- Мерс, просто послушай меня и помолчи, я хочу кое-что тебе сказать! Мы уходим завтра в полдень, и когда я говорю "мы", я имею в виду "мы". Я говорил с Маклеодом и Хау - они с нами. Ты со своим барахлом будешь на причале в три утра. Маклеод будет тебя ждать. Мы с Хау заступаем на вахту в четыре. Вы вдвоем спуститесь под палубу, и Маклеод покажет тебе шкаф для штормовой одежды. Там ты будешь сидеть до тех пор, пока мы не окажемся в открытом море, тогда я выведу тебя на палубу.
У меня не оставалось много времени на раздумье. Мне нечего было искать на корабле, и скоро началась ночная вахта.
- Ладно, ты должен это знать, - сказал он. - Я понимаю, что это довольно щекотливая штука. Будь осторожен: мне нужно вниз, а то боцман заподозрит что-нибудь. Сделаем так: ты посчитаешь до ста и все обдумаешь. А потом либо ты спустишься вниз и простишься со своим старым другом Бэйки, который тебя искренне любит, и это, я надеюсь, ты не забыл, или… или ты возьмешь свою драгоценную деревянную рыбку и прочие вещи и до встречи ровно в три на причале.
- Рыбка у меня с собой, - сказал я упрямо.
- Ну ладно. Тогда тебе надо подумать о второй половине.
С этим он погладил меня по макушке и ушел.
А я начал считать.
Но… совершенно невозможно думать, когда считаешь. Лишь цифры крутятся перед умственным взором. Дошло до того, что во время счета я стал думать о красной книге мистера Малдуна. И вот я уже думаю об Эннид, и мне снова становится грустно. А я не хотел быть грустным и вызывать сожаление. Не хотел!
Поэтому я бросил считать и задал сам себе вопрос, что должно произойти, чтобы я был доволен и, может быть, даже счастлив.
Две вещи пришли мне в голову: вместе с Бэйквеллом уплыть туда, где нет войны. И познакомиться с тем, о ком все говорили только шепотом, - с Шеклтоном.
Руки кочегара
Теперь я, должно быть, заснул. Что это было? Кто-то возился рядом со шкафом. Что он сказал… Бункерные стойки? Бункерные стойки… должно быть, это кто-то из кочегаров, или нет, это они оба, судя по голосам, это Холнесс и Стивенсон. Если они оба болтаются у шкафа, это значит, что они затушили котел и корабль идет под парусами.
Мы далеко в открытом море, земли не видно.
- Или ты хочешь, чтобы куча угля при первой же волне оказалась в твоем супе? Я могу тебе сказать, когда есть лишняя тонна брикетов, ей непременно захочется выскочить из бункера прогуляться. Тогда есть только один выход.
- То есть? - Холнесс из них моложе, и так как Стивенсону позволено называться старшим кочегаром, ему причитается ранг младшего.
- Ну дай мне совет, Стиви. Ты знаешь, я не могу жить без твоих советов.
- Посмейся еще, крыса! Смотри-ка… Штаны! Новехонькие, а в них дыра, и какая. Что за дерьмо!
- Ну и что делать, когда уголь пойдет на тебя? Бежать, да? Если остаться стоять, то будет хуже.
- Будет хуже! - Смех Стивенсона звучит как меканье козы.
Он стоит точно перед моим шкафом. Лучше я спрячусь за куртками.
- Так ты действительно думаешь, ты спасешься от тонны угля. Она слишком устала от долгого лежания, а, Холи? Знаешь, что я буду делать, пока ты будешь бегать?
- Нет, скажи-ка мне.
- Я буду думать, какой лопатой отскребать тебя от стены.
- Ага. И где ты будешь находиться, когда будешь думать?
- Ты больно любопытный. Скажи лучше, что мне делать со штанами. Посмотри на них. Я за что-то зацепился.
Стивенсон так выругался, что моя мама, наверное, покраснела бы, если бы это услышала.
И Холнесс мямлит:
- Зашить. Заплатку сверху и зашить.
- Я тоже такой умный. А где я возьму заплатку?
- Глянь в шкафу для штормовой одежды. Там полно чистых тряпок.
Так и случилось. Дверь сейчас откроется. Эй! Здесь совсем нет чистых тряпок. Все в дегте!
- Что же ты сделаешь? - спрашивает Холнесс.
Его зовут Эрнест, как Шеклтона. Он всего лишь на несколько лет старше меня и однажды рассказал мне, что у него двенадцать братьев и сестер. Холи мне бояться нечего. Стивенсона же, напротив, надо опасаться, и не только потому, что он крутится возле боцмана.
- Я сниму штаны, никто не видит?
- Я спрашиваю, что ты будешь делать, если бункер треснет. Если ты не побежишь, что тогда?
- Прыгать, Холи. Подпрыгивай к потолку и покрепче хватайся там за что-нибудь, это твой единственный шанс. Чертов уголь засыплет все пространство и погребет под собой все, точно тебе говорю. Но он ведь внизу. Когда первый раз подходишь к котлам, внимательно осматривай потолок и запоминай, где проходят трубы, за которые ты сможешь схватиться, чтобы не изжарить себе руки. Если ты не сделаешь этого сразу - э… который тут шкаф для штормовой одежды?
- Этот вот.
Дверь открывается. Сразу становится светло как днем. Так светло, что слезы хлынули у меня из глаз, хотя я держу их плотно закрытыми. А я бы охотно посмотрел, как выглядит то место, где я лежу.
- Ну если ты ничего в первый же раз не сделаешь, больше у тебя возможности для этого не будет, потому что… Посмотри-ка на это. Здесь же лежит чистый мусор. А это что?
Холнесс говорит:
- Бутылка. И вся измазанная. Это же не… не-ет, понюхать бы это. Выглядит как деготь. Или шоколад.
- Шоколад, - повторяет Стивенсон. - В шкафу для штормовой одежды. Не ест же здесь кто-то тайно наш… подожди-ка… По-моему… Там кто-то есть!
- Как? Где?
- Ну здесь же! Это ведь ноги, или это не ноги?
Они ощупывают мои ноги, затем раздвигают куртки, и я открываю глаза.
Холнесс и Стивенсон таращатся на меня. Холнесс с облегчением, как будто он ожидал чего-то другого, например, спрятавшегося в шкафчике мертвеца. Стивенсон же, наоборот, совсем не рад, он мрачно смотрит на меня и крепко хватает за руку выше локтя.
- Ой! О-ой!
- Блэкборо! - восклицает Холнесс и помогает выбраться наружу.
Мои колени дрожат, мне тошно, и Стивенсон сжимает мою руку.
- Парень, сколько же ты проторчал внутри? Ты зеленый, как елка.
- Посмотрим, как он будет выглядеть, когда им займется Винсент.
Наконец Стивенсон отпускает меня. Он стоит передо мной и смотрит, как Холнесс усаживает меня на скамейку перед рядами шкафчиков. Он ласково треплет меня по шее и улыбается, этот Холнесс из Халла, Холи-кочегар, который теперь не самый молодой член экипажа.
- Где мы? - спросил я Стивенсона, но он мне не ответил.
- В восьми днях хода до Южной Георгии, - сказал наконец Холнесс, изображая пинок Стивенсону по голени. Он качает головой и смеется. Стивенсону не хватает воображения. Он просто стоит выпучив глаза.
Холи говорит:
- Ты ничего не пропустил, разве что, может быть, того, что мотосани Орд-Лиса вылетели за борт и…
Стивенсон перебивает его:
- Прекрати. Его это совсем не касается. Пробрался на борт. Рожу бы ему отполировать. - Снова надевая рваные штаны, он нагибается ко мне. - Где ты брал жратву, а? Знаешь ведь, задница, что все разделено на порции?
- Успокойся, - говорю я. - Это был мой провиант.
- Мой провиант, мой провиант, - передразнил он меня и снова заблеял как коза: - Сидит скрючившись в шкафу и жрет шоколад, как маленький ребенок, а мы тут день и ночь гребем уголь. Блевать меня от этого тянет. Пойду приведу боцмана.
- Ладно, Стивенсон, так нечестно, - говорю я ему. - Я тебе ничего не сделал. Приведи сюда Бэйквелла.
Как бы не так! Но прежде чем Стивенсон успел открыть рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, Холнесс говорит:
- Так не пойдет, Блэкборо. Мы нормально к тебе относимся, но мы не хотим рисковать. Если Стивенсон не против, ты можешь выбирать между боцманом и шкипером. Как ты смотришь на это, Стиви?
Стивенсон бурчит что-то, но он не против. Я тоже.
- Лучше капитана, - говорю я.
Когда Стивенсон выходит, я пытаюсь встать. Но ноги меня не слушаются.
Пока мы ждем Уорсли, Холнесс рассказывает, что корабль несколько часов назад вышел из аргентинских территориальных вод; мы находимся в почти тысяче двухстах морских милях северо-западнее Фолклендских островов. Шеклтон довольно сильно озабочен, говорит Холнесс, потому что погода в этих широтах необычно сырая, а это признак того, что лето в Антарктике еще не началось. Море Уэдделла, наверное, еще во льдах. И никаких шансов через него пройти.
- Болтают, - говорит Холнесс, не переставая растирать мне ноги, - что мы минимум четыре недели проторчим на Южной Георгии, прежде чем идти дальше на юг. И нас даже после этого здорово потрясет.
Он имел в виду паковый лед. В течение антарктического лета, которое начинается в декабре, граница льдов отступает далеко за Полярный круг. Чем позже наступает лето, тем медленнее тают и отступают льды.
Холнесс тоже охвачен ледовой лихорадкой. Я ее уже пережил, когда мой брат читал дневники Скотта, и я наблюдал, как Бэйквелл заразился рассказами Крина, Читхэма и других ветеранов антарктических путешествий и скоро не говорил ни о чем другом, кроме глетчеров, палаток для хранения провианта и морских леопардов. Однажды ночью он сидел прямой как свеча у себя на кровати и громко выкрикивал название предыдущего корабля Шеклтона "Нимрод", как будто шел на всех парусах по нашей мансарде.
- Ну как? - спрашивает Холнесс, имея в виду мои ноги.
- Нормально, - говорю я, думая на самом деле: великолепно. Только не останавливайся.
Я спрашиваю его о Бэйквелле. У Бэйквелла все прекрасно. Сторновэй, Хау и он в последние дни часто вели себя так, как будто что-то задумали.
- Ну, теперь-то я понял, что это было.