За сельской околицей, миновав пруд, дошли незаметно до пологого склона Отяжки. Именно тут Григорий Козлов выстроил свой новый терем, отделившись от села. Вокруг терема - сад, окруженный высокими, стройными развесистыми липами. Навстречу пришедшим из калитки ринулись две собаки. Но узнав хозяйку, остановились и, скуля, через щель в заборе улезли в сад, где было, видимо, их логово. Но и там еще долго рычали и поскуливали, точно жаловались на свою молодую хозяйку, которая лишила их добычи.
Вошли в садовый домик. Уля зажгла свечку. Домик в две горенки. В маленькой - спальня, а в более просторной стоял стол, вокруг которого - широкие скамейки. В углу большой горницы - божница с иконой Богородицы.
- И вы матери Христа молитесь? - спросил Николка.
- Так папенька велит, - наклонила голову Уля. Робко пригласила гостя сесть за стол, сама устроилась напротив, заглядывая ему в глаза, словно искала в них что-то.
Николка, набравшись смелости, спросил:
- Что, нравлюсь я тебе?
- Нравишься, даже очень… - Уля сконфуженно наклонила голову, - только я боюсь, введу во гнев папеньку, он за богатым зятем гоняется… Да и с твоим отцом он никак не ладит… Твой родитель, говорит папенька, от Христа нас отлучает. Это великий грех. Так и мой дядя говорит.
- А он, дядя Зосим, этого Христа в глаза видывал? За одним столом с ним сиживал, как вот мы с тобою? - разгорячился Николка. - В чем вина эрзянских богов, зачем вы их на колени ставите?..
Уля думала про себя и не раз, отчего село раздвоилось: жители одного порядка в церкви молятся, другого - в Репеште. И сейчас не удержалась, спросила у Николки об этом. Тот долго молчал, наконец ответил:
- Бог небесный, как отец мой считает, один. Всемогущий и невидимый. В Репеште его душа. Она находится внутри старого дуба, на поляне Озкс-Тумо.
- Разочек хоть покажи мне, я посмотрю, где это.
- Ее увидит только тот, кто верит в силу нашего Озкса23 и в наших богов земных, - возгордился Николка.
Уля обиженно надула губы. Увидев это, Николка смилостивился:
- Ладно, приходи на Репештю с нами, увидишь. Вот закончится жатва, осенью опять Озкс проведем.
- Пойду, если возьмешь, обязательно.
Уля встала, из корзины у окна взяла яблоки, стала угощать гостя. Оба с хрустом ели и улыбались. Не заметили даже, как за окном собралась гроза, прогремел гром, горницу осветило синим пламенем.
- Ой, боюсь! - закричала девушка.
- Не бойся, бог грома добрых людей не трогает! - поглаживая девичью руку, успокаивал ее Николка.
- По-твоему, я девушка добрая?
- Ага! - тихо прошептал Николка.
Новый раскат грома заглушил слова его признания.
- Холодное молоко выпила, небось?
- Да, это… сами знаете, буренку мы недавно продали. Вымя у нее что-то испортилось…
- Иди ко мне садись, а то бабы расспросами замучают, - выручил соседа Кузьма.
На поле Кузьма с Николкой распрягли лошадок и, стреножив, пустили их на луг вблизи дороги. Мужики принялись косить рожь. Вначале шел Кузьма. За ним поспешал Филипп, третьим шел Николка. Рожь высокая, густая. Солома хороша и на подстилку, и на корм сгодится, а уж о зерне и говорить нечего. Оно - кормилец дома и основа жизни.
Женщины вязали скошенные стебли в тучные снопы, ставили их в суслоны. Только и мелькали их пестрые передники, яркие платки, да покачивались малиновые кисти Матрениного пулая. Николка остановился поточить бруском косу и встал было перед отцом, тот не пустил.
- Пятки тебе подрежу, не лезь, хребет успеешь наломать. За всю жизнь много травы и хлебушка придется валить. Не на себя, так на барина…
- Батя, а почему графиня Сент-Приест в наше село не заглядывает? - вытирая рукавом рубахи пот со лба, спросил Николка.
- Для чего сюда приезжать? Денежки ей Козлов во время доставляет. Соберет наши долги, да с прихватом еще кое-что, продаст в Нижнем на ярмарке - вот тебе и деньги. Графиня-то знать не знает, как хлебушек растет. Думает, наверное, что он сам в амбары попадает. Калачи у ней не переводятся, а, может, баранки да пряники сдобные, на меду да на сливках.
- Ну и разговор! - возмутился Филипп. - У меня живот к спине прилип, до смерти проголодался, целый каравай бы уплел, а не то, что пряники.
- Чего же молчал? - растерялся Кузьма.
- А вы меня не спрашивали, а самому как-то неудобно просить есть. Я всю ночь на реке рыбу ловил. Вернулся домой, гляжу, вы уже тронулись, перекусить не успел, - оправдывался сосед.
- Иди, в телеге найдешь что поесть, - сказал Кузьма и снова взмахнул косой.
Пока Филипп утешал свой живот, отец с сыном прошли еще один покос. К полудню участок наполовину был свален. По лицам мужчин градом струился пот, спины их гудели. В ожидании обеда присели отдохнуть, перевести дух. Николка, расстелив свой зипун, лег на спину и смотрел на синее безбрежное небо, по которому медленно плыли кучевые облака. Зерка ушла к ближайшему роднику за водой, отец пробивал свою косу.
- Видишь, какие они красивые, - Матрена показала мужу на участок, где гордо стояли снопы. Они были похожи на золотистые шалашики, внутри их и в дождь не промокнешь, так они густо и плотно расставлены. При сушке не упадет на землю ни одно зернышко.
- В нынешний год хлебушек у нас будет, - с явным удовольствием улыбнулся Кузьма. - И нам хватит, и подати уплатим.
- Хватит-то хватит, да как бы Зерка наша замуж не вышла. На свадьбу-то сколько надо, - беспокойно сказала Матрена. - И Любашенька соком наливается, - влюбленным взглядом показала мать на повзрослевшую девушку, которая в этот момент в березовой роще ломала ветки. - Как, сынок, у твоей старшей сестры есть жених? - обратилась она к Николке.
Николка ее не слушал, в голове его вертелся сорвавшийся с языка Ули вопрос: "Что, нравлюсь я тебе?"
- Что молчишь, язык отсох? У Любаши возлюбленный имеется, спрашиваю я тебя? - Подступая с большим черпаком к сыну, Матрена требовала ответа.
- Есть, есть! - Николка вскочил со своего зипуна и, хохоча, побежал к березовой роще.
Вскоре Николка с Любашей вернулись. Лицо девушки пылало и было в красных пятнах.
- Ох, моя родимая, да это что с тобой? - подбежала к ней встревоженная мать.
- Пчелы бешеными псами накинулись. - Любаша схватила кувшин с родниковой водой и стала умываться.
- Медку захотелось. Она ведь у нас сластена, - издевался над сестрой Николка.
- Намочи тряпицу и приложи к ужаленным местам, - посоветовал дочери Кузьма, а сам засмеялся: - Жениху тебя теперь и не узнать…
- Вам всё смех, а мне хоть плачь, - расхныкалась от боли и обиды Любаша.
- Пойдем, доченька, в шалаш, у меня там другое средство есть, быстро поможет. А вы, зубоскалы, наливайте себе похлебки, нечего зря время вести…
В шалаше Матрена намочила свой платок мочой, прислонила к лицу дочери.
- Так, детка, быстрее все пройдет. Полежи чуток и приходи обедать.