- Ты меня удивляешь, Наварра! Неужто ты думаешь, что я затеял эту акцию только в Париже?
Протестанты переглянулись.
- Приказы отданы наместникам, сенешалям и военачальникам всех провинций и крупных городов, где проживает большинство гугенотов. Когда их не останется, тогда некому будет бунтовать и устраивать заговоры.
- Но, государь, - возразил Матиньон, - ведь останутся женщины и дети, из которых вырастут другие гугеноты, свято хранящие веру отцов!
- Будут истреблены все: старики, женщины и дети! - разрезал воздух рукой Карл.
- Но ведь так вы уничтожите добрую половину Франции!
- Ну и что же, зато другая половина будет предана королю и не будет помышлять о мятежах.
- Вы лишитесь также половины армии государства! Кто встанет под ваши знамена, если нападет внешний враг?
Карл покосился на братьев. На этот вопрос он не знал, ответа, мать ему ничего не говорила. Что же все-таки сказать, ведь они ждут? И Карл нашелся:
- Со мной останутся католики. Надо будет - я позову наемников.
- От вас все отвернутся, узнав о вашем злодеянии.
Карл снова стал в тупик. Что ответить на этот раз? И почему Гонди не просветил его на этот счет? Неожиданно он вспомнил про Ватикан и, как утопающий хватается за соломинку, тут же приплел сюда папу.
- Я всегда смогу рассчитывать на помощь папы, который одобрил это решение, сказав, что в моем государстве должна быть только одна религия - католицизм! И никакой другой! Для этого надо сначала уничтожить всех вождей протестантов, потом остальных. Такова моя воля! Слышите? - и король протянул руку в направлении дверей. - Там, в коридорах, уже убивают во славу Господа ваших собратьев! Их поднимают с постелей, вытаскивают в коридор и закалывают кинжалами, так же поступают и с женщинами. Пройдет немного времени, вы выйдете отсюда и полюбуетесь на трупы смутьянов и заговорщиков.
Генрих и Конде стояли бледные, не говоря ни слова. Оба думали об одном и том же; никто из четверых не сводил глаз с короля и каждый при этом сомневался в здравости его рассудка.
А из коридора доносились вопли убиваемых во имя Христа, стоны раненых, звон оружия, шум борьбы, падение поверженных тел и торжествующие крики убийц, носящихся по коридору и истошно орущих одно и то же: "Бей!" и "Смерть гугенотам!"
Генрих, наконец, сказал то, о чем думали оба брата:
- Почему же, государь, в таком случае вы спасаете жизнь нам с Конде? Ведь мы тоже гугеноты, да к тому же еще и вожди. Правда, оба мы составляем заговоры только в постелях любовниц.
- Ты спрашиваешь, почему, Анрио? - покосился Карл. - Что ж, я отвечу. Потому что вы оба - королевской крови, потому что вы мои кузены, потому что вы оба еще слишком юны, чтобы быть мятежниками и составлять заговоры против своего короля; наконец, потому что ты, Наварра, муж моей сестры, и мне не хотелось бы сразу же оставлять Марго вдовой. Поэтому я дарю жизнь тебе и твоему возлюбленному брату Конде. Отныне вы оба становитесь моими пленниками и заложниками на случай нового мятежа. Так хочет моя мать, так хочу и я.
Это и в самом деле было так, Екатерина не хотела давать значительный перевес партии католиков.
- А мы, государь? - спросил Лесдигьер. - Почему вы сохраняете жизни нам? Разве мы не такие же гугеноты и разве не обязаны быть сейчас там, где наши товарищи?
- Вы хотите быть убитыми так же, как и они?
- Мы могли бы постоять за себя, а заодно и спасти жизни своим единоверцам.
Король рассмеялся:
- Смелые слова, мсье Лесдигьер, иных от вас я и не ожидал. Но понимаете ли вы, что это будет равносильно ослушанию воле короля?
- Это будет означать только то, что мы будем бороться за жизни, которые у нас хотят отнять.
- Одной шпагой? Против пик, алебард, мушкетов и аркебуз, которыми вооружен весь Париж? Да знаете ли вы, что нам не удастся даже пройти по этому коридору? А если это и случится, то вы не выйдете из Лувра, потому что солдатам приказано никого отсюда не выпускать живым. К тому же вам неизвестен сегодняшний пароль.
- Но что же нам делать? Ждать, пока вы собственноручно не расстреляете нас из аркебузы, как кабаний выводок на охоте?
Король снова отрывисто рассмеялся:
- Я не для того спас ваши жизни, господа.
- Для чего же?
- Потому что вы храбрый и благородный дворянин, Лесдигьер, и я всегда уважал и любил вас. Я ведь помню, какую ненависть испытывал к вам мой брат, которого вы обвинили в предательском убийстве Людовика Конде, а затем собственной жены.
- Тем больше у вас причин убить меня, сир.
- Тем больше у меня оснований сохранить вам жизнь, Лесдигьер. Я не зря назвал вас тогда своим другом и сказал, что в трудную минуту вы всегда можете положиться на мое королевское слово и рассчитывать на покровительство. Мы с Анжу враги, он устраивает заговоры против меня вместе с матушкой, и в этой обстановке мне как никому нужны преданные люди и настоящие друзья, не то что мой брат. Вы неспособны на заговор против короля, я чувствую нутром, а поскольку так, то я хотел бы видеть вас подле себя в качестве телохранителя и верного друга.
- Сир, - не моргнув глазом, твердо ответил Лесдигьер, - ваше предложение льстит моему самолюбию. Но я уже служу одному господину. Я поклялся жизнью и честью как ему самому, так и его матери. Эту клятву, государь, я нарушить не в силах, мне легче будет расстаться с жизнью. К тому же, служа вам, я наверняка должен буду переменить веру, а я этого никогда не сделаю, поскольку таковым было последнее желание Жанны Д'Альбре, королевы Наваррской, которую я искренне любил.
Генрих Наваррский с восхищением глядел на Лесдигьера. Ему бы столько мужества! Что если Карл под дулом пистолета предложит ему стать католиком? Согласится ли он? А Лесдигьер? Нет сомнений, тот предпочтет смерть. А он?
- В таком случае я прикажу вас убить, - твердым голосом ответил король, - ибо ваша жизнь мне отныне не нужна.
- Вы можете сделать это, когда вам вздумается, государь, - сказал Лесдигьер, - но от убеждений я не откажусь. А чтобы вы не думали, что я окажу сопротивление, вот вам моя шпага, мне она больше не понадобится.
И он протянул оружие королю.
- Вот настоящий рыцарь! - воскликнул Карл и, подойдя к Лесдигьеру, хлопнул его по плечу. - За одного такого я, не колеблясь, отдал бы десяток! Тебе повезло, Наварра, с такими людьми ты не пропадешь! Сотую долю бы вашей самоотверженности и благородства каждому из моих придворных, сударь, и королю Франции завидовала бы вся Европа. Оставьте себе шпагу, Лесдигьер, она вам нужнее, чем мне, клянусь честью, и сегодня же утром она сослужит вам хорошую службу. Что касается ваших слов, то иных я и не ожидал услышать. Я ведь знаю, что вы с королевой Наваррской любили друг друга и никогда не предадите ее, пусть даже мертвую, и не нарушите клятв. Я решил убедиться в этом еще раз и рад, что не обманулся в ожиданиях.
- Благодарю вас за теплые слова, государь, - ответил Лесдигьер.
- Что касается вас, Матиньон, - повернулся король к спутнику Лесдигьера, который все это время мучительно соображал, какие же санкции применит Карл IX именно к нему, - то я оставляю вам жизнь в память о Людовике Кон-де. Он хоть и был мятежником и частенько восставал против власти короля, но слыл веселым и добродушным человеком, которого любил я. И почему так выходит, - внезапно пожал плечами Карл, - что если кого-то люблю я, значит, его обязательно будет ненавидеть мой брат Анжу, и наоборот. Нет, действительно, я и в самом деле терпеть не могу ни дю Гаста, ни Монлюка, в которых влюблен Анжу.
- Наверное, это потому, сир, - ответил Матиньон, - что у вас с братом разные представления о справедливости, честности и чести, а также о лицемерии и вероломстве.
- Но-но! - прикрикнул на него король. - Как вы смеете оскорблять особу королевской крови, сударь, да еще в присутствии его брата!
- Сир, прошу простить меня, - ответил Матиньон, - но я сказал только то, что думаю сам и что известно всем.
- А впрочем, вы правы, - тут же согласился король и махнул рукой, - я и сам скажу, что Анжу порядочный негодяй, и потому я его не люблю… да еще шепчется с королевой за моей спиной и неё против меня! Ну да бог с ним, речь сейчас не о нем. Я дарю вам жизнь, мсье, потому что вы верно служили принцу королевской крови, моему дяде, были его самым близким другом и так лес верно служите теперь его сыну, хотя вполне могли бы сейчас находиться где-нибудь на юге страны и наслаждаться любовью госпожи Д'Этамп. Больше всего на свете я ценю дружбу и преданность, к тому же хорошо знаю, что как королю Наваррскому не обойтись без услуг Лесдигьера, так принцу Конде не обойтись без верного Матиньона. А посему я объявляю вам обоим, что вы свободны и с этой минуты вольны делать все, что захотите, кроме одного: служить своим господам.
Все четверо переглянулись, явно не понимая вывода, сделанного столь неожиданно Карлом.
- Как! Вы лишаете нас и этих двух последних дворян! - воскликнул Генрих Наваррский. - Но вы же сами только что сказали, что преданнее слуг нам не найти!
- Вот именно, - ответил король, - это лучшие из лучших. А взамен я дам вам других.
- А эти?
- Они тотчас же покинут Лувр и уберутся из Парижа восвояси, хотя черт меня подери, если я понимаю, как им удастся выбраться живыми. Но это уже их дело.
- Но почему? - спросил Конде. - Разве им здесь грозит опасность, ведь они под защитой короля!