Сердца бились колотушками, но, главное, можно было, наконец, встать в полный рост, затеряться среди деревьев.
Лида поднялась с колен и рванула вперёд. Снег, как трясина, вобрал её в себя.
Побежала и Нина, и тоже оказалась по пояс в сугробе.
- Главное, не останавливаться, идти, сколько есть силы, - сквозь зубы, как будто в лицо невидимому врагу, процедила Лида и медленно двинулась в тайгу наугад.
Загустевшим морем лежала тайга, но от лагеря не отделяло ещё и полкилометра.
Зима зловеще молчала в сговоре с белой бескрайностью.
Тишину разбудили два выстрела.
Лида попробовала идти быстрее и упала, окончательно увязнув в снегу.
Два выстрела означали: в лагере обнаружили побег. Значит, их уже ищут с собаками.
И, может быть, даже найдут.
Собаки находят всегда, обученные командам и жестокости, выхолощенные из домашних животных в зверей, они не пощадят: разорвут на месте.
Так случалось не раз. Время от времени мучительное ожидание свободы сотрясали два выстрела, как вызов безрассудства и отчаяния установленному порядку.
Но бежали обычно, когда тепло. Летом, рассказывали, побегов было не меньше пяти. Отваживались на заведомо обреченное предприятие только мужчины; всех их вернули.
Одного привезли в лагерь разорванным на куски, чтобы все могли видеть, на что способны служебные собаки.
… Лай становился всё ближе. Даже время и то сговорилось зачем-то с собаками и замедлило бег, приближая ощеренные, как у демонов, пасти.
Инстинктивно беглянки спрятались за пушисто припорошенный куст. Снег оказался здесь особенно рыхлым, как в насмешку, проглотил почти целиком - только головы торчат, как из-под одеяла.
А острые зубы готовы вцепиться в горло.
Нина закрыла глаза, ожидая, что сейчас чудовище набросится на неё, но собаку словно сдерживала невидимая сила.
Поводок!
Овчарка действительно, была на привязи, которую сжимал в руке один из охранников.
Мужчин оказалось двое, оба с ружьями за плечами, а собака только одна. А казалось (и правда, у страха глаза велики!) целая стая.
- Мы-то думали, порядочные люди сбежали, - презрительно сплюнул сквозь зубы один из них. - А тут - две обезьяны! А- ну вылазьте!
Лида выбралась первой и получила пинок под зад от державшего собаку на привязи. Ещё и стукнул её прикладом, чтоб мало не показалось.
- А ну марш вперёд!
Но Нину не тронул. Она понуро плелась следом за старшей подругой. Неудавшийся побег отнял все силы.
Второй конвойный, сжимавш Представилась и сразу угрюмо замолчала. ий поводок, молчал, и его лицо без выражения скрывало мысли также надёжно, как маска.
Остановились у вышки.
- Вот тебе двое, - обратился молчавший до сих пор к пожилому конвоиру. - Смотри за ними.
- Пусть сидят до вечера, - показал тот кивком головы на неудобные пни, как будто только их и ждавшие. - Дышат свежим воздухом до карцера.
Окошки в карцере, как глазки новорожденных котят, ни в какую не хотели пропускать солнечный свет.
Слепые стены были, явно, в сговоре с тяжёлыми скрипучими дверями и цементным полом, холодным, без подстилки. Спать на нём невозможно, только дремать сидя, когда совсем невмоготу.
Здесь не было ни времени, ни пространства, ни жизни, ни смерти. Только цементный пол и цементные стены. Они уже не казались такими страшными, как когда лязгнул замок, впуская пленницу.
По крайней мере, это было лучше, чем та гнетущая неопределённость, когда они стояли под конвоем с Лидой у вахты, пропуская возвращавшиеся с работы бригады в лагерь. - И что вы с хахалем твоим, французом, прям в самом Париже жили? - окончательно перехватила нить разговора у переводчицы Валентина. Где-то рядом также маялась лагерная подруга в точно такой же камере.
На пятый день всё стало уже настолько безразлично, что даже не хотелось выбраться из карцера, но дверь, вздыхая и скрипя, отворилась: "Приехали из Каргополя"…
…На языке устало и бессмысленно ворочался вопрос "Что такое Каргополь?", но не у этих же троих спрашивать, в самом деле.
Самый важный - прокурор. Другой, почти такой же набыченный - судья.
А третий кто?
Защитник что ли?
Не похоже…
Не для того они вдвоём с Лидой на скамье подсудимых, чтобы их защищали.
Нина снова вспомнила тот стол в Берлине, когда говорила куда-то в пустоту, а никто не слышал или просто не хотел слышать.
Посмотрела на Лиду. Кажется, та думала о том же, может быть, даже о зловещем каркающем слове.
Как сквозь сон доносятся нелепые вопросы.
- Зачем бежали?
- Не выдержала условий, - с вызовом ответила Лида.
- Домой хочу, - с трудом подавила зевоту Нина.
Сказала, только потом вспомнила - дома-то и нет уже. Но даже это было сейчас не самое важное. Погрузиться в глубокий по- медвежьему сон до самой весны - единственное, чего хотелось по-настоящему.
Кажется, снова о чем-то спросили.
- Я первая. Я предложила, - донесся твёрдый голос Лиды.
"Кар" - сорвалось с ветки, как яблоко, но не вниз, а полетела ворона.
"Го-го-го", потянулись клином гуси за ней над полями, за море, на юг.
Ни моря, ни юга в слове, конечно же, не было. Нина добавила их от себя, и снова клин гусей, поля и ворона собрались в зловещее "Кар-го-поль".
- С ума сойти, - угрюмо взялась за голову Лида, когда судья равнодушно и даже насмешливо, как знакомый рецепт в поваренной книге, зачитал приговор.
Заседание окончено, всем спасибо, все свободны.
"Дезертирство" плюс "побег", судорожно производила Нина в уме простое арифметическое действие. Выходило - целая вечность до свободы и никакой надежды на побег.
Первое время Нину даже не выпускали за пределы лагеря. Целыми днями она чистила снег вокруг бараков да надраивала в бане тазы, но постепенно всё вернулось на круги своя…
Глава 6. Двойник
Очень странное ощущение (мистическое даже) знать, что в мире есть кто-то, удивительно похожий на тебя, если у тебя нет близнеца.
Как отражение в зеркале, то же лицо: глаза, нос, губы… те же брови.
Может быть, и судьбы похожие. Но этого Нине не суждено было узнать.
"Тонь! Виноградова!"
В первый раз, когда её так окликнули, Нина удивлённо смотрела на перепутавшую.
- Что смотришь на меня так странно, Тонь?
- Я не Тоня, - тихо ответила Нина.
- Как не Тоня? - изумлённо таращила молодая женщина впалые измождённые глаза, чуть искривились в усмешке полные обветренные губы. - А кто же?
Пристально всматривалась в исхудавшее бледное лицо Нины, искала, видимо, отличия.
- Вроде и, правда, не Тоня, - засомневалась, наконец. - И голос не Тонин.
Разница, конечно, была, хотя Нина и сама удивилась, когда увидела в первый раз эту Тоню.
Такие же волосы, но у Тони чуть волнистые. Черты лица похожи очень, только у Виноградовой ресницы не такие пушистые и рот чуть побольше, и ростом, кажется, Тоня чуть выше.
Но это заметно, только когда обе девушки рядом. А встречались они почему-то редко и ненадолго. Иногда перекидывались несколькими фразами, всегда об одном и том же.
- Кричат "Виноградова", а я "Аксёнова".
- И у меня так же, - несмело улыбалась девушка в ответ. - Кричат "Аксёнова!", а я говорю: "Виноградова я".
Больше говорить почему-то было не о чем.
Тоня точно стеснялась этого сходства, спешила поскорее закончить беседу.
Нина часто замечала, что, завидев её издали, Виноградова старалась свернуть, чтобы не встречаться лишний раз с двойником.
Осторожная и вместе с тем вполне компанейская, такие вообще редко попадают в тюрьмы, и даже если оказываются по недоразумению за решёткой, то ненадолго. Может быть, именно поэтому и оберегают себя от ненужных знакомств, чтоб не впутаться ненароком в какую-нибудь историю.
За Ниной же после побега прочно закрепилась слава хулиганки, от которой можно ожидать всего, чего угодно.
Настороженность, граничащая, между тем, с уважением, читалась порой в лицах тех, с кем Нина встречалась лишь время от времени.
Вскоре после того, как Нина вышла из карцера, к ней осторожно приблизилась заведующая столовой - высокая статная женщина средних лет с толстой чёрной косой.
- Ниночка, миленькая, - неожиданно начала она изменившимся голосом; в нём вдруг появились вкрадчивые, заискивающие интонации. - За что ты хочешь меня убить? У меня на свободе дети маленькие…
- Ты что, с ума сошла? - оборвала Нина заведующую, умоляюще заглядывавшую ей в глаза. - За что я тебя буду убивать?
- Мне сказали, что ты меня собираешься убить… - всё ещё недоверчиво продолжала заведующая.
От её взгляда на душе у Нины стало неуютно, всё равно, что ночью в мороз идёшь через лес. И вместе с тем было почему-то смешно. "За что ты меня хочешь убить?". Надо ж такое придумать!
Неужели она и впрямь стала за какие-то месяцы похожа на головорезку похуже тех, которые приходили их курочить в первый лагерный день? Неужели эта женщина не видит, что она не только человека, но и мышь не убьёт?
И хотелось встряхнуть испуганную мать маленьких детей за плечи как следует и вместе посмеяться над нелепицей.
Но женщина продолжала смотреть настороженно и жалобно, и Нина отвела взгляд в сторону.
- За что мне тебя убивать? Ты ничего мне не сделала… Я даже не знаю тебя…
Нина поспешила закончить неприятный разговор и, не слушая растерянное бормотание заведующей, пошла прочь.