Уверенный в своих силах, молодой человек подхватил тело отца и бросился в узкий проход между горящими домами, где собиралось разбитое войско Луи Риля. Но грубый голос приказал:
- Ни с места! Еще один шаг, и я стреляю!
Человек двадцать рыжеволосых и рыжебородых солдат, потных, всклокоченных, в изодранных мундирах, бежали к ним.
Мгновенно юноши были взяты в кольцо штыков.
Солдаты, измученные сражением, разъяренные отчаянным сопротивлением метисов, раздраженные тем, что не удалось захватить Луи Риля, готовы были растерзать пленных. Совсем недавно подобное происходило в стане "угольков".
Юноши прижались к решетке ограды. Положив тело отца на землю, они прикрыли его собой, готовые сразиться с целой армией, но не отдать дорогого им человека на поругание.
- Клянусь Богом! - заговорил долговязый сухопарый сержант с медно-рыжими бакенбардами и длинными лошадиными зубами. - Что с ними церемониться? Они восстали против ее величества королевы! Это поджигатели, убийцы, дикари!
- Расстрелять их!
Воюющие державы обычно соблюдают правила, установленные международными соглашениями: оказывают помощь раненым и сохраняют жизнь пленным.
Гражданская война не признает никаких законов. Это ужасающая бойня, которая - увы! - не ведает паллиативов, привносимых в войну цивилизацией. Обезоруженный враг не может надеяться на пощаду, а раненый - на великодушие, хотя на первый взгляд кажется, что нет ничего более естественного и логичного, чем снисхождение к согражданам, если те оказались по разные стороны баррикад.
Насколько сокрушительной должна быть ненависть между членами одной семьи, если враждующие отказывают друг другу в том, что свято исполняется по отношению к чужим!
Высокий сержант принадлежал к числу тех безжалостных вояк, кто всегда готов поставить к стенке взятого в плен. Среди солдат тотчас обнаружились желающие привести приговор в исполнение.
Им не терпелось расправиться с "угольками".
- Позвольте нам похоронить отца, - с достоинством вымолвил Жан.
- Господи, помилуй мою душу! - завопил сержант, которому ударило в голову выпитое бренди.- Эти дикари еще важничают! Не стоит беспокоиться! Мы похороним всех в одной могиле, чтобы доставить вам удовольствие. - И с этими словами навел карабин на Жака, намереваясь разнести юноше череп выстрелом в упор.
Палец англичанина уже лежал на курке.
Внезапно какой-то человек в мундире ополченца, растолкав солдат, изо всей силы ударил по стволу. Пуля попала в ограду, и каменные осколки брызнули во все стороны.
- Сержант! - вскричал ополченец в негодовании. - Вы совершаете подлость!
- По какому праву вы мешаете вершить правосудие? - высокомерно произнес унтер-офицер.
- Вот именно! - подхватили голоса из толпы. - Это справедливый суд! Сержант поступает по закону.
Чувствуя поддержку, сержант продолжал с нарастающим гневом:
- Эти дикари разбойничают, грабят, поджигают, убивают, снимают скальпы…
- Ложь! - вскричал нежданный защитник метисов. - Вам прекрасно известно, что эти люди даже на войне никогда не допускают бесчинств, какими славятся индейцы.
- Наплевать! Они наполовину индейцы… они восстали против законных властей! А ну, посторонись, приятель! Солдаты, огонь по этим подонкам!
Однако незнакомец, вместо того чтобы отступить, бросился к "уголькам", хранившим полную невозмутимость, и заслонил их своим телом.
- Что ж! - крикнул он в бешенстве. - Стреляйте! Убейте и меня вместе с ними! Но пока я жив, ни один волос не упадет с их головы.
Естественно, сержант не мог пойти на попятный. В Канаде, как, впрочем, и в других странах, ни один человек, облеченный властью, а в особенности унтер-офицер, никогда не потерпит посягательств на свой авторитет.
Великодушный порыв ополченца тронул нескольких солдат, но большинство держалось крайне враждебно по отношению к метисам. Незнакомец, опасаясь, что его оттеснят силой, тревожно оглянулся, ища поддержки.
Разглядев двух бегущих к нему сквозь дым и пламя человек, он радостно крикнул:
- Ко мне, Стивен! Ко мне, Питер!
- Эдвард! Эдвард Мидлтон… и наши метисы!
Они прорвались к другу сквозь толпу, успев задать только один вопрос.
- Что случилось, Эдвард?
- Что случилось? - с горечью переспросил тот. - Посмотрите на парней, которым мы обязаны жизнью… Их собираются расстрелять и говорят о каком-то приговоре! Сержант пьян или сошел с ума…
- Я выше по званию, и вы обязаны подчиниться! Приказываю…
- А я заявляю: дикари вы, а не они! Вы, победители, готовы убить беззащитных пленных! Вот какова ваша цивилизованность! Мне стыдно за английский флаг…
В толпе поднялся угрожающий ропот, но бесстрашный незнакомец, не обращая на него внимания, еще больше возвысил голос:
- Если вы не способны проявить гуманность, то будьте хотя бы справедливы. Только что, в разгар боя, старик, которого оплакивают сейчас его сыновья, захватил нас в плен. Их предали, они потерпели поражение… Но, вместо того чтобы выместить на нас законный гнев, они даровали нам свободу! И ни один, - слышите! - ни один из этих "дикарей" не выказал недовольства их великодушием. Теперь наша очередь. Я требую, чтобы им сохранили жизнь и свободу. Мы с друзьями ручаемся за них! Жизнь за жизнь! Пусть тот, кому недостаточно слова Эдварда Мидлтона, племянника и приемного сына генерала, прямо скажет мне об этом.
Твердый голос оратора, его благородство, уверенность в правоте, поддержка двоих товарищей, наконец, авторитет имени Мидлтона произвели должное впечатление.
Сержант, не смея больше перечить солдату, имеющему такого влиятельного родственника, вскинул на плечо карабин и удалился, бормоча сквозь зубы ругательства.
Вслед за ним стали расходиться солдаты. Вскоре "угольки" и трое англичан остались одни.
В едином порыве они бросились в объятия друг другу, а затем Мидлтон, желая как можно скорее покончить с тягостной сценой, сказал:
- Теперь можете спокойно проститься с отцом. Мы останемся с вами, чтобы никто не помешал. Отныне мы квиты. Но этого мало. Тем, кто научился понимать и уважать друг друга на поле боя, нельзя больше враждовать… Пусть на смену старым обидам придет искренняя и верная дружба. Вы согласны?
- Всей душой! - ответил Жан за себя и за братьев и протянул Эдварду руку. - Пусть наша дружба станет началом союза тех, кто сейчас исполнен ненависти. Пусть положит она конец проклятой войне, которая принесла столько горя!