Кое-как запихав кучу валюты в чемоданчик и ссыпав в карман мелочь, я вышел наружу и двинулся вдоль пыльного переулка по направлению к рынку под палящими лучами солнца на, как обычно, совершенно безоблачном небе. Метров за пять до поворота два отчаявшихся приезжих деревенских жителя безнадежно пытались сдвинуть с места осла, нагруженного горой калебасов. Посмеиваясь про себя, я обогнул выразительную группу, и в этот момент проклятая скотина взревела дурным голосом. Я так вздрогнул от неожиданности, что ручка чемоданчика оторвалась, он шлепнулся на землю, старый замок отщелкнулся, и бумажки, подхваченные слабым ветерком, разлетелись по всему переулку. "Это называется - зарплата улетучилась", - подумал я. Чертов осел, совершив свое черное дело, конечно, соизволил стронуться с места и, задумчиво и нежно перебирая копытами, мелкими шажками уплыл за угол.
Народу в переулке было довольно много, и сначала вездесущие мальчишки кинулись ловить и подбирать мое богатство, а потом кое-кто из взрослых помоложе тоже присоединился со смехом к такому приятному занятию. Я успел ногой захлопнуть крышку чемодана, чтобы он не опорожнился до дна, и стоял над ним с индифферентным видом, засунув руки в карманы шортов. С шутками и прибаутками добровольцы быстро сумели собрать все до последнего клочка и, сопровождаемые болельщиками, окружили меня, образовав небольшую толпу. Один предприимчивый молодой человек опустился на колени в песок перед чемоданом и, принимая от каждого по очереди скомканную добычу, быстро разглаживал купоны и, формируя пачки, укладывал их внутрь. В две минуты все закончилось. "Готово, мосье", - сказал он, поднимая и держа чемоданишко бережно и ловко между двумя ладонями. Я пожал каждому руку со словами благодарности, и потом все терпеливо ждали, пока я выгребал мелочь из карманов и оделял каждого монетами, стараясь, чтобы было всем поровну. Предприимчивый молодой человек получил бумажку и гордо смотрел на остальных, как бы говоря нам: "Вот что значит уметь шевелить мозгами". Инцидент закончился ко всеобщему удовольствию.
Я пошел через рыночную площадь, держа злополучную тару под мышкой. Из дверей своей лавки мне призывно замахал рукой наш приятель - ливанец Самир.
- Привет, - сказал он. - Знаешь, в городе не будет сахара месяца два. Я отложил для вас двадцать пачек, а то уже расхватывают.
- Вот молодец, спасибо, я как раз и деньги несу.
Мы еще поболтали недолго о том о сем, условились в следующее воскресенье поохотиться в саванне на страусов южноамериканским способом, используя его вездеход, и я собрался домой. У дверей лавки уже дежурил какой-то шустрый юнец, почувствовав возможность легкого заработка. Он ухватил сумку с сахаром, ловко водрузил ее себе на голову и, насвистывая, пошел впереди меня прямехонько к гостинице. "Интересно, - подумал я, - есть ли на рынке хоть один человек, который не знает, где я живу?" Мои студенты носили книги и тетради тоже на голове, даже если это был только один учебник или одна тетрадь, ручки и карандаши втыкали в волосы, где они держались намертво. Но после того, как однажды я увидел двух дюжих мужчин, которые с кряхтеньем подняли двухсотлитровую железную бочку, наполовину наполненную водой, поставили ее на голову старушке, и старушка не спеша, слегка приседая и цепко переставляя босые ноги, враскоряку ушла вдаль, я перестал чему бы то ни было удивляться.
- Принес? - спросил Виктор.
- Принес, - сказал я.
- Алассан, убери сахар в кладовку, это про запас, говорят, что в городе будет перебой с сахаром.
Выйдя через пять минут из нашей знаменитой душевой, я увидел Алассана не в кухне, а на террасе, переминающегося перед дверью с ноги на ногу.
- Ну, что у тебя случилось?
- Да вот, ваш новый свитер… я очень старался, хозяин…
- Перестарался, что ли?
- Он стал теперь белый-белый.
- Как белый-белый?
- Смотрите сами…
Он быстро сбегал в кухню и принес свитер. Этот нитяной свитер я купил неделю назад из-за его совершенно необычного нежного светло-канареечного оттенка. Сейчас он был снежной белизны.
- Ты чем стирал, горе мое?
- Порошком, хозяин, как всегда.
- Витя, поди сюда, посмотри!
- Ага, - сказал Виктор с удовлетворением, - я же говорил тебе, что такого цвета не бывает.
- Но ведь был?
- Был, да сплыл!
Он посмотрел на наши растерянные лица и начал смеяться. Махнув рукой, я тоже засмеялся. Поняв, что грозы не будет, Алассан заулыбался вовсю, и его широкий приплюснутый нос распространился, казалось, на все лицо. Мы собрались вернуться в комнату, но он продолжал топтаться у дверей.
- Ты чего опять мнешься?
- Хозяин, не могли бы вы дать мне аванс, я тоже хочу запастись сахаром.
- Да ведь я платил тебе три дня тому назад!
- Так уж нету, хозяин. Кончились.
- Ну и ну… Ладно, я сегодня добрый, получишь одну треть вперед.
- Тысячу раз спасибо, хозяин!
Через полчаса он опять заскребся у дверей. Я вышел на террасу.
- Что там опять у тебя стряслось?
- Ничего, хозяин… только можно я мой сахар оставлю здесь, в кладовке, на хранение?
- Конечно, оставляй, места не жалко. А почему не хочешь нести домой?
- Нельзя… Съедят.
- Десять пачек съедят сразу?!
- Съедят, - вздохнул он, - у нас всегда так.
- А потом?
- Так это ж потом, хозяин. Зачем думать о том, что будет потом?
- Но надо как-то планировать расходы, да и вообще жизнь…
- Э, пусть Бог планирует… для простого человека это слишком сложно…
Через два дня я случайно заглянул в кладовку, там на полке лежал только наш сахар.
- Алассан, - спросил я за обедом, - а где твой сахар?
- Пришлось взять, хозяин, - стыдливо пряча глаза, тихо ответил он, - я проговорился дома…
- Ну и что?
- Ну и съели.
- За один день десять пачек съели?
- Не за один, за два… шесть пачек… а из четырех бизнес сделали.
- Какой такой бизнес может быть из четырех пачек, скажи на милость?
- Мы разделили сахар на кучки по пять-шесть кусочков, и моя жена продала его.
- И какова прибыль? - поинтересовался Виктор.
- Восемьдесят монет, - гордо ответил Алассан.
- Бизнесмены, - задумчиво произнес Виктор с непередаваемым оттенком.
Мы с Роже хохотали до слез: восемьдесят монет - это как раз цена одной пачки сахара.
- Послушай, Алассан!.. Ой, не могу, ха-ха… так вы теперь без сахара, но с монетами, так, что ли?
- И без монет, - пожал он сокрушенно плечами. - Я отобрал у нее и вечером проиграл в карты.
- Во, человек! - веско подытожил Виктор. - Карточный долг - святое дело.
- А как жена на это посмотрела? - спросил Роже.
- Немножко побила меня ночью.
- Ну а ты что?
- И я немножко побил ее…
- А потом?
- А потом мы помирились… я думаю, скоро у нас будет еще ребенок… я хотел бы девочку.
- Зачем тебе еще одна, у тебя их уже четыре, и только один парень.
- Мальчик у меня наследник, а девочки вырастут и принесут в дом деньги.
- Это у вас жену покупают, что ли? Нечто вроде калыма? Но ведь ты не мусульманин, да и не все население здесь арабской веры.
- В Африке всегда платили за жену, хозяин.
- А чем?
- Сейчас просто деньгами. Раньше приводили скот, оружие, редкие украшения. Теперь самый ценный выкуп - холодильник.
- Почему?
- Можно делать бизнес: покупаешь пиво и кока-колу ящиками у фирмы и продаешь по бутылке из холодильника. Жарко - люди хотят пить.
- Бизнесмены, - опять сказал Виктор. - И какая сейчас обычная цена за жену?
- Если без детей, двадцать тысяч.
- А с детьми?
- Чем больше детей у нее, тем дешевле.
- Это несправедливо, - изрек Роже, - раз она не бесплодная, цена должна быть выше.
- Но выращивать детей тоже недешево, - возразил я.
- В общем, каждый из нас в месяц может купить себе пять бездетных жен, - безошибочно подсчитал Виктор.
ГЛАВА 6
Сегодня какой-то религиозный праздник, занятий нет, и я спал подольше. Проснулся от визга и урчания Бубу на террасе и от робкого призыва "профессор! профессор!" (забавно, когда тебя в двадцать пять лет зовут профессором, но так здесь принято). Сонный, на ощупь открыл дверь, и - шлеп! - кто-то приклеился к левой икре. Это, конечно, Люлю, но я никак не могу привыкнуть и каждый раз от неожиданности подпрыгиваю. Люлю - месячного возраста детеныш черной макаки, крохотное ласковое существо с прямо-таки человеческими ладошками и пальчиками, большими тонкими прозрачными бесшерстными ушами и огромными умными печальными глазами на детской мордочке. Накрепко прижавшись к ноге, он тихонько постанывал, прося ласки. Наклонившись, я почесал ему за ушами и под подбородком, он сразу замолк, закрыл глаза и потерся щекой о мою кожу. Теперь буду ходить по террасе, сидеть в кресле, заниматься домашними делами, а он так и провисит на моей ноге. И как эти маленькие мягкие лапки могут крепко и долго держать его в такой позе!
Я много наблюдал в джунглях передвижение обезьяньих стай по деревьям. От рождения до самостоятельного возраста все детеныши на ходу висят спиной вниз под животами мамаш, вцепившись в их шкуры. Иногда самкам приходится перепрыгивать со своим живым грузом с ветки на ветку соседних деревьев на расстояние доброго десятка метров, делая это на пределе сил, но ни одна никогда не промахивалась, и ни один детеныш ни разу не оторвался от родительского брюха.