Словно вихрем подхватило меня, оторвало от дна и повлекло наружу к плясавшему у борта "Сузи" боту с насосом.
Помню, почему-то мне стало жарко, нестерпимо жарко, настолько, что я буквально с ног до головы облился потом. И одновременно мне не хватало воздуху: я задыхался.
И в то же время я кричал, кричал диким, нечеловеческим голосом.
Я отлично сознавал, что этот крик, этот зов о помощи абсолютно не нужен, бесполезен: он рождается и умирает тут же, внутри шлема. Наверху, у того, кто сидит у насоса, держит слуховую трубку, слышен только мой рев, бессвязный, безумный, нечленораздельный рев обезумевшего от ужаса человека, и ничего больше. Но те, кого мой крик мог бы предупредить о грозящей им опасности, быть может, о гибели, пришедшей в образе какого-то фантастического подводного чудовища - те не могут услышать ни единого звука, даже самого слабого…
Однако то, что меня стали поднимать, не могло остаться незамеченным моими спутниками.
Да, они видели каждое мое движение.
Я махал руками, показывая им на борт "Джессики", на свесившееся над их головами змеинообразное "нечто", шею и голову "Зеленой смерти".
Все это разыгралось гораздо быстрее, а может быть, и гораздо медленнее, чем я сейчас рассказываю: я ничего не знаю, ничего не могу определить. Потому что при таких обстоятельствах мгновенья кажутся вечностями, но и вечность может пролететь, как мгновенье…
Помню только, что я видел, как фигура одного из водолазов тоже отделилась от морского дна.
Должно быть, он дал сигнал к поднятию.
И его поднимали. Но поднимался он как раз по линии, проходившей мимо головы чудовища.
И я смутно видел, как эта проклятая змеиная шея вытягивалась вслед за поднимающимся водолазом, словно изумленная тем, что он, червяк, осмеливается приближаться…
Потом…
Потом я ничего связно не помню.
Помню только, что меня втащили на борт шлюпки. Втащили и одного водолаза: я видел его шлем рядом с моим шлемом.
Но в это мгновенье что-то со страшной, неудержимой силой дернуло канат, которым был привязан еще остававшийся на дне наш третий товарищ.
Толчок был так силен, что бот перевернулся, словно скорлупка, и все люди, бывшие в нем, посыпались в воду.
Но на борту "Сузи" уже, должно быть, заметили, что у нас что-то не ладится, и моментально спущенные боты подобрали всех нас и вытащили на палубу парохода.
Когда я пришел в себя, полное смятенье царило на палубе моего судна.
Матросы толпились около распростертого на палубе водолаза. Боцман Перазич тщетно пытался привести бедняка в сознание: водолаз был мертв.
Он не мог задохнуться, потому что в шлеме был постоянный приток воздуха. У него были здоровые легкие, как у быка, и он не изошел кровью от слишком быстрого изменения давления окружающей среды.
И, однако, он был мертв…
Единственное предположение - он умер от разрыва сердца.
Почему?
Чтобы ответить на этот вопрос, было достаточно взглянуть на его лицо, искаженное самой ужасной гримасой, какую я только видел в жизни.
И достаточно было видеть его выпученные и налившиеся кровью, остеклевшие глаза, в которых ясно читалось выражение смертельного ужаса…
Он умер, потому что на него в упор взглянули глаза "Зеленой смерти", и я понимал это, и я думал, что если бы и со мною было то же, то есть, если бы меня не подняли раньше, а проклятому подводному чудищу вздумалось бы вытягивать за мною шею и глядеть на меня зеленым огнем светящимися глазами, мои матросы увидели бы на палубе "Сузи" не меня, а только мое бездыханное тело, облитое липким потом…
Но второго водолаза не было. И оборванная, словно ножом перерезанная или зубами перегрызенная трубка для провода воздуха в шлем, оборванный канат, конец которого нам удалось выловить, ясно рассказывали о драме, разыгравшейся там, на дне: "Зеленая смерть" схватила своей гнусной отвратительной пастью нашего товарища.
Едва опомнившись, я вскочил на ноги и закричал неистовым голосом:
- Поднимай, поднимай пары! Скорее, скорее!
- Что случилось, командир? - испуганно допытывался боцман, передав мое распоряжение о поднятии паров в машинное отделение.
Но я не мог говорить.
- Пары, ради всего святого на свете, поскорее поднимайте пары! - кричал я. - Уйдем, поскорее уйдем из этого проклятого места!
- Машинист говорит, что пары подняты, но покуда еще ничтожно. Если сможем пойти, то только самым тихим ходом!
- Хоть по-черепашьи, лишь бы выбраться из этой бухты!
- Ладно! - отозвался бледный как полотно Перазич.
И потом, видя, что от меня толку не добьешься, принялся самостоятельно командовать судном:
- Поднимай якорь!
Я стоял на палубе, машинально и совершенно безучастно глядя на все, совершавшееся вокруг меня.
Все мои мысли, все мои думы были прикованы к морскому дну. Я думал о том, что только что разыгралось там. Я думал о каком-то совершенно неведомом миру колоссальном ящероподобном подводном животном, пожравшем на моих глазах одного из моих товарищей и убившем одним своим взглядом другого.
- Скорее, скорее! - торопил я боцмана, еле шевеля пересохшими губами.
- Сейчас, сейчас, командир! - отвечал он.
И все матросы понимали, что случилось нечто ужасное, нечто такое, чему имени нет. Они все были смущены, бледны, растерянны, как-то жались, сбивались в кучки, робко перешептывались друг с другом, опасливо поглядывая на тихо катившиеся к пустынному берегу волны.
- Скорее, скорее! Ради Бога, поскорее! - кричал я.
И вот паровая лебедка подтянула к шлюзам на носу оба якоря. Машина пошла. Завертелся за кормою винт. Пароход стал тихо, медленно выбираться от берега в открытое море.
Я облегченно вздохнул, снял фуражку и отер проступивший на лбу пот.
Но в то же мгновенье фуражка выпала у меня из рук. Да, я ясно видел то же самое, что видел там, на дне морском: саженях в пятидесяти или шестидесяти от нас из вдруг яростно забурлившей воды вдруг высунулось огромное туловище.
Я не умею, опять-таки, сказать, какой величины было оно: мне была видна только длинная шея да часть спины. Но, во всяком случае, сама шея от основания до конца головы была не менее трех или скорее даже четырех сажен, а та часть туловища с передними конечностями, напоминавшими ласты тюленя, была вдвое или втрое длиннее шеи. И, кроме того, оставался еще бесконечно длинный хвост, конец которого мелькал далеко позади туловища…
В общем, я едва ли особенно ошибусь, если скажу, что все тело "Зеленой смерти", взятое вместе, вытянутое, так сказать, могло равняться саженям двадцати.
Но в данный момент было не до того, чтобы соображать, сколько будет от головы до хвоста, и сколько от хвоста до головы…
Крик ужаса огласил палубу.
Большая часть матросов в паническом страхе бросилась гурьбой бежать, прятаться, куда глаза глядят.
Люди, словно ослепнув, натыкались на мачты, на бухты канатов, на стоявшие на палубе бочки и ящики. Иные, не добравшись до люков, падали и, подобно змеям, ползли куда-то. Другие, добежав до люков, буквально скатывались вниз, и, конечно, жестоко разбивались.
- Пушку! Пушку! - кричал я вне себя.
Этот крик заставил опомниться нескольких из матросов.
Во мгновенье ока около обеих наших пушек поднялась возня. За одно орудие взялся Перазич, за другое я лично.
Мне удалось очень скоро повернуть дуло моей пушки в ту сторону, где еще виднелось огромное и безобразное туловище "Зеленой смерти", и где вода яростно колыхалась, словно кипела.
Но в то мгновенье, когда я собирался выстрелить, новый крик ужаса отвлек мое внимание.
- Змея! Морская змея! - кричал кто-то из матросов, забравшихся на ванты.
Но это не была пресловутая сказочная морская змея. Да, действительно, нечто чудовищное плыло с моря, отрезая нам выход из бухты. И оно, если хотите, походило на морскую змею или вообще на змею, потому что над водой было видно добрых три сажени скользкого, зеленью отсвечивающего гибкого тела с бочкообразной громадной головой, имевшей висячие усы.
Но я-то понимал, что значит все это!
У чудовища, погубившего одного, - нет, двух моих водолазов, - был компаньон. Это он теперь плыл к бухте…
И еще вопрос, был ли он один?
Может быть, мне мерещилось?
Может быть, у меня мелькало и рябило в глазах?
Но нет, я видел, я видел! Здесь и там из волн моря высовывались, поднимаясь на большую или меньшую высоту, такие же безобразные бочкообразные головы. И воды всей довольно обширной бухты вскипали, бешено крутились, потому что их приводили в движение колоссальные двадцатисаженные зеленые тела с могучими хвостами, бешено хлеставшими волны…
Тем временем машинистам удалось значительно поднять пары и пароход шел уже довольно быстро.
Рулевой направил его несколько в сторону, будто стараясь поставить под защиту береговых скаль. Маневр, как кажется, удался: по крайней мере, добрых десять минут "Сузи" бежала по берегу, и ни одно из чудовищ, переполнявших бухту, кувыркавшихся в ней, гулко шлепавшихся о воду, не обращал внимания на бегство судна.
Но это длилось, повторяю, не больше десяти минут.
И вот в то время, когда мы были уже близки к открытому морю, словно по кем-то данному сигналу пять или шесть чудовищ с невероятной быстротой ринулись в погоню за нами.
Они плыли, держась друг около друга. Над водой были видны только лоснящиеся зеленоватого цвета круглые спины да тонкие длинные змеинообразные шеи, поддерживавшие бочкообразные головы.
Я видел, что головы эти были двух категорий: у одних, должно быть, у самок, как-то помягче, покруглее и без висюлек-усов.