- Верно! В Польше каждый лядащий шляхтич мнит себя королем.
- И норовит затоптать казака в грязь.
- Но есть и такие, которые понимают, что Речь Посполитая не может обойтись без запорожских казаков, понимают, что ими она сильна, вот и решили сменить гнев на ласку.
- От панской ласки, Богдан, лишились мы последних штанов и запаски [Запаска – род женской юбки].
- На Масловом Ставе мы положили на лед все казацкие клейноды, наше знамя и булаву. Кое-кто был даже за то, чтобы поднять восстание, лишь бы вернуть назад клейноды [Клейноды – знаки отличия, атрибуты власти].
Кривонос засопел и стал пощипывать свои усы, а Хмельницкий, улыбнувшись одними глазами, продолжал:
- Ну, а что ты скажешь, если я тебе покажу сейчас это знамя?
Он открыл ларец, стоявший на столе, и развернул перед запорожцами малиновое знамя с белым крестом.
У Кривоноса удивленно поднялись брови, а глаза так и засверкали. Да, это было то самое знамя, под которым он не однажды бился и против турок, и против татар, да и против шляхты. Дрался за волю, за веру православную, за казацкие старинные права. От волнения у него даже рука задрожала и потянулась к желтой бахроме. Скоро будет десять лет, как магнаты вырвали из рук казацких это знамя, и за что же? За то, что казаки спасли Польшу под Хотином, всю славу отдав им; за то, что ежедневно спасают польские земли от татар... Кривонос вспомнил, как Николай Потоцкий, тогда еще польный гетман, поносил казацкую старши́ну на Масловом Ставе, и его густые брови снова сошлись на переносице. Он пожал плечами.
- Не понимаю, Богдан...
- А когда я скажу, что канцлер коронный прислал еще и булаву, - и он положил руку на ларец, - а мне вот эту саблю от короля?.. Еще и с такими словами: чтобы казаки за свои права и вольности крепко стояли, чтобы не отдавали их шляхте на попрание, а если паны польские или разные дозорцы с теми привилеями не посчитаются, то есть у вас, мол, мушкет и сабля на боку. Ими, дескать, можете защитить свои ущемленные права и вольности.
- А потом на кол! - вставил Кривонос, зло улыбаясь. - Это что же. - упросили, что ли, вельможных? Правда ли, что ты с Барабашом и Караимовичем ездил на поклон к королю?
Хмельницкий, уловив в вопросе Кривоноса насмешливые нотки, вдруг нахмурился, по лицу его пробежала тень, и голос его как бы надломился. Он хлопнул крышкой ларца и стал ходить по комнате.
- Не я хотел видеть короля, а он меня. Король надумал по своему усмотрению начать войну с турками.
При упоминании о турках Кривонос даже привстал и засверкал глазами. Остап, прислушивавшийся к их разговору, тоже вскочил, словно нужно было уже выступать в поход. Хмельницкий следил за ними из-под прищуренных ресниц.
- Король желает, чтобы казаки вышли в Черное море турка попугать.
- А он что, не знает разве, что польские комиссары все наши челны сожгли после ординации? - возмутился Кривонос.
- Есть такие слухи, что есаул Караимович еще в прошлом году получил деньги на челны.
- И ты до сих пор молчал? - Кривонос даже толкнул Хмельницкого в плечо. - Знаешь ведь, что сечевикам и в плавни не на чем плыть.
- Так слушай дальше. После ординации нам не разрешили иметь свыше шести тысяч реестровых; ты кричал: "Хотя бы восемь тысяч!" - а сейчас имеем обещание: мол, увеличат вдвое.
У Кривоноса от его слов брови лезли на лоб.
- И только чтобы против турка пойти?
- Единственное условие!
Кривонос, вынув люльку изо рта, остановился посреди комнаты и молча уставился в пол. Остап смотрел на него такими глазами, будто от решения атамана зависела его судьба, а Хмельницкий снова присел к столу, как школьный учитель, который ожидал решения детьми заданной им задачи.
Кривонос вздохнул: видно было, что взрыву радости оттого, что можно наконец погулять казаку по морю, мешали какие-то сомнения. Он покачал головой, потом решительно шагнул к Хмельницкому:
- Турка бить - бога хвалить! Это так... Но не верю, Богдан!
- Показать еще и булаву?
- Не нужно. Кто как, а я не собираюсь служить светлейшему королю за эти цацки. Сами можем сделать!
Морщины на лбу Хмельницкого разгладились.
- Додумался-таки!
- Додумался, Богдан! Когда нужно идти на войну, так казаки хороши! А пройдет тревога - мы снова будем "пся крев"! Не верь и ты, Богдан, этим проклятым иезуитам! На, читай, о чем пишет хану крымскому этот король, так "расположенный" к казакам.
Хмельницкий, прочитав внизу подпись канцлера Осолинского, ниже наклонил голову к измятой бумажке. После каждой строчки лоб его все больше и больше хмурился.
- Где ты взял его?
- Может, думаешь, поддельное?
- Вижу, что настоящее.
- Савва Гайчура, о котором я тебе уже говорил, перехватил гонца на Черном шляху. Ты теперь понимаешь, почему паны стали такими милостивыми: нас - на море, а на Запорожье - татар!
- Понимаю, Максим, и без этого письма уже понял панскую хитрость, только хотелось еще знать, как ты отнесешься к такой приманке, чего теперь хочешь.
- Будто ты не знаешь! Не успокоится мое сердце, пока хоть один пан будет сидеть на Украине. Вот чего я теперь хочу.
- На большой росток не найти чоботок, Максим!
- Если пожелаем, то и сможем!
- Не на кулачный бой собираешься! Надо быть политиком: без помощи со стороны не осилим панов - у них и деньги и пушки. За них цари и короли.
- А за нас правда!
- Павлюк тоже восстал за правду, а к чему пришел? К позорному замирению на Кумейках. Против совести и мне пришлось руку приложить к клятве в покаянии. А к чему привело восстание Остряницы, Гуни? К Маслову Ставу!
- Потому что не в тот колокол ударяли. Все старались о казацких вольностях, а что паны для своего развлечения простым людом лед пахали, водой на морозе хлопов обливали - то было без внимания. До каких же пор народ терпеть будет? Свет не сошелся клином: под царя московского народ хочет идти. Там хоть на кол не будут сажать за то, что молятся в православных церквах. И крови одной - русской!
- Этого еще мало для государственной политики, Максим. Мы ведь подданные польского короля, а царя московского связывает вечный договор с Польшей. Вот нам и скажут: "Освободитесь сначала от Польши".
- И освободимся, ежели возьмемся. Уже в лесах полно беглых. Сам видел - сигнала ждут. Они сметут всех панов и "здравствуй" не скажут.
- А ты лучше подсчитай, и тогда увидишь - силы неравные. На такое дело лесовиков мало, Максим. Разве что весь народ восстанет.
- Восстанет - лишь бы точно знал, за что жизнь отдавать.
- Сам же ты говорил, чего народ хочет: выгнать панов-ляхов с Украины и объединиться с Москвой! - На скулах Хмельницкого проступили желваки.
У Кривоноса глаза радостно засверкали.
- Такой колокол, Богдан, поднимет и старого и малого!
- Но без помощи и думать нечего сбросить шляхетское ярмо.
- Допустит ли Москва, чтобы у нее на глазах гибли христианские души?
- Может, и не допустит.
Хмельницкий разволновался и снова заходил по комнате, а Кривонос провожал его взглядом и широко улыбался: этого-то и ожидали от Хмельницкого сечевые браты, которые уже не в силах были видеть и терпеть панский произвол. Не обнищала бы так Сечь, что и пули лить не из чего, браты поднялись бы. Но без боевого припаса о большой войне и помышлять нельзя. Для того и послали Максима, чтоб попытался получить помощь от Киево-Печерской лавры если не оружием, то хотя бы деньгами. А теперь он будет не только просить, но и требовать!
- Так что ж, будем народ поднимать! - уже весело сказал Кривонос.
- Будем, Максим, только с толком!..
II
I
Хмельницкого радовало, что его думы и стремления находят отклик в решимости Кривоноса, и это укрепляло его в мысли, что в народе будет иметь успех только борьба, подчиненная идее объединения с Московским царством, что только тогда закончится трагедия днепровских берегов. Да, такого надругательства, какое испытывали посполитые от польской шляхты, верно, нигде еще не бывало. А казаки? Они принимали на свою грудь первые стрелы ордынцев, стояли стеной, защищая Речь Посполитую и против турок и против татар, которые, часто уничтожив дотла украинские села, захватив ясырь, на том и успокаивались. А что получали за это? Тридцать злотых в год да овчинный кожух!.. Горькая обида давно уже грызла его, но предыдущие восстания, за которые незадачливые гетманы расплачивались головой, заставляли считаться с силой. Правда, шляхта с каждым годом становилась все более ленивой и беспечной. Но, если вспыхнет война, корона найдет себе союзников, а когда Украина захочет сбросить с себя шляхетское ярмо, согласится ли московский царь помочь украинцам в борьбе против польской шляхты, примет ли под свою руку, зная что он этим разозлит Польшу? А Туретчина или Франция и Англия станут спокойно смотреть, как усиливается царство Московское? Уже обращались к Москве и митрополит Борецкий и гетман Сагайдачный. Тогда согласия Москва не дала, но и не отказала. Это уже вселяет надежду. Однако объединяться может держава с державой, а мы все еще только польские хлопы. Понятно, что прежде всего следует освободиться, заложить хотя бы основы государственности... А кто станет у державного руля, когда нужно будет сменить польскую администрацию? - Он начал вспоминать казацких полковников и тяжело вздохнул: стойкие казаки - за старинные права, за вольности жизни не пожалеют, но хватит ли у них государственной мудрости?