Сказав так, велел Болеслав II поместить умершего на княжеский престол так, чтобы казалось, будто он сидит сам. Тогда по неподвижным рядам приближенных прокатилось волнение; вельможи заторопились, подняли головы, священники принялись молиться, рабы кинулись исполнять повеление князя, другие рабы начали бить в щиты и железные доски, третьи стали кричать по дворам замка:
- Князь упал ничком! Князь Болеслав, сын умершего князя, - мой господин!
Затем, в назначенное время, потянулись к замку главы высоких родов и старшины племен, и все вельможи, и прелаты, и люди Болеславова дома, и старшие из рабов и воинов. Когда все собрались, раскрыты были сокровищницы и сундуки с драгоценностями, дабы каждый мог видеть безмерное богатство и безмерную славу усопшего. Потом начались погребальные торжества, а после - пиры и увеселения.
Но вот все это кончилось, и ход вещей вернулся в прежнюю колею. Болеслав уже немало дней носил плащ своего отца и спал на его ложе - и вот прошли перед ним чередой деяния умершего. Одно пахло кровью, другое ярко сияло, третье осталось незавершенным, десятое негодным. И увидел новый князь, что незаконченные дела следует начать заново и завершить их. Он и стремился к этому. Стремился к величию, которое напоминало бы облик покойного; и, чтобы уловить этот облик, уподобиться ему и превзойти самым бесспорным образом, Болеслав Второй с великим рвением взялся за те задачи, которые не успел осуществить Первый.
Самой неотложной из них было учреждение епископата.
Болеслав II выбрал монаха по имени Детмар. Это был умный и набожный человек мягкого характера. Детмара и ввел князь в собрание чехов, то есть знатных людей, первенствовавших в разных частях страны и говоривших от имени своих племен.
По зову князя собрались эти вельможи, и вот стоят на замковом дворе. Стоят тесно, бок о бок. Одна рука поднята, охватывает копье, опираясь на него. Другая покоится на поясе или на рукояти меча. Все они в роскошных одеждах, рукава их пышны, на голове меховые шапки. Настроение у них хорошее, но им жарко, а ожидание затягивается.
Только когда пробил назначенный час, поднялся шум, дудочники загудели, и вышел князь. Его сопровождают два посла: один от императора, другой от епископа Вольфганга. Князь молод, его движения быстры. Он поднимает руку, указывая на монаха. Молод князь и, кажется, красив лицом, но этого не разглядишь толком, потому что солнце стоит за его головой и бьет в глаза вельможам. Они щурятся, моргают, брови их поднимаются. Не терпится им, князь же не спешит. Но вот заговорил он звонким голосом:
- Се тот, - говорит Болеслав II, - которого я выбрал, взвесив его добродетели. Добродетели же его - набожность и знания. Его я ставлю епископом. Вы же, вельможи, будьте свидетелями мне и этому мной избранному монаху в том, что я обещаю дать епископу столько имущества, сколько обещал мой отец, а сверх того даю ему доходы и земли, превышающие доходы Жичского епископа, который, как я слыхал, выступал в императорском совете против моих намерений и который хочет помешать нашим добрым отношениям с Регенсбургским епископом.
Тут князь повернулся к послу, передавшему согласие императора, и сказал ему:
- Говори! Теперь твой черед.
Императорский посол охотно сделал это. Он сказал, что его господин понимает бессчетные выгоды, которые проистекут для дела христианства, если чешскую Церковь возглавит епископ.
После него слово было дано посланцу епископа Регенсбургского, а под конец - и самому Детмару. Добрый монах говорил растроганным тоном.
Согласие воцарилось между всеми присутствующими, между князем, императорским послом, между вельможами и послом умного Вольфганга. Так во взаимной любви провели они три дня.
Но на четвертый день внезапно пришла весть, что Римский император скончался. Услышав это, Болеслав прервал торжества и отпустил послов, но задержал тех, кто стоял во главе чешских знатных родов, и сказал им:
- Наступают неспокойные времена. В такие поры колеблется власть императорской короны. Идите же к своим людям, собирайте их! Проверьте оружие, осмотрите, подкованы ли кони, остры ли мечи! Замените сгнившие колья и велите навозить камень к частоколам! Сделайте все это и будьте наготове.
После этого сел Болеслав на коня и поехал в приграничные пределы.
Меж тем беда за бедой валились на чужеземцев, то есть на послов императора и епископа Вольфганга. То упряжь порвалась, то лошадь заболела - одним словом, столько было неприятностей, что они никак не могли тронуться в путь. Когда же наконец все было приведено в. порядок, - а это случилось лишь на четвертый день, - двинулись послы скорыми переходами. Лошадь, которая вчера еще чуть ли не падала, сегодня бежала как черт. Поэтому вскоре их поезд достиг императорского замка, и, когда послы получили разрешение предстать перед новым владыкой Римской империи, первый из них сказал:
- Государь мой! Мудрый, славный, христианнейший! Чувство, заставляющее нас рыдать, борется с чувством ликования, ибо один император умер, другой же приемлет власть. Слава твоя будет еще больше, чем слава предшествующих кесарей. И от этой славы всем нам произойдет великая польза, и счастливы будут наши дела. В это я твердо верю, и это хотел я сказать. Далее же, с твоего соизволения, должен я упомянуть о стране, из которой приехал, ибо чешский князь готовит поход. Он велел вельможам держать своих людей в сборе, а сам отправился к границе. Мы, послы, видевшие его приготовления, думаем, что князь Болеслав опасается, как бы ты не выступил против основания Пражского епископата. Он оскорбит тебя, император, если ты откажешь ему в этом, а захочешь отомстить за оскорбление - ввяжешься в войну.
Молодой император, как упоминается в летописях, выслушал совет со вниманием и в свое время удовлетворил просьбу чешского князя. Он согласился утвердить епископом Детмара, готов был дать ему инвеституру, ибо так назывался обряд утверждения епископа в должности. Но, прежде чем намерение претворилось в дело, подняла восстание Бавария. И в войне, развязавшейся тогда, Болеслав выступил против императора. Он помогал Генриху Баварскому.
Итак, началась война, но Детмару до нее не было дела. Помышлял он только о своем назначении. И отправился к императору за обещанной инвеститурой. Путь его лежал к Баварской земле, ибо император в то время, по слухам, находился в Пфальце, и чтобы встретиться с ним, пришлось Детмару проезжать через неспокойные владения герцога Генриха Баварского.
Вот осталась позади Чешская земля, и караван ступил на землю Баварии; тут увидел Детмар, что дело заваривается серьезное. Стали попадаться ему навстречу воины, рабы, носильщики, повозки, стада, женщины, шайки разудалых молодцов. В городах, мимо которых проезжал епископ, царило небывалое оживление. Как-то остановил он свой караван перед каким-то укрепленным городом, пораженный зрелищем обезумевшей толпы, которая давилась, стремясь поскорее войти в ворота города, такие узкие, что в них не разъехаться и двум мулам.
Детмар был человек миролюбивый, его ученая, благочестивая мысль постоянно пребывала в движении.
Вплоть до этой поездки он проводил время в переписывании Священных текстов или в размышлениях о Божественных тайнах. Пальцы его правой руки, стоял ли он за своим аналоем или расхаживал по комнате, вечно были сложены щепотью, как бы сжимая перо, а голова опущена под бременем ученых знаний или смирения. Одним словом, осанка у него была как у писаря. На воина он никак не походил. Его набожная душа ужасалась войны, и неприятно ему было видеть бедняг, обезумевших до того, что готовы были погибнуть в давке у ворот. Отвернулся он от недостойного зрелища и стал молиться, чтобы Бог принял души тех, кто будет задавлен.
Кончив молитвы, поспешил Детмар от этого тесного места к широкой дороге. И продолжал путь через луга и рощицы, пока не наткнулся на кучку оружных людей: они выскочили внезапно, хотя шум, производимый ими, слышался уже издали. Уловив этот шум, епископ приказал своим людям убраться с дороги, а сам, словно по чьей-то чужой воле оставшись на месте, смотрел на приближавшихся. Вот вынырнули из облака пыли копья, затем коровьи рога, потом стали различимы корзины с кормом для скота, бурдюки, перевязанные свяслом, - и наконец люди, нагруженные щитами или предметами, годными как для кухонных дел, так и для битвы.
При виде их епископа Детмара охватило отвращение к путешествиям. Проклял он препятствия, которые предстояло ему преодолеть, и вымолвил:
- Эти люди одержимы дьяволом! Куда, прости, Господи, спешат они? Сдается мне, не здравый смысл руководит ими, но какие-то страсти, достойные проклятия!
Слуга епископа, полагая, что от господина его ускользнула подлинная причина такой безумной спешки, объяснил ему:
- Люди, которые бегут нам навстречу, и те, что давились в воротах, - подданные герцога Генриха. Баварский государь рассорился с императором и объявил ему войну, и теперь на полях брани решится, на чьей стороне правота.
Тем временем к ним подошли несколько человек из встречных и спросили епископских людей, откуда и с какими целями те явились. Узнав, что пришли они из Чешской страны, бавары подивились тому, что многие из них говорят на понятном языке, и предложили уделить им немного от своих припасов. Итак, бавары повели себя дружески, однако это не уменьшило негодования епископа.
Он не вкусил ни кусочка из предложенного, резко оборвал разговоры и, повернув коня, двинулся обратно к границам Чехии. Во время езды его вечно размышляющая голова покачивалась над круглым воротником, а ладонь, отпустив поводья, охватывала подбородок.
Погруженный в мысли о беспокойстве, пожирающем людские средца, добрался епископ до границы. Очутившись уже в пограничном лесу, поднял он взор к своду из древесных ветвей и сказал: