– Что же ты не входишь? – спросил Том мальчика, который прислонился спиной к стене. – Если тебе плохо, ни в коем случае не садись на снег. Вот так люди засыпают и замерзают насмерть. Опирайся на меня.
Ощутив поддержку, ребенок взял себя в руки и вошёл внутрь. Полицейские стояли перед закрытой дверью в конце коридора. Сквозь щели пробивался слабый красноватый свет. Несомненно, в комнате кто-то находился.
За закрытой дверью раздавался звон стекла и мужской голос, бормочущий цифры и формулы. Том почувствовал лёгкий холодок между рёбрами, потому что этот голос показался ему знакомым. Он уже где-то слышал это бормотание.
– Похоже, там всего один человек, – сказал МакЛейн. – Считаю до трёх…
Два офицера, стоявшие по обе стороны входа, приготовились к вторжению.
Констебль толкнул дверь ногой – и она распахнулась. Она даже не была заперта. Офицеры ворвались в комнату.
– Полиция Её Величества! – выкрикнул констебль.
Никто не откликнулся. Полицейские окинули взглядом комнату. Она была около восемнадцати квадратных метров. Её освещала лампа, подвешенная с потолка на крючке. Из мебели были лишь длинный прямоугольный стол и широкий книжный шкаф. Полки шкафа оказались туго набиты книгами и листами с записями от руки.
На столе, прямо под лампой, лежало нечто, прикрытое грязной простынёй. Констебль сдёрнул простыню – и всеобщему взору предстало обнажённое тело маленькой девочки. Её правая рука свешивалась со стола. На запястье виднелось несколько надрезов. В конце стола было выставлено в ряд несколько пробирок, наполненных красной жидкостью. Должно быть, это была кровь, разбавленная каким-то раствором.
Все, включая констебля, вздрогнули и отвернулись. Один мальчик не отвернулся. Похоже, что это место было ему уже знакомо. Он подтолкнул локтем ошарашенного МакЛейнa и указал на тёмный угол комнаты, куда не проникал свет лампы. Там, в узкой нише между стеной и книжным шкафом, прятался человек.
– Полиция Её Величества, – повторил МакЛейн с едва заметной дрожью в голосе.
Человек выступил из тени на свет, скрестив руки на груди.
Том узнал своего бывшего ассистента, мистера Фрейзера. Это адское логово, наполненное запахом крови и спиртного раствора, служило ему лабораторией, где живые люди подвергались пыткам во имя науки.
Мистер Фрейзер был одет так, будто собирался на дом к богатому пациенту. На его белой рубашке не было ни капли крови.
Он даже не смотрел на полицейских. Его взор был прикован к Тому.
– В чём дело, доктор Грант? – спросил он надменно. – Вы никогда раньше не видели человеческого тела?
Том с трудом выжал из себя слова:
– Как вы могли? Почему?
Хирург заносчиво вздёрнул подбородок.
– Потому что люблю свою работу. Вам, кембриджским выпускникам, этого не понять. Вы тупо глотаете факты, опубликованные вашими предшественниками. Руки запачкать? Не приведи господь! Вы вообще знаете, откуда берётся знание? Вы думаете, что научные открытия падают с неба? Представьте себе, все великие врачи прошлого, которыми вы так восхищаетесь, всему учились на практике. Они не боялись разрезать человеческое тело, будь оно мёртвым или живым. Есть такие вещи, которые можно узнать, только наблюдая за живым организмом. У вас это называется вивисекцией.
– А как же клятва?
Хирург рассмеялся.
– Доктор Грант, вы ещё заикаетесь о клятве? Вы уже забыли, из-за чего вас лишили лицензии? Хотите, чтобы я вам напомнил при свидетелях? Что касается меня самого, я никаких клятв не нарушал. Более того, я их ревностно соблюдал. Эти дети уже были изувечены, когда их ко мне принесли. Я их не увечил собственноручно. У меня долгосрочный контракт с одним из местных жителей. Он приносит ко мне больных и раненых. Как они пострадали – это уже не моё дело. И я ничего не делаю, чтобы намеренно ухудшить их состояние. Напротив, я пытаюсь их спасти. Я пробую различные методы лечения, которые ещё не были одобрены медицинской коллегией. Некоторые методы удачнее других, вот и всё. Всё это время я записывал свои наблюдения в дневник с намерением когда-нибудь опубликовать.
– Но почему детей?
Хирург раздражённо передёрнул плечами. Он не мог поверить, что всезнающий доктор Грант задавал ему такие глупые вопросы.
– Вы как бывший врач должны бы знать, что молодая кровь свёртывается, а молодая плоть заживает быстрее. Вы бы не осуждали меня так жёстко, если бы знали, сколько интересных наблюдений я почерпнул из своей практики. Эти дети и так были обречены с рождения. Рано или поздно их бы настигли грипп или дифтерия. Девочка, которая перед вами, уже умирала от голода, когда её ко мне принесли. Посмотрите на её габариты! Ей по меньшей мере полтора года, а весит она, как шестимесячная.
В голосе хирурга не было ни намёка на раскаяние. Он держался гордо и вызывающе, точно мученик просвещения.
– Мистер Фрейзер, – сказал Том, когда к нему вернулся дар речи, – вы выдвинули весьма веские аргументы. Я вижу, что вы сами себя убедили в своей правоте. Я восторгаюсь тем, как хитро вы обошли собственную совесть. Но, боюсь, вам не удастся обойти закон.
Констебль, который ещё не успел оправиться от увиденного, знаком приказал своим полицейским надеть на хирурга наручники. Мистер Фрейзер не сделал никаких попыток убежать. Он только осторожно поставил колбу на стол. Даже на грани потери свободы он всё ещё заботился о своих научных принадлежностях.
Том завернул умирающую девочку в заляпанное кровью полотенце.
– Посмотрим, чем я смогу ей помочь, – сказал он без особого оптимизма.
– Можете взять мой фонарь, офицер МакЛейн. Вам он нужен больше, чем мне. Нерон доведёт меня до дома. У меня руки заняты.
Констебль не стал возражать и взял фонарь. Вдруг его взгляд упал на ребёнка, который стоял в углу всё это время.
– Ступай с доктором Грантом. Тебе скоро надо будет сменить повязку.
Но мальчик не собирался идти за Томом. Он подошёл к констеблю и потянул его за рукав шинели.
– Ты хочешь нам ещё что-то показать? – спросил МакЛейн. – Бог с тобой!
Мальчик продолжал тянуть его наружу. У констебля не было другого выбора. Он обратился к своим офицерам и дал им указания.
– Виллиамс, отведите арестованного в тюрьму и проследите, чтобы клерк тут же завёл на него протокол. А вы, Хемминг, пойдёте за мной. Похоже, у этой мерзкой истории есть продолжение. Что поделать? Мы уже взялись за дело. Теперь нельзя бросать на полпути.
К тому времени, когда они вышли на улицу, метель улеглась. Город пробуждался, боязливо и неохотно.
Констебль и оставшийся с ним полицейский молча шли бок о бок, уставившись в землю. Казалось, они боялись лишний раз переглянуться после увиденного. Покинув Остров Якова, они оказались в одном из более мирных кварталов Бермондси, где здания были крепче и чище. Мальчик остановился у калитки школы Сен-Габриель.
4
Если бы прохожий посмотрел сквозь ажурную ограду, отделяющую школу Сен-Габриель от внешнего мира, он бы увидел стайку удивительно здоровых и энергичных детей, резвящихся на лужайке.
Действительно, Сен-Габриель был не просто приютом, а, скорее, училищем для одарённых. Из обычных приютов, как правило, выходили в основном пьяницы, преступники и за редким исключением чернорабочие. Из школы Сен-Габриель выходили артисты, начиная от цирковых жонглёров и кончая драматическими актёрами. Директор школы Нил Хардинг сам был ветераном сцены. Он ходил по саутворкским трущобам, отбирая самых здоровых, гибких, красивых и общительных сирот для своей труппы. У этих детей не было фамилий, только театральные псевдонимы, обычно кельтского и скандинавского происхождения, которые для них подбирал Нил. Он же разрабатывал для каждого из них уникальный образ и репертуар, который гармонировал с его внешностью и талантами. Ребенок становился завершённым шедевром, готовым к большой сцене.
Каждый год труппа выступала на Кембервельской поляне во время ярмарочного сезона. Старшие дети разыгрывали известные пьесы Шекспира, Марло и Вебстера. Иногда они ставили пьесы менее известных драматургов с континента. Младшие дети, которые не могли ещё запомнить длинные монологи, развлекали толпу танцами, песнями и акробатическими трюками.
Эти представления пользовались отменным успехом. В конце сезона труппа покидала ярмарку с впечатляющей суммой денег.
Нередко родители, оказавшиеся в тяжёлом материальном положении, сами приходили и умоляли Нила принять их детей в школу, но Нил многим отказывал. Он принимал только тех детей, которые подавали надежды.
Инспектора редко наведывались в Сен-Габриель. Они считали, что нет смысла проверять школу с такой безупречной репутацией. Воспитанники явно не бедствовали. Они только и делали, что ели, спали и репетировали свои номера. У них даже был свой хирург, который лечил их травмы.
В те редкие случаи, когда инспектора всё же приходили, Нил Хардинг всегда устраивал для них показательное представление.
– Моя миссия – найти и развить потенциал каждого ребёнка, – говорил он инспекторам. – Вот почему я покинул большую сцену. Признаюсь, порой я скучаю по аплодисментам. Но только здесь, в стенах этой школы, я по-настоящему служу человечеству. И я надеюсь, что государство будет продолжать оказывать поддержку нашей школе. Как вы видите, ни один шиллинг не потрачен зря.
Школа Сен-Габриель казалась оазисом творчества и порядка.
На самом деле, это была золотая дверь, прикрывавшая вход в преисподнюю.
Нил Хардин заработал достаточно денег, воспитывая и выставляя напоказ красивых детей, но он ещё больше заработал на тех, кто был неугоден обществу. У Нила была изощрённая система, позволявшая ему убить двух птиц одним камнем. Он одновременно делал услугу Англии и набивал свой карман.