Время от времени Нил выбирался в самые нищие, тёмные и грязные кварталы и заводил знакомство с беспризорными детьми, которых бы никто не стал разыскивать в случае исчезновения. Он заманивал их обещаниями жилья, пищи и работы. Они шли за ним в школу Сен-Габриель, прямо в подвал, который охраняли двое взрослых сыновей Нила. Обратной дороги на волю уже не было.
Затем с помощью сыновей Нил рассортировывал добычу.
Здоровых и крепких он продавал владельцам заводов. Этих детей заточали в цехи, где они работали круглосуточно, без солнечного света и свежего воздуха, пока не умирали от измождения.
Слабых и больных он сразу отдавал Теду Фрейзеру, с которым у него был договор. Иногда Нил увечил детей собственными руками и потом их со свежими ранами отдавал хирургу.
Ловких детей Нил оставлял себе и превращал их в своих приспешников. Для начала нужно было сломить психику ребёнка, лишить его способности принимать свои решения и сопротивляться. Нил тщательно изучил искусство промывания мозгов, что он называл "усиленным внушением". Методы, которые он использовал, ненамного отличались от методов укрощения цирковых животных. Нил знал, как влияют на психику длительное уединение в темноте, лишение сна и монотонные звуки. После нескольких дней заточения в темноте дети были готовы выполнять любые приказания. Изредка Нилу приходилось применять лёгкую пытку, если ребёнок слишком сопротивлялся. Некоторых детей было труднее сломить, чем других. Как ни странно, самые тяжёлые ученики становились самыми преданными слугами. Нилу ни разу не пришлось убить ребёнка. У него бы не поднялась рука уничтожить то, что могло принести доход. Потому он упорствовал со своими жертвами, пока не добивался желаемого.
Это сочетание "усиленного внушения" и опиума позволило Нилy достичь впечатляющих результатов. Он возвысил обычное воровство до уровня искусства. Он учил своих приспешников, как правильно отвлекать и грабить прохожих. Если бы воры и попались полиции, они бы никогда не выдали Нила, потому что он им внушил не произносить его имени вслух. Большинство из них и не знали его настоящего имени. Они называли его просто господином.
Ещё в распоряжении Нила было несколько так называемых охотников, которые вместо него ходили в нищие кварталы, выискивали сирот, заводили с ними дружбу и заманивали их в подвал школы Сен-Габриель. Охотники считались элитой преступной фабрики Нила. У него был особый способ их обучать. Сперва он их подвергал тем же пыткам, что и обыкновенных воров. Он запирал их в темноте на несколько суток и чередовал тихие монотонные звуки с внезапными громкими. Но потом выводил жертв из темноты и обращался к ним очень мягко и очень серьёзно. Вместо угроз он использовал лесть. Он смотрел мальчикам в глаза и говорил им, что они были избраны для того, чтобы служить всему человечеству, и что их ждала награда. Он обещал им богатство и власть, раз они теперь были наследниками его империи.
* * *
Изуродованный ребёнок, который оказался в погребе "Золотого якоря", был одним из таких охотников. Он начал свою карьеру как обыкновенный актёр, но вскоре его повысили. Нилу стоило немалых усилий сломать воспитанника, у которого оказалась на диво стойкая психика. Все методы внушения, которые так прекрасно срабатывали на других детях, не действовали на этого мальчишку. Нил пожимал плечами в недоумении. Такого тяжёлого случая он ещё не встречал за свою карьеру. Он уже начинал сомневаться в своих педагогических навыках. Шесть месяцев ушло на то, чтобы полностью завершить перевоспитание. Нилу даже нравилось работать с упрямцами. Ведь чем больше ребёнок сопротивляется, тем меньше вероятность того, что он поддастся чужому влиянию. Некоторые алмазы стоят более тщательной полировки.
К середине зимы мальчик был готов к первой вылазке. Тут как раз подвернулась возможность, которую грех было бы упустить. На текстильном заводе обрушился потолок, убив и покалечив десятки рабочих. Нил позвал нового охотника и послал его в квартал, где жили рабочие, с целью узнать, у кого остались дети.
Мальчика сопровождали взрослые сыновья Нила, Риз и Оуен. Их мать, Эвелина Причард, уроженка Кардиффа, настояла на исконно валлийских именах.
Следить за новыми охотниками входило в их обязанности. Парни смеялись и перебрасывались грязными шутками, точно собираясь в бордель. Они не вовлекали младшего спутника в свои разговоры и вели себя так, будто его вовсе рядом не было.
Всего один раз они с ним заговорили – когда добрались до двухэтажной постройки, в которой жили рабочие. Когда-то в этом бараке ютилось около тридцати семей, но теперь большая его часть была непригодной для жилья, даже по меркам тех, кто привык работать за пять шиллингов в неделю. Верхний этаж был почти полностью разрушен. От крыши ничего не осталось, кроме погнутого каркаса и нескольких гнилых планок. На первом этаже ещё сохранилось несколько обитаемых комнат.
– Иди, посмотри, что там, – приказал Риз. – Может, что и откопаешь.
Мальчик застыл на пороге, не решаясь войти.
Оуен довольно грубо подтолкнул его в спину.
– Да не стой, болван! Нам ещё не один квартал предстоит обойти. И не вздумай возвращаться с пустыми руками.
Неохотно мальчик шагнул внутрь полуразрушенной постройки и начал бродить по тёмным коридорам. Он никогда здесь раньше не бывал и не знал, куда ему идти. Ставни разбитых окон лязгали и хлопали от порывов ветра. Лунный свет, отражаясь от снега, проникал внутрь постройки и освещал её достаточно, чтобы мальчик видел в двух шагах перед собой. Постепенно его глаза привыкли к темноте.
Этот дом, хоть и заброшенный, дышал своей жизнью. Мальчика трясло, не столько от холода, сколько от суеверного страха. Он слышал от старших воспитанников Сен-Габриель что в таких домах водятся приведения. Рассказывать страшные истории при погашенном свете – священная традиция детства. А теперь мальчику казалось, что он сам попал в одну из этих небылиц. Он мог поклясться, что слышал голоса на ветру. Это были не сыновья Нила, a души рабочих, погибших на заводе, которые до сих пор не осознали, что их уже нет в живых.
Все комнаты в доме походили друг на друга. Все они были примерно одинакового размера и одинаковой формы. Везде валялись грязные тряпки и разбитые бутылки. И потому что комнаты были так похожи, дом казался больше, чем он был на самом деле. Мальчик ходил кругами, из одной комнаты в другую.
– Ни души, – прошептал он, собираясь уходить.
Вдруг где-то совсем рядом он услышал тихий вой, исходящий из кучи тряпья. Приподняв рваный бесцветный лоскут, который когда-то был покрывалом, он увидел обветренную детскую руку. Тоненькие пальцы с обломанными ногтями пошевелились, и вой повторился. В этом звуке было столько же злобы, сколько и жалобы. Это было скорее проклятием, чем мольбой о помощи.
Мальчик откинул покрывало и увидел полураздетую девочку двух лет. Она лежала на боку, подтянув угловатые коленки к груди. Руки и ноги были покрыты тёмными пятнами. Было трудно определить, что это было – отпечатки сажи или синяки. На грязных впалых щеках виднелись дорожки от слёз. Веки чуть заметно подрагивали. Ресницы склеились от жёлтой слизи.
Оторопев, мальчик разглядывал странное существо у себя под ногами. За десять лет жизни он ничего подобного не видал. Нил Хардинг ревностно следил за питанием и здоровьем своих подчинённых, в которых вложил столько труда. Рахиту, чахотке и малокровию не было места в его империи. Эта девочка совершенно не походила на тех пухлых розовых херувимов, которые были нарисованы над сценой в Сен-Габриель. В ней не было ничего ангельского. Человеческого тоже почти не осталось.
Мохнатая крыса прошмыгнула мимо его ступни, подползла к девочке и уже коснулась своими усами её руки. Мальчик встрепенулся. Наваждение, которое на него напустил Нил Хардинг, начало рассеиваться. Подавленные инстинкты вступали в свои права, элементарные понятия о справедливости, которые наставнику не удалось стереть до конца. Отпихнув крысу, мальчик вытащил девочку из кучи тряпья и попытался поставить её на ноги. Она тут же завалилась на бок и приняла привычное положение, подтянув колени к груди. Её нытьё стало громче.
– Молчи, – прошептал он, закрывая ей рот ладонью.
Недолго думая, девочка вонзила передние зубки в большой палец своего спасителя. Казалось, она только и ждала удобного случая кого-нибудь цапнуть.
Он приглушённо выругался. Зубы маленькой хищницы вонзались всё глубже. В этом укусе, который вполне мог сойти за поцелуй, девочка излила все чувства, которые в меру возраста не могла выразить словами. Когда мальчик наконец высвободил палец, на нём были два глубоких следа от зубов и капля крови. Упустив свою жертву, малютка опять всхлипнула.
– Молчи, – повторил он, взяв её на руки. – Ты всё испортишь. Они нас не найдут, если мы не будем шуметь. Они дураки. Только и годятся для того, чтобы шарить у прохожих по карманам. Без отцовского присмотра они бы давно загремели в тюрьму.
Oн понятия не имел, где находились сыновья Нила в ту минуту. Возможно, они рыскали по соседним домам. Он выскользнул через запасной выход и, прижимаясь к стенке, чтобы его никто не заметил, осторожно выглянул наружу. Улицы были пусты. В ночном воздухе густо вился колючий снег. Братьев Хардинг не было видно.
Девочка становилась всё беспокойнее. Её грязные пальцы царапали ему лицо и шею. У неё были довольно длинные ноги, и несколько раз она пнула его в колено. Ему ничего оставалось, кроме как морщиться, терпеть эти пинки и надеяться, что eё нытьё не перейдёт в крик.
Втянув голову в плечи, он шагнул прямо в метель и начал перебираться от одной постройки к другой, прижимаясь к стенам. Он направлялся к Ротергайту, где мерцали огни. На Гренландском причале в любое время суток, в любую погоду, находились матросы и грузчики.