись.
– И куда же это ты, голубчик, собрался уехать?
Неунимался в прошлом солдат.
– Я не могу этого сказать, Тибо не велел.
– Ну, а ты передал Тибо суть нашего с тобой разговора?
Поспешил поинтересоваться Кокош.
– А то, как же. Я поэтому-то и явился сегодня "под юбку" к тетушке Совар.
Разбойники дружно зареготали, наводнив зал громким омерзительным хохотом.
– Прекрасно, старина Гаспар, прекрасно! Да ты садись, садись, в ногах ведь, как известно, нет даже правды.
Горбатый карлик подал знак, и Дидье, наполнив кружку вином, пододвинул её к Гаспару.
– Вот теперь говори, что за новости ты нам принес от Ловкача?
Покосившись на сосуд, анжуец равнодушно произнес.
– Он, сказал, что затевает непростое дельце, а значит, нужны верные люди.
– "Непростое", насколько "непростое"? Ну, что там, золотишко, камешки?
Засуетился Кокош. Гаспар пожал плечами.
– Не ведаю, знаю лишь, что речь идет о каком-то "жирном" ростовщике.
Безучастно ответил анжуец. Дидье махнул рукой, взглянув на Кокоша.
– Вот так да! А говорили они ловкие ребята! Ловкие ребята не могут распотрошить какого-то несчастного ростовщика?!
– Да заткнись ты!
Прервал товарища горбун.
– Говори Гаспар, говори.
Хитрый Гаспар понимал, что его равнодушие, лишь разжигает интерес бандитов, по этой причине столь же безразлично, произнес:
– Более ничего сказать не могу, так как не знаю. Слышал лишь, что Тибо сказал, что это не человек, а сундук с деньгами, и чтобы взять всё до последнего денье, нужно выследить его, разузнать, где его логово. А ещё слышал, что этого ростовщика охраняют лихие ребята, что на этом дельце можно обломать зубы, поэтому самим нам не управиться, может понадобиться ваша помощь.
Заерзав на деревянной скамье, горбун, поразмыслив, спросил:
– Ну, хорошо, это понятно, а, что делать нам, что нам велел передать Ловкач?
– Вам он ничего не велел передать…
Гаспар поднял налитую кружку и медленно, глоток за глотком осушил её. Во время того как анжуец наслаждался вином, Кокош не сводя глаз со дна сосуда, с нетерпением ожидал когда наступит момент возобновить разговор. Покончив с содержимым, Гаспар довольно крякнув, вытер губы рукавом.
– …он лишь приказал мне найти вас, и если вы согласитесь после окончания дела разделить добычу пополам, то завтра на рассвете мы должны отправиться в Анжу, чтобы добравшись, устроиться в условленном месте, и ждать сигнала от Тибо.
Едва не свалившись с лавки, от предчувствия удачного дела, а значит избавления от бедствий и горестей, горбун, задал вопрос:
– А что ростовщик из Анжу?
Стараясь не выдать волнения, вымолвил Кокош.
– Быть может. Ведь на рассвете, в Анжу отправился Тибо, а Крюк и того раньше.
– И что же это за место такое? Ну, где мы должны ждать сигнала от Ловкача?
– Что за место? Место как место, постоялый двор.
– Постоялый двор. А где находится сей постоялый двор? Как называется?
– Да я уж и не припомню, как он называется.
– Вот так да! А как же мы найдем его?!
Анжуец удивленно посмотрел на бывшего солдата.
– А вам не потребуется его искать, так как я взялся вас туда сопроводить. Я ведь родился и вырос в Анжу, знаю эти места лучше собственной ладони.
Кокош призадумался, делая вид, что решение не дается так просто.
– Ну, а если мы бы не согласились, чтобы ты тогда делал?
– Тогда бы я отправился один. А людей для дела, как сказал Тибо, искали бы на месте – в Анжу. На такой куш каждый позарится.
– Значит, ты говоришь вас в деле трое? Ну, разумеется, не считая нас.
Быстрые, черные, глазки Протти, сверкнув, словно два уголька, юркнули, заговорщически переглянувшись с горбуном.
– Да, трое.
Оглядев всех оставшихся под его началом разбойников, Кокош многозначительно ответил:
– Хорошо, пусть будет так, мы согласны. Завтра на рассвете веди нас в Анжу, в условленное место.
Гаспар одобрительно кивнул.
ГЛАВА 20 (114) "Смертельная опасность"
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Великие сомнения, всякий раз, терзали Ришелье относительно благоприятного исхода аудиенции, назначенной королем в Люксембургском дворце, резиденции королевы-матери, Марии Медичи.
Этот прекрасный дворец, возведенный на месте усадьбы покойного герцога Пине из рода Люксембургов, отсюда собственно и название, был задуман королевой, в честь великолепного палаццо Питти, что во Флоренции, за которым итальянка очень тосковала, так как именно там провела детство. Но, невзирая на то, что королева желала приблизить по стилю, свою будущую резиденцию к дворцу в котором выросла, архитектор Саломон де Бросс спроектировал Люксембургский дворец таким образом, что он только внешне повторял тосканскую архитектуру, в переходном стиле от ренессанса к барокко. Подход же к строительству, несомненно, был продиктован классическим духом французской школы. Для внутренних работ по желанию королевы, из Италии пригласили уже прославившегося на всю Европу Рубенса, чья работа очень пришлась по вкусу флорентийке, и она заказала ему серию из 24 картин – "Жизнеописание Марии Медичи", созданную с тем, чтобы украсить стены великолепного палаццо.
И вот, ранним сентябрьским утром, к "Дому Медичи", как называла дворец сама королева, устремился экипаж, украшенный кардинальскими гербами Ришелье, запряженный двумя парами прекрасных вороных неаполитанских жеребцов, в красных с золотом попонах. Покинув город через ворота Сен-Мишель, кардинальская карета оказалась в Сен-Жерменском предместье, и, промчавшись вдоль городского рва, свернула на Вожирар, выехав на улицу, где и располагался "Люксембург".
В это самое время, во дворце, в кабинете, высокие арочные окна которого выходили на пустырь, где впоследствии будет разбит знаменитый Люксембургский сад, собрались те, кто страстно желал расправы над ненавистным кардиналом, окружив лестью и лицемерными улыбками короля, того, на кого была возложена надежда на уничтожение Ришелье. Таким образом, Людовик XIII, в обществе своей матери – Марии Медичи, жены
– Анны Австрийской, брата – герцога Гастона Орлеанского, принца Конде, герцога де Лонгвиля, а так же, вновь сблизившегося с королевой-матерью, после смерти её фаворита Кончино Кончини, герцога д'Эпернона, ожидал приезда Первого министра. Ришелье, которому на сей раз, по мнению собравшихся вельмож, не удастся избежать наказания, за допущенные промахи, стараниями всех присутствующих доведенными до сведения короля, был сегодня желанным гостем в "Люксембурге", месте где, вышеперечисленные аристократы, так неуемно жаждали присутствовать при расправе монарха над Первым министром.
Исключением из всего этого пышного соцветия персон, собравшихся во дворце, являлась, пожалуй, лишь Анна Австрийская, не сомневавшаяся, что если дело о приезде Бекингема во Францию примет тот ход, который желали все выше перечисленные, то в опалу, несомненно, попадет и она, так как откроется её роль в случившемся. Сии обстоятельства не давали покоя испанке, и хотя её ненависть, как и желание, покончить с кардиналом были не меньше чем у остальных присутствующих, она осознавала, что, в сложившейся ситуации, спасти её может лишь только один человек – Ришелье.
Лакей в пышной ливрее, отворив створку двери, торжественно произнес:
– Его Высокопреосвященство, кардинал де Ришелье.