* * *
Ришелье вернулся из театра с последней репетиции и был сильно недоволен. "Тюильрийскую комедию" он собирался показать двору четвертого марта, и сама Анна Австрийская собиралась прийти на спектакль. Считалось, что комедию сочинил кардинал, но на самом деле он написал план и сделал кое-какие наброски. Способ быстрого сочинения пьес Ришелье изобрел сам: поскольку и в комедии, и в трагедии пять актов, нужно всего лишь нанять пять драматургов и поделить меж ними акты. Сперва он наметил четверых - аббата Буаробера, Гийома Кольте, л’Этуаля и Жана де Ротру. Потом присмотрел пятого - Пьера Корнеля. На сочинительство им был отпущен месяц.
Вот Корнель и преподнес неприятный сюрприз: внес исправления в уже одобренный кардиналом третий акт. А поскольку присутствовал на репетиции, то и получил нагоняй. В придачу недовольный кардинал уменьшил его гонорар. Зато Кольте удостоился похвалы. Актеры же получили приказ восстановить третий акт таким, каким его задумал Ришелье, и схватились за головы - времени оставалось очень мало.
Вернувшись в кабинет, кардинал выгнал оттуда дежурных пажей и писцов, остался только отец Жозеф.
Капуцин не стал сразу докладывать об открытии лейтенанта де Голля. Видя, что его преосвященство садится не за стол, а в стоящее у окна кресло, отец Жозеф принес покрывало и укутал кардинальские колени - чтобы потом не чистить мантию от кошачьей шерсти. Кошки прибежали на первый зов. И лишь когда кардинал немного успокоился, отец Жозеф осведомился о репетиции. Ришелье рассказал ему о самоуправстве Корнеля и спросил, что слышно о другой репетиции, в Лувре. Он хотел знать, как король справляется со своим "Мерлезонским балетом". И капуцин, начав с танца арбалетчиков, осторожно перешел сперва к шалостям л‘Анжели, а потом - к поэтическим упражнениям короля.
- Проклятье!.. - только и смог сказать на это кардинал. - Что же предпринять, чтобы новость не разлетелась по всему Парижу?
- Ничего такого, что показалось бы Парижу странным и непонятным, - сразу ответил отец Жозеф. - Мои люди сообщили мне кое-что любопытное…
Совещание между его преосвященством и капуцином длилось минут двадцать. Затем кардинал сделал кое-какие распоряжения и велел позвать писцов. Не прогоняя кошек, он стал диктовать письма. А отец Жозеф занялся просмотром не самой важной корреспонденции. Кое-что он откладывал в особую папку - для Теофраста Ренодо и его "Газеты"…
Когда появился де Голль, кардинал сидел в кресле и играл с двумя кошками - беленькой Мириам и серой Лодоиской. Чтобы не чистить мантию от шерсти, он укрыл колени большим покрывалом. У его ног лежал Фелимор. Серполетта забралась на спинку кресла и, чудом удерживая равновесие, умывалась. Пушистый хвост свешивался на кардинальское плечо.
- Входите, господин де Голль, - сказал Ришелье. - Входите, не бойтесь.
Анри достал из-за пазухи сложенный лист.
- Ваше высокопреосвященство, это мне не пригодилось. Аббат де Гонди искусно избегал дуэли, а я не настаивал.
- Я знаю, господин де Голль. Надо бы, конечно, пустить это в ход… Ладно, бросьте в камин.
Приказ о заключении аббата в Бастилию полетел в огонь.
- Скажите, месье де Голль, вас что-либо привязывает к Парижу? - вдруг спросил капуцин.
- Я был бы рад уехать из Парижа, святой отец. Но я на службе его преосвященства. И если его преосвященство прикажет, я выполню любое поручение, хоть в Париже, хоть в провинции.
- Скоро начнется большая война, - сообщил отец Жозеф. - Вы были хорошим офицером. Возвращайтесь в армию, месье де Голль. Будет объявлен рекрутский набор и созданы новые полки. Вас ждет блестящая армейская карьера вдали от Парижа. Бумаги о вашем переводе в полк Кариньи получите завтра. Пока будете командовать ротой. Через полгода, возможно, у вас будет свой полк.
- Я буду помнить о вас, - добавил кардинал и взмахнул ленточным бантиком. - Вы - честный служака, господин де Голль, и потому Париж не для вас. А вы - не для Парижа.
- Благодарю за прямоту, ваше высокопреосвященство, - с облегчением поклонился Анри. - Но до завтрашнего дня я - лейтенант конной гвардии вашего преосвященства. Будут какие-нибудь распоряжения? Кому я должен передать роту?
- Это еще не решено, - покачал головой капуцин. - Кроме того, вы получаете месячный отпуск. И я вам советую провести его дома, в Бретани. У вас же там родовые владения?
- Да, замок и городской дом в Геранде.
- Где это?
- Геранда почти в устье Луары, от Парижа - сорок с небольшим лье, святой отец.
- Очень хорошо. А если бы вы нашли там себе невесту, чтобы из военных походов возвращаться домой, к семье, не заезжая в Париж, было бы вовсе замечательно. Я думаю, ваша родня уже присмотрела для вас девицу с хорошим приданым, - сказал кардинал.
- У меня нет невесты, ваше преосвященство, - помрачнел де Голль.
- Вы так это сказали, будто у вас нет ни денег, ни чина, ни знатных покровителей и вам приходится ночевать под Новым мостом, - поморщился Ришелье. - Однако вам пора жениться. Неужто нет никого на примете? При дворе столько молодых красавиц…
Анри опустил голову.
- Неужели вы любите замужнюю даму? Побойтесь Бога! Прелюбодеяние - великий грех, - напомнил капуцин.
- Нет, святой отец… но… - де Голль никак не мог решиться сказать.
- Говорите уж прямо, как всегда. Тут перед вами два прелата, есть кому дать отпущение грехов! - развеселился вдруг кардинал.
- Она - невеста другого мужчины, - тихо вымолвил Анри.
Капуцин и кардинал переглянулись.
- Отец Жозеф, велите кому-нибудь из пажей пригласить сюда мадам де Комбале, - велел Ришелье.
Анри содрогнулся.
Ходили слухи, что кардинал не прочь выдать племянницу замуж - хотя бы для видимости соблюдения приличий. Де Голль вспомнил, как улыбалась ему эта дама. Неужели и тут - интрига?!
Похоже, племянница кардинала знала, что ее позовут, и ждала поблизости. Она появилась, улыбнулась, а следом за ней, опустив голову, вошла другая дама в накидке с капюшоном, из-под которого был виден лишь кончик носа. Появилась и третья особа женского рода - известная своими похождениями фрейлина королевы Франсуаза де Базиньер де Шамеро, которую придворная молодежь втихомолку прозвала "прекрасной развратницей".
- Мадемуазель де Шамеро, вы узнаете этот предмет? - отец Жозеф взял со стола медальон.
- Да, святой отец.
- Расскажите господину де Голлю, как он к вам попал.
- Я видела, как одна особа выкинула его из окна комнаты, где дежурят фрейлины. Мне это показалось странным, я выглянула в другое окно, велела слуге подобрать медальон и принести ко мне. Затем я открыла медальон… - мадемуазель де Шамеро взглянула на кардинала, словно спрашивая, продолжать ли.
- …и вы узнали человека, чей портрет там увидели, - кивнул Ришелье. - А как вела себя особа, выкинувшая медальон?..
- Она плакала, ваше преосвященство.
- Хорошо, мадемуазель де Шамеро. Вам простится много грехов за то, что вы не отдали медальон его хозяйке, а принесли сюда. Приходите ко мне на исповедь, - отец Жозеф усмехнулся, что с ним случалось очень редко. - Теперь ступайте с Богом.
Де Голль знал эту черноглазую фрейлину, но знал по долгу службы. Она иногда появлялась в Пале-Кардиналь во время его ночного дежурства, пешком, и приходилось потом посылать кого-то из гвардейцев, чтобы проводить ее до Лувра. Мадемуазель попросту шпионила за королевой, и это уже ни для кого не было секретом. Что же такого удивительного было в обычном медальоне, если его следовало отнести в Пале-Кардиналь?..
Когда мадемуазель де Шамеро ушла, Ришелье обратился к племяннице:
- Мой друг, есть случаи, когда мужчинам лучше помолчать, а говорить должны дамы.
- Я, ей-богу, не знаю, что и как тут можно сказать, - смутилась мадам де Комбале. - Мой брак был неудачным… Я не знаю, как говорить с молодыми девушками, чтобы они поняли и поверили… и как говорить с молодыми людьми, я тоже не знаю. Но одно могу сказать: когда девушка из ревности хочет проучить возлюбленного и соглашается стать женой человека, которого не любит, это плохо!
- Это глупо, - поправил кардинал. - Даже если речь идет о герцогском титуле. Я был в этом королевстве главным извергом, главным интриганом, главным злодеем, но сейчас я попробую исполнить роль Купидона. Господин де Голль, возьмите медальон и откройте его.
Анри сделал, как велено, и увидел крошечный портрет, нарисованный карандашом.
- Кто это, ваше преосвященство? - спросил он.
Ришелье расхохотался, засмеялась и мадам де Комбале. Дама в накидке отвернулась.
- Господа, господа, тут ничего смешного нет, - покачал головой отец Жозеф. - В наше развратное время, когда молодые придворные по три часа прихорашиваются, румянятся и пудрят себе носы, встретить человека, который вообще не смотрит в зеркало, - истинное чудо. Господин де Голль, как вы полагаете, что за дама носила на груди ваш портрет? А потом, обидевшись на вас, выбросила его вместе с медальоном?
- Такой дамы при дворе нет… - чуть ли не заикаясь, промямлил Анри.
- Да вот же она! - не выдержала мадам де Комбале. - Мадемуазель, покажитесь! Ничего постыдного нет в том, что невеста признается в любви жениху.
Мари-Мадлен обняла женщину в накидке, чуть сдвинула ее капюшон, что-то зашептала ей на ухо. Анри вытянул шею, чтобы разглядеть профиль, но прическа госпожи де Комбале мешала ему.
Он уже догадывался, кто эта женщина, но не мог сам себе поверить: ведь он даже не пытался объясниться с Катрин де Бордо. Он не сказал ей ни слова о любви, а его ухаживания, наверно, были так нелепы, что она не обратила на них внимания!
Но это действительно была Катрин. Она вдруг откинула капюшон и подошла к креслу кардинала.