- Что вы, господин полковник, - смутился поп, - просто народ наш темный и дикий. И привыкли: раз солдаты едут, значит, кнутов жди…
- Н-да! - крякнул Хвалынский, поражаясь дерзости попа. - Давайте о другом поговорим. Хотели мы в вашей церкви помолиться в честь праздника Нерукотворного Образа Спасителя.
Поп переоделся в алтаре в новую рясу, приступил к службе. Хвалынский подозвал к себе Трубецкого и что-то прошептал ему на ухо. Когда тот исчез, встал на прежнее место - перед клиросом. Офицеры молились, склонив головы.
Вскоре церковь наполнилась крепостными. Они испуганно топтались у порога. Сбежавшего дьякона не нашли, заканчивать службу пришлось батюшке одному.
После благословения Хвалынский поинтересовался у священника, как называется село, в котором они оказались. До Нижнего оставалось верст десять. Батальон двинулся дальше. И чем ближе к городу, тем чаще встречались на пути запряженные в скрипучие телеги тощие лошаденки и бычки. На телегах кадки, мешки, сено, дрова … Возницы одеты в старенькие зипуны со множеством заплат. Лица бледные, фигуры тощие, согнутые в три погибели. Глядеть на них было тошно. "На ярмарку, что ли, везут последнее?" - грустно подумал Хвалынский. Он не хотел верить собственным глазам: как бедно живут люди! Повсюду нужда и страх. И злые холодные взгляды. "И этих оборванных полуголодных людей еще надо наказывать за своеволие?.. - с отчаянием подумал полковник. - Эх, и почему этим должен заниматься я? Императору что - в столице на балах развлекается. Про нужду простых людей, поди, и не слыхивал! Он - земной бог. А я кто? Надсмотрщик, палач. Ничего, зато выдвинешься в генералы!" - принялся он подбадривать себя, вспомнив слова Александра Павловича, сказанные им на прощание.
Лишь только к вечеру открылся перед ними Нижний. С крутого речного откоса он казался совсем близко. Немного похож на далекий Петербург: каменные дома, сады, длинные улицы. Однако много домов деревянных. Да и улицы тоже непохожие на прямые петербургские - извиваются, пытаясь подняться на вершину горы. Окна домов темные, словно не город губернский перед ними, а огромное, позабытое в глуши село. Только кремль краснел своими кирпичными стенами и башнями на фоне закатного неба, да Преображенский собор поблескивал золочеными куполами.
Посланный вперед офицер вернулся и доложил Хвалынскому:
- Губернатор находится в кремле. Вон там, во дворце, его отсюда хорошо видно, - он махнул рукой куда-то вправо. - А вон там дома купца Строганова и князя Головина. В городе два рынка и пять фабрик.
- Хорошо, - равнодушно сказал Хвалынский. - Остальное узнаем потом. Трогаемся! До ночи надо расквартироваться.
Длинный обоз стал медленно спускаться с горы.
* * *
На правах старого знакомого губернатора Хвалынский поселился в его доме. Здесь же расположился и его штаб. Уже под утро дом наполнился гостями. Желающих засвидетельствовать своё почтение посланцу императора оказалось немало. Пока полковник принимал их, выражение лица его менялось сотни раз, в зависимости от того, кто стоял перед ним. К этому он обращался ласково, голос его был сахарным, к другому - резко и грубо, пугая или угрожая. Иногда так глядел на людей, словно холодной водой окатывал. Этому Родион Петрович научился, служа адъютантом у императора.
Архиерей Вениамин, купец Строганов (Силантий Дмитриевич лишь накануне прибыл из Петербурга), князь Грузинский и князь Головин были встречены приветливо, с объятиями и поцелуями. Князь Лыков - сдержанно, купец Плещеев - сердито. На последнего жаловались многие, да и у Хвалынского он симпатии не вызвал - лицо опухшее, глаза так и бегают…
Утро еще не закончилось, а по Нижнему уже поползли разные слухи.
"Этот не то, что наш губернатор - за грудки не берёт. Хитрый! Вот ведь чему научился в столице-то!"
"На горячей сковородке как рыбку тебя зажарит. Скользкая душа …"
"Красив, каналья. Как рыжий жеребец! Близко лучше не подпускать …"
Через день все знатные горожане получили приглашение на литургию в Преображенском соборе.
Родион Петрович всё следующее утро провёл за письменным столом. Написал рапорты императору и Аракчееву. Затем отправился осматривать город. Владыка Вениамин показал ему кремль и все наиболее значительные храмы в городе. Хвалынский остался доволен увиденным и вернулся в штаб в добром расположении духа.
Там пыхтели четыре писаря, усердно скрипели перьями, выполняя приказ полковника: написать и отправить письма в Лысково, Княгинино, Арзамас - в те уезды, что находились по соседству с злополучным селом Сеськино. В них предписывалось местной власти сообщать обо всех подозрительных сходках и недовольствах. В городе же Хвалынский объявил особое положение, похожее на военное. По территории кремля без устали маршировали солдаты, и по всей округе слышалось:
- Шагом - марш!
- Рраз - два, рраз - два …
Перед кремлем остановилась тройка гнедых. Из экипажа вывалился крепкий еще телом старик, подошел к закрытым воротам.
- Куда? Нельзя! Не лезь! - Перед ним встал солдат с ружьём. Старик не отступил, напротив, пошел прямо на часового, грозно говоря:
- Князь Лыков перед тобой, пёс смердящий! Поди доложи своему хозяину, что я хочу его видеть …
В середине дня Хвалынский позвал к себе Сергея Трубецкого.
- Пока тайный совет не создан, тебе, князь, я даю особое задание. Пройдись-ка по богатым домам да послушай, о чём болтают бабы. А уж ты мастер с женщинами-то флиртовать, наслышан. Навостри уши. Мне, князь, необходимо знать о делах и мыслях здешней знати. Понимаешь?
Трубецкой был не в восторге от подобного задания. Фискалить и вынюхивать он не привык. Да что ж поделаешь, он человек военный, приказы надо выполнять. Вскоре он уже шагал по склону горы, вдоль которого вытянулась длинная улица, на которой стояли богатые дома.
- В этом каменном доме кто живет? - спросил первого попавшегося ему навстречу мужика.
Тот высморкал свой нос грязным скомканным платком и, приподняв картуз, дыхнул на Трубецкого перегаром:
- Лукерья Амосовна Семихвостова здесь проживает. Она самая богатая в городе.
Купчихе на вид лет пятьдесят. Нос приплюснутый, скулы широкие, шея в сплошных бородавках. Гостя встретила приветливо.
- Сообщили мне о вашем визите, - прохрюкала она, - рада, голубчик, познакомиться. Батюшку вашего имею честь знавать. Очень уважаем он в наших краях. И вы, князь, будете иметь успех, прежде всего - у наших барышень …
Слово за слово - поговорили о губернаторе, вспомнили Петербург, общих знакомых.
- В Петербурге где проживали? - с целью приближения дела спросил Трубецкой.
- Да на берегу Фонтанки! Бывало, выйдешь под вечер на улицу подышать свежим воздухом - светло, будто днем. А уж сколько офицеров вокруг меня вертелось, за сарафан хватали! - опять захрюкала Лукерья Амосовна. Отсмеявшись, вытерла кружевным платочком слёзы и вздохнула: - Простите уж старуху, голубчик, за глупые воспоминания. И скажите, как вам наш город показался?
- Город ваш уж больно бедный, одних нищих тысячи. Так бедно нигде в России не живут! - гнул своё штабс-капитан.
- Да ну! Нищих теперь везде полным-полно, - насупилась купчиха. - Это лентяи и пьяницы работать не хотят. А другие разве плохо живут? Возьмем Плещеева. Знаменитый купец, крепкий хозяин. Фабрику текстильную держит и пять мельниц. Князь Головин, конечно, не Строганов, да и у него, Прохора Еремеевича, карманы-то не пустые. А уж сетей-то, сетей у него сколько! В летний день всю Волгу ими перегораживает. А еще четыре гурта коров имеет. Племенных жеребцов держит. Хозяин!
- Князь Лыков нам жаловался, что привозное железо очень дорогое. Здесь никто его не плавит, - всё тянул своё Трубецкой.
- А этому бесстыжему всё мало! Зачем ему столько заводов? Ни детей, ни внуков… Говорят, что его квашня-жена с младшей сестрой своей спит. Накопленное с собой в могилу не заберет. Завистник он порядочный, Аверьян Ефимович, вот что я Вам скажу!
Наконец Трубецкой завел разговор о верованиях. И здесь Семихвостова поразила штабс-капитана смелостью своих суждений:
- В церковь я, конечно, хожу - по воскресеньям и по праздникам. Но особо на Бога не надеюсь. Да и Бог-то у нас чужой - греческий. Никон-то был наш, нижегородский мордвин, язычником урожденный. Ну чему он мог православных научить? Всё на греков смотрел - русскую душу всю выпотрошил.
- Ах, Лукерья Амосовна, не боитесь так при посторонних-то говорить?
- Разве вы посторонний, князь? Вы русский да истинно православный! Меня должны понять. Это дело важное…
Обескураженный и удивленный, Трубецкой простился с хозяйкой как-то неловко и торопясь ушел.