Утро настало слишком быстро и принесло с собой привычное чувство голода. Непривычным было то, что впервые за все время Святого Похода поблизости не оказалось Рейна. Не довелось им в то утро подкрепиться ни угрем, ни жареной рыбой. Крестоносцы облазили окрестность в поисках затерявшегося средь зубчатых холмов поместья, старались учуять хотя бы запах дыма из какого-то недалекого селения, где бы добрые хозяева пекли хлебы или варили сытную похлебку. Но как ни прискорбно, долины не скрывали в себе долгожданной милости, и детям пришлось доедать черствые последние крохи сухарей и солонины. На обед крестоносцы оставили только скудную пригоршню зерен, случайно залежавшихся в мешках, и безрадостно зашагали вперед в надежде, что найдут помощь за следующим перевалом – или через один.
Хотя до сердца могучих Альп путь еще был далек, дорога становилась все круче и трудней. Даже те немногие, счастливые обладатели обувки – ботинок на тонкой подошве и истертых кожаных оплеток, – теперь страдали. Старик всем телом налегал на посох и осторожно переставлял кровоточащие ступни по истязательнице-земле, которая каждым камешком, каждым корешком впивалась в израненную плоть. Он поскальзывался и падал на каменистую дорогу, с трудом удерживая язык от худого слова.
Вил с Карлом вели колонну на самый верх гряды. Чувство, что вот-вот что-то произойдет, подталкивало их на самый гребень горы. И предчувствие их не обмануло: с высоты открывался вид, который заворожил взоры молодых, привычных к более равнинным землям. Радость открытий толкала спутников к следующей вершине, затем – к следующей, словно они были первооткрывателями новых земель. Снова и снова у них под ногами разворачивался пейзаж небывалого величья.
– Идите сюда все! Смотрите, – позвал их Карл, одолев очередное восхождение. Круглолицый мальчик сиял от восторга, а большие голубые глаза старались вобрать в себя великолепие, тихо и мирно лежащее у его ног. Насколько видел глаз, перед ними простирались широкие долины, зеленые и пышные, с узором редких темных и желтоватых клочков. Долины и холмы были усеяны плотными грабовыми и дубовыми зарослями, а разноцветные полевые цветы весело трепыхались в легком ветерке. Зеленое полотно земли окропилось овечьими стадами как крупицами белоснежной соли; то тут, то там с крыш крестьянских построек, Mittertennhauser, к небу вились ленты ароматного дыма.
Петер последним взобрался на вершину, где он широко раскрыл рот, дабы вобрать в себя побольше чистого горного воздуха. Одну руку он положил на косматую голову Соломона, второй – приласкал кроткую Марию. Тогда он не думал о голоде или усталости, а обратил увлажненные глаза к сияющим голубым небесам:
– "Торжествуйте, небеса, ибо Господь соделал это. Восклицайте, глубины земли; шумите от радости, горы, лес и все деревья в нем; ибо искупил Господь". – Он сглотнул подкативший к горлу тяжелый ком. – "Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?"
Страстная молитва Петера впечатлила детей, еще больше они узнали о глубокой любви, которую испытывал старик к своему Творцу. Петер обратился к ним:
– О, дети мои, сей прекрасный вид коснулся моего сердца, но еще большее чудо ожидает вас. За сими великолепными долинами высятся чудо из чудес – великие горы, называемые Альпами. Господь изваял их похожими на седовласых старцев, которые молчаливо взирают на Его царственное создание!
– Петер, – нетерпеливо перебил его Вильгельм, – нам нужно двигаться далее.
Когда крестоносцы достигли низовья, тени уже удлинились и стали мрачнее. Усталые дети недоброжелательно поглядывали на очередной холм, представший перед ними. Вдруг Георг показал рукой на струйку дыма, поднимавшегося из-за высоких сосен.
– Смотри, Вил, там еда. Может, нам дадут хоть немного?
Вил позвал Петера, и несколько минут они обсуждали планы между собой. Вил подумал, что об их нуждах крестьянам лучше всего донесет его развеселый братец в компании убедительного священника.
– Старайся понравиться фрау: шире улыбайся и расчеши свои золотые кудри, Карл, а Петер постарается завоевать благосклонность хозяина. Остальные разобьют стоянку на ночлег.
И помните: будет ли еда, или нет, на рассвете мы отправимся в путь.
Карл и священник послушно побрели к крестьянскому домику, приютившемуся среди глубокого леса.
– Я очень надеюсь, что эти люди окажутся добрыми, Петер Мне ужасно хочется есть, и я едва переставляю ноги.
– Хм. Думаешь ты самый усталый и голодный, юноша? Тебе не помешает провести несколько минут в моем дряхлом теле!
– Да-а, ты уж поистине старый, верно. Я никого не встречал старше тебя. А как это – быть стариком?
Петер остановился и прижался спиной к стволу большого дерева, переводя дыхание.
– Может не такой уж я очень-очень старый. Лучше спросить о старости у этого дерева или того валуна. Ей-богу, отрок, я ведь не вижу себя твоими глазами, и поэтому не думаю о себе так, как должно! Тело мое разваливается, это верно, болит и ноет частенько, но внутренности у меня работают хоть куда, временами даже слишком хорошо! – усмехнулся Петер. – Но разум мой обогащается, а сердце становится все более чутким. У меня больше воспоминаний, чем в молодости, и это тоже неплохо.
– Да-да, – перебил его Карл, – но ведь ты ближе к смерти, чем все мы.
Петер слабо улыбнулся.
– Ах, это верно. Все, кажется, думают, что стареть – это то же самое, что умирать. Но будучи священником, я не должен бояться смерти, хотя, признаюсь, иногда мне страшно, особенно от самого момента умирания. Правда в том, что я не столько боюсь смерти, как стыжусь ее. Она, похоже, последнее проявление человеческой беспомощности, последняя неудача, позор. – Петер закрыл глаза и вздохнул.
– А я очень боюсь умирать, – медленно сознался Карл. Слова прозвучали как исповедь, зрелая и искренняя. Мальчик опустил глаза. Петер ласково на него взглянул.
– Ах, славный мой, даже я боюсь. Но иногда, когда мне сильно хочется спать, смерть мне не кажется такой страшной. А что касается умирания, я знаю, что наш небесный Отец не оставит нас в темной долине того мира, как не оставляет и в этом. Те самые ангелы, которые вывели нас из ворот темницы, приведут нас в Его славное царство.
Карл улыбнулся, ободренный словами священника, и они оба мысленно вернулись к более насущным делам. Вскарабкавшись по шершавым булыжникам и пройдя еловую рощу, они вышли к длинному бревенчатому дому, прочно прижатому к высокому подножью крутого холма.
Прежде чем подойти ближе, Петер с Карлом остановились за широким деревом и осмотрели дом издалека. Карл где-то слыхивал о подобных постройках, но воочию видел впервые, поэтому он с интересом разглядывал каждую мелочь. Строение было длинным и прямоугольным, похожее на дома в далекой Скандинавии, о которых поведал ему один вейерский старожил. Построили его из бревен, большей частью из твердых лиственных деревьев, – решил мальчик. С одного конца была приделана каменная дымоходная труба, доселе им не виданная. Двор целиком ограждал высокий плетень, а за дальней стеной виднелось огороженное пастбище, где бродили вол, несколько овец, две коровы, многочисленные цыплята, гуси и утки. Из трубы валил дым, с гумна доносились приятные слуху звуки усердной работы. Небольшую часть земли за домом оградили с помощью переносного забора: там копошилось небольшое стадо свиней, выискивая коренья, ранние орехи, ягоды и другие плоды.
Карл дивился мысли, что это народ свободный, неподчиненный никому, который работает только на себя. Петер и мальчик вышли из-за дерева и медленно приблизились к дому. Странников либо приглашали в дом, либо убивали, кормили или побивали, но всегда они появлялись нежданно.
Петер наскоро прошептал молитву и тихо окликнул хозяев:
– День добрый? Есть кто дома?
Вокруг стоял оглушительный грохот молотьбы, чрез который изредка прорывалось обрывки ругательств, по-видимому, самого хозяина-йомена. Петер знаками позвал Карла следовать за ним. Они осторожно вошли в сени, которые отделяли гумно по левую руку от жилого помещения – по правую. Петер снова позвал:
– Mein Herr, meine Frau… господин, госпожа…
Никто не отвечал. Несколько раздраженный, Петер потянулся к двери, ведущей налево, но не успел он взяться за деревянную ручку, как дверь распахнулась.
– Святые угодники! – вскричала перепуганная хозяйка. – Дидер, Дидер, иди скорей сюда!
Дородная женщина выронила кошель с намолотой пшеницей и убежала.
Едва зерна с частым стуком рассыпались по каменному полу как в сени ворвался широкоплечий бородатый хозяин. Он яростно сверкал глазами, а огромные кулаки угрожающе сжимали молотильный цеп. Его взмокшее лицо было покрыто слоем пыли и шелухи от зерна Он пристально взглянул на дрожащих незнакомцев. Очевидно, непрошеные гости ухудшили его и без того мрачное расположение духа.
Петер робко поднял крест.
– Б-благословение вашему доброму дому? – неуверенно запнулся он.
Карл послушно растянул губы в улыбке, но Дидеру было не до манер. День клонился к ночи, сам он устал и проголодался, а работы еще было и было. Он нахмурился.
– Чего? Вон отсюда, пока я не задал вам трепку. – В его устах угроза прозвучала очень убедительно.
Но Петер не сдавался, а только судорожно сглотнул. "Злой давно бы уже пустил в дело свой цеп", – решил он. Священник обаятельно улыбнулся, выставив единственный зуб.
– О, простите. Я повторю: благословение вашему доброму дому во имя нашего Спасителя. Да будет ваш урожай обильным, а силы да не иссякнут из ваших рук.