- Когда мы спустились к подножию, я вспомнил об укрытии. Русские вели прицельный огонь, но я приказал Бергману взять людей, подняться на высоту, завалить камнем вход в укрытие и хорошо замаскировать… Тогда я еще верил в то, что мы вернемся…
- Меня не интересуют ваши переживания! - зло крикнул Хоффе. - Дальше!
- Русские захватили укрытие и оказали отчаянное сопротивление. Но отделение фельдфебеля Бергмана задание выполнило с честью!
- Бергман жив?
- Несколько позже, во время выравнивания фронта, Бергман был убит в районе Печенги…
Винклер увидел через окно, как прямо в аллею сада въехала большая машина незнакомой марки.
Хоффе вскочил, выключил записывающий аппарат и только тогда выругался.
Женщина внесла еще одну чашку кофе.
- Это вы, Берта, сообщили полковнику? - резко спросил Хоффе.
- Я, господин подполковник, - с улыбкой ответило ему сопрано.
В кабинет вошел Герхард Веббер.
Винклер быстро поднялся с кресла и, привычно вскинув руку, крикнул:
- Хайль!
2. В МОРЕ
Пограничный сторожевой корабль "Вьюга" находился в дозоре.
На горизонте раннее солнце позолотило узкую, едва заметную гряду облаков, а над кораблем еще смыкалась тьма полярной ночи.
Командир корабля Иван Арсентьевич Поливанов спустился с ходового мостика.
Посасывая давно погасшую трубку, Поливанов зашел к штурману и окинул взглядом его библиотечку. Среди десятка книг по основам кораблевождения на полке стоял старенький томик Тургенева. Как и когда попал этот томик на корабль, никто не знал, но "Записки охотника", как говорил замполит, поступили на штурманское вооружение.
Иван Арсентьевич взял с полки томик и раскрыл на закладке.
В это же время в каюте на верхней палубе замполит капитан-лейтенант Футоров тоже склонился над книгой.
"…Вестибулярный аппарат играет важную роль в обеспечении равновесия тела в покое и движении…" - прочел Футоров и задумался. Трудно разобраться в вопросе, требующем специальных познаний, трудно, но необходимо. За плечами Герасима Родионовича Футорова немалый жизненный опыт - война застала его на Старо-грозненских нефтяных промыслах, где он работал слесарем-наладчиком эксплуатационного отдела. С кошелкой, набитой инструментом и запасными частями, Герасим изо дня в день мерил версты по холмам Терско-Сунженских предгорий. На промыслах ни одного человека. Только звенели цикады и монотонно скрипели эксцентрики качалок. По- над взгорьем курчавился чертополох и желтел молочай - солнцегляд. В небе застыли редкие облака. Зной и безлюдье.
Одиночество сделало Герасима мечтателем и прожектером. Однажды он явился в управление промыслов с проектом повышения дебита скважин нагнетанием воды, но… С одинаковым успехом он мог бы изобрести конный тарантас! То, что далось ему ценой большого напряжения, оказывается, было давно изобретено и испытано на практике. Неудача Герасима не обескуражила, он понял, что необходимы знания, и решил во что бы то ни стало овладеть наукой. Огневым шквалом войны разметало людей по всей советской земле. Герасима занесло на Амурскую флотилию, потом старшина Футоров служил на Тихоокеанском флоте, а закончил войну в морской пехоте на полях Маньчжурии. После войны - Высшее военно-морское училище в Ленинграде, пять лет службы на Балтике, затем снова учеба, курсы переподготовки, и вот… седое Баренцево море.
В дверь постучали.
Получив разрешение, в каюту вошел уже немолодой офицер с красным, обветренным лицом.
- Старший лейтенант медицинской службы Варенов, - доложил он. - Прибыл по вашему приказанию!
Футоров поднялся навстречу, поздоровался и приветливо сказал:
- Садись, Яков Филиппович, поговорим запросто.
Сам он сел напротив, поставив локти на стол, и внимательно, словно впервые, посмотрел на Варенова.
Заметив на столе раскрытый том энциклопедии, фельдшер сообразил, о чем будет разговор "запросто", и, часто моргая, отвел глаза в сторону.
Варенов служил на флоте лет двадцать, считался хорошим практиком. Как-то на "Вьюге" приняли срочный сигнал о помощи с норвежского траулера "Тромс". Это было в Варангер-фьорде. Когда подошли к "норвежцу", выяснилось, что на судне тяжело заболел капитан Гундерсен. Фельдшер безошибочно поставил диагноз - приступ острого аппендицита. Медлить было нельзя, и, несмотря на штормовую погоду Варенов отлично сделал операцию. С тех пор, встречаясь с "Вьюгой" у кромки двенадцатимильной полосы, "Тромс" Гундерсена поднимает флаги приветствия. За Вареновым прочно установилась слава первого эскулапа Студеного моря, и фельдшер немного заважничал, если не сказать больше - загордился.
- У тебя партбилет, Яков Филиппович, при себе?
Футоров заменял секретаря парторганизации, находившегося в отпуске.
- Как же? Только у меня, Герасим Родионович, за последний месяц взносы не плачены, - сказал Варенов. Отстегнув на внутреннем кармане булавку, он достал партийный билет, положил на стол и полез в карман за деньгами.
Футоров взял документ, не спеша перелистал, принял партвзнос, дал Варенову расписаться в ведомости и положил билет на стол,
- Наблюдаю я за тобой, Яков Филиппович, и удивляюсь: испортила тебя слава, - сказал замполит. - Стал ты, как бы это сказать… чиновником от медицины, что ли… - В ответ на протестующий жест Варенова он поднял ладонь своей большой жилистой руки: - Погоди, Яков Филиппович, не ершись. Я тебе это серьезно говорю. Замечаю я, охладел ты сердцем. Для медика это негоже, для коммуниста, прямо скажу, - недопустимо. Без настоящего огня наше дело мертво.
- Не понимаю, Герасим Родионович, о чем ты? - часто моргая и прикладывая к глазам платок, спросил Варенов. Веки у него припухли и покраснели: одолевали фельдшера ячмени.
- Показывал мне Иван Арсентьевич твой рапорт. Прочел а и ахнул. Люди новые звезды открывают в космосе, а старший лейтенант медицинской службы Варенов на военном корабле открыл новую неизлечимую болезнь…
- Не я открыл, Герасим Родионович, до меня постарались. Этиология и патогенез морской болезни… - как многие практики, фельдшер любил козырнуть латинскими словечками.
- Ты, доктор, погоди, - перебил его Футоров. - Речь идет о Нагорном, Лаушкине и Тулупове, которых ты предлагаешь списать с корабля.
- В данном случае налицо преобладание вагусной возбудимости! Кроме того, состояние вестибулярного аппарата… - попытался вставить фельдшер.
- Вестибулярный аппарат проверяют при поступлении в спецшколу, а морской болезни подвержен каждый человек. Правда, со временем все привыкают и…
- Адмирал Нельсон всю жизнь плохо переносил море! - напомнил Варенов.
- Но не терял работоспособности и был выдающимся флотоводцем! - отпарировал Футоров и усмехнулся. - Приведись тебе, товарищ Варенов, в тысяча семьсот семидесятом году быть корабельным врачом брига, ты бы, пожалуй, списал адмирала Нельсона по случаю морской болезни, и англичане по твоей милости, чего доброго, не выиграли бы Абукирского сражения.
- Какого же Нельсона имеешь в виду? Не Лаушкина, случаем? - усмехнулся Варенов.
- По-разному раскрываются люди, - сказал замполит, сделав вид, что не понял иронии фельдшера. - По-разному, - повторил он. - Только поддерживать человека надо на трудных дорогах жизни.
Наступила пауза. Варенов взял со стола свой партбилет, положил в карман и зашпилил булавку.
- В кают-компании висит портрет Владимира Нагорного…
- Владимира я знал, - оживился Варенов. - Геройский был парень!
- Героем он стал не сразу. Для подвига его воспитала партия, коллектив… Андрей Нагорный занял место брата. Хороший, честный, искренний парень. Комсомолец. Мы все уверены, что из Андрея выйдет моряк и воин. Парню трудно, море бьет его, но такого не согнешь, Яков Филиппович, помяни мое слово.
Советую тебе: пойди к командиру, извинись за рапорт, скажи, что погорячился, и возьми бумажку обратно. Надо бережно, как подобает коммунисту, относиться к людям.
Футоров встал и протянул фельдшеру руку:
- Пришли; пожалуйста, ко мне мичмана Ясачного.
Варенов разыскал боцмана и передал вызов замполита. Затем, решив разом покончить с неприятным делом, поднялся по трапу, приоткрыл дверь и заглянул в рубку - командир сидел за штурманским столом, склонившись над книгой. Фельдшер тихо притворил дверь, подумав: "Не стоит беспокоить командира. Доложу позже".
Иван Арсентьевич был действительно увлечен книгой. Здесь, за Полярным кругом, еще бушевала метель, на полубаке намерзали сталактиты льда. Дыхание моря, холодное и влажное, проникало сквозь тонкие переборки. А с тургеневских страниц струилась полуночная сухая теплынь и с необыкновенной силой доносился запах полыни, сжатой ржи и гречихи.
Поливанов отложил книгу, включил радио и прислушался:
"…Утром в Мурманске было тридцать, в Апатитах сорок, в Мончегорске сорок три градуса мороза. Резкое похолодание по всему Кольскому полуострову объясняется вторжением масс арктического воздуха из района Карского моря…"
"Надо ждать тумана", - подумал Иван Арсентьевич и недовольно поморщился.
- Товарищ капитан третьего ранга, по курсу справа десять - судно! - доложил вахтенный офицер.
Поливанов приник лбом к резиновому тубусу радиолокатора и увидел за бегущей световой разверткой очертания полуострова и искрящуюся точку цели. До неизвестного судна, которое шло параллельным с "Вьюгой" курсом, было семьдесят два кабельтова.