* * *
На другом конце села раздавались крики и вопли. Все бежали к барской риге.
- Повесился, повесился! - кричали в толпе.
Кузьма с двумя парнями, оставив Листрата с обозом, подошли к народу. Под навесом увидели повешенного. Это был молодой человек, полуголый, на спине кровавые рубцы от ударов кнутом. Лица разглядеть было невозможно, оно распухло и покрылось запекшейся кровью, да и голова вся в зияющих порванных ранах, череп раздроблен. Над мертвецом причитала седенькая старушка, по-видимому, мать несчастного. Её успокаивал стоящий рядом седой бородатый старичок. Сам он весь дрожал и приговаривал:
- Эх, Ефим, Ефим! Вражья пуля не догнала тебя, а барского кнута устыдился. Нашел, чем спасать себя …
Невдалеке плакала и причитала девушка, закрыв лицо платком. Видать, невеста.
- Дивитесь, дивитесь, люди, какие издевательства терпим мы от своего хозяина! Если уж он с защитником Отечества так обошелся… - громко объявил немолодой мужик, черноволосый, как цыган. - Родились мы рабами, таковыми, знать, и околеем. Сами за себя постоять не можем. Стыд и позор!
- А ведь это, никак, Роман Фомич? - удивился Кузьма. - Точно, он!
Это был тот самый нищий, которого лет десять тому назад Кузьма Алексеев вместе с сыном Николкой вытащили из-под ног разъяренной толпы на Макарьевской ярмарке. От голода, наверное, помутнело у него в голове, вот и свалился в торговом ряду… А теперь от него вся губерния дрожит, стоит только сказать: Перегудов!
- Домой отнесите несчастного, незачем полицейских ждать, - скомандовал мужчина. И добавил: - Где его орден? Найдите и похороните вместе с ним …
Кузьма пробрался сквозь толпу к чернявому.
- Здорово, Роман Фомич! - поприветствовал он.
Тот удивленно распахнул глаза. Потом, вглядевшись, узнал:
- Ух ты, мать честная, да это ты, никак, Кузьма Алексеевич! - Обрадовался встрече Перегудов. - В эти места какой тебя ветер занес? Ну да ладно, потом об этом … Нам тут дело надо решить. Где он, клещ этот, Крутов ваш? - обратился он к собравшимся.
Толпа ринулась к дому барина.
- Вяжите садовников, кучеров вяжите! - кричал Перегудов грозным голосом. - И двери, двери все открывайте! Чтоб ни одна мышь не спряталась. Быстро, быстро! - И сам первым бросился в каменный дом.
Седой, словно лунь, дворецкий, заикаясь, сообщил, что хозяин с женой, как услышали набат колоколов, сели в карету и умчались в Лысково.
- Где бургомистр? - крикнул дрожащему старику Перегудов.
- Вместе с ними подался! - опять икнул дворецкий, а у самого, чувствовалось, душа в пятки ушла.
- Врёшь, паскудина! - крикнул кто-то. - Бургомистр недавно по саду прохаживался!
Дворецкого свалили с ног и стали пинать. Женщины хватали, что попадало под руку: вазы, чашки-ложки, срывали с окон дорогие занавески. Из подвалов выносили продукты: копченое мясо, топленое масло, муку, бочки с вином и соленьями…
- Сюда, сюда несите! - приказывал Перегудов. - В одну кучу.
Среди взрослых шныряли мальчишки. Все комнаты обежали, во все щели проникли - бургомистра нигде не было.
- Видимо, в самом деле убежал, подлец! - прохрипел Перегудов.
Вскрыли хлебную клеть. Там лари высотою в два человеческих роста. Из-под навеса выпорхнули ласточки. Перегудов, встав на пустую бочку, заглянул в ближайший ларь, нагнулся, вытащил из зерна камышовую трубочку и засмеялся:
- Ну, друзья мои, сейчас увидите чудо! Такое чудо, каких в жизни не видывали!
В ларе послышались какие-то стоны, с проклятиями из него высунулась лохматая голова бургомистра. Он чихал, кашлял и вопил.
- Вот гад, думал, что он всех умнее! - Перегудов за ворот вытащил бургомистра на свет божий и швырнул на землю.
А в доме и во дворе продолжалась суета. Избитый дворецкий метался среди людей и умолял:
- Православные, не разбейте иконы! Это непрощенный грех. По домам их лучше разнесите. Портрет Александра Павловича не трогайте. Зачем он вам?
- А энтого куда? - спросила растрёпанная баба, державшая портрет Екатерины II.
- Эту в костёр, - крикнул ей кто-то. - Развратница была великая…
В распахнутые окна бросали мебель, ковры, зеркала. Во дворе вскоре выросла большая куча добра, которую собирались поджечь.
Бургомистра готовились повесить на березе. То и дело раздавалось со всех сторон:
- Он беременную ногами пинал!
- Кузнеца села псами порвал на куски!
- Повесить собаку!
На сук березы накинули вожжи, один конец завязали на шее бургомистра, потом подняли на скамеечку.
* * *
Дорога гнулась весенней веточкой. А вокруг дремали старые дубы-великаны, могучие сосны, шумели листвой юные клёны и вязы. Но вот дорога вывела людей на цветущую поляну, где пасся большой конский табун. На пригорке, гордо подняв свою красивую голову, стоял вороной масти породистый жеребец.
- Вот это конь! - воскликнул Перегудов, повернувшись в сторону Алексеева. - Жизнь свою за такого отдал бы, честное слово!
- Жизнь, Роман Фомич, тебе самому нужна. Да и не только самому, а всем обездоленным, кому помогаешь, - назидательно напомнил ему Кузьма.
- Так-то оно так, Кузьма Алексеевич, да уж слишком много страданий человеческих. Куда ни глянешь - сплошное горе народное. - Он помолчал, потом вдруг сказал: - Неплохо бы нам хотя б двух лошадок поймать. Пригодятся. На наших монголках далеко не ускачешь.
- Так ведь лошади-то хозяйские, не наши, - сказал Дауров, помалкивающий до сих пор, но увидев суровый взгляд Перегудова, поправился: - Только вот как их поймаешь, вожак-то нас не затопчет?
- Вожака, если бросится на нас, кнутом бей. Покуда пастухов нету, добрых коней себе добудем.
Свою низкорослую лошадку Перегудов привязал к березе, вынул из котомки полбуханки хлеба, посыпал солью и пошел в сторону табуна. Выбрал сильного коня и стал приближаться к нему. Рысак будто бы этого и ждал. Мягкими горячими губами цапнул хлеб и стал благодарно лизать руки Перегудова. Роман Фомич накинул уздечку, вспрыгнул на него. В это время Дауров отвлекал вожака. Таким образом оседлали трёх лошадей. Но тут, как из-под земли, появились перед ними пять огромных собак. Кинулись на похитителей, рыча и лая. Одна из них бросилась на Даурова и вцепилась своими кинжальными зубами в его штаны. Листрат взвыл волком. Да и на Перегудова налетели два злобных пса.
- Руби их, Кузьма Алексеевич, ру-би-и! - кричал он, выхватив из-за пояса кривой нож, взмахнул им раз, другой, третий. Собаки, скуля, отступили. Перегудов кнутом подстегнул только что пойманную лошадь и закричал: - Братцы! Уходим!
Императорский батальон
Дорога была заполнена лошадьми и солдатами. В крытом возке подремывал полковник сорока лет, адъютант императора Родион Петрович Хвалынский. Вот он открыл свои мутные глаза, глянул в окно и увидел, что всё вокруг залито лунным светом. На склоне неба дрожала маленькая посиневшая звезда, с трепетом ожидавшая своего падения на землю. У самого горизонта небесная губа растянулась в улыбку - темнота ночи на востоке потихоньку светлела. Еще несколько безмолвных мгновений - и полковник встретит рассвет нового дня в чистом поле. А вчера в это время он был на балу. Свет люстр, духовой оркестр, нарядные платья, запах французских духов - всё это завертелось теперь в его сознании, как волшебный сон. И голос императора:
- Князь, у меня тебе важное поручение. Езжай в Нижний Новгород. Завтра Куракин тебя посвятит в подробности. Назначаю тебя командиром батальона.
И вот Родион Хвалынский едет в город, где ни разу в жизни еще не был.
При лунном свете серебрились соломенные крыши домов, плетни огородов. Хвалынский опять задремал. Вновь его разбудило солнце, которое бесцеремонно заглядывало в окно возка. Округа при свете дня изменилась до неузнаваемости: трава, деревья, даже песок на обочине дороги сияли яркими красками. Радостно пели невидимые птицы.
Незнакомое село встретило батальон колокольными, плачущими ударами. Княжеский возок остановился под горою, на вершине которой краснели пасхальными яйцами маковки церкви. За командиром встали и верховые. Длинная сельская улица дрогнула от множества голосов. Родион Петрович снял с себя толстый бушлат, которым укрывался, и ступил на землю.
- Привал! Всем отдыхать! Ради праздника позволяю по маленькой выпить. Сегодня третий Спас, - добавил он уже тише столпившимся возле него офицерам.
С помощью денщика Хвалынский сменил сапоги, перекрестив лоб, двинулся к церкви, немного покосившейся на правый бок. За ним отправилась большая часть офицеров. Шагов сто подниматься пришлось по заросшей репьями и крапивой тропинке. И тут вдруг заметили, как, перегоняя друг друга, из церкви бежали люди. Последним семенил старичок в подряснике, пугливо озирающийся на бегу. Перед воротами церкви остался сидеть дряхлый старик-нищий. Он пытался было встать, чтобы убежать с остальными, но парализованные ноги его не слушались.
- Не иначе, как нас испугались, - сказал Хвалынский. - Вот темнота деревенская! Царское войско не признали.
Внутри церкви горели две тощенькие свечки. Пахло ладаном и мышами. Перед аналоем валялось дымящееся кадило. Перед алтарем стоял молоденький поп. Увидел полковника, испуганно замахал крестом:
- Господи, спаси и помилуй! Кто вы такие и что вам нужно в божьем доме?
Хвалынский, перекрестив лоб, показал на окружавших его солдат:
- Отец, не тревожьтесь! Мы все истинные христиане и по воле государя императора приехали остановить смуту в ваших краях. - Видя, что священник успокаивается, продолжил уже более строгим тоном: - А что это, отец мой, паства ваша разбежалась, как от проказы? Иль нагрешили сильно?