Горы уже скрылись; аббатство погасло и напоминало белый корабль с распущенными парусами; долина внизу поглотилась черною пропастью.
- А что он пишет? - осведомился Марк.
- Все, что случается: хронику событий, ученые трактаты, переписывает с нами сказания, разные ветхие хартии.
Сколько открытий он сделал, сколько мыслей и деяний великих людей спас от забвенья и тлена! Сидя здесь, на скале, мы, благодаря ему, видим невидимое - прошлую жизнь разных стран и народов, слышим песни и стихи рыцарей, речи святых отшельников. Господи, какое это счастье!!..
Монах прижал к впалой груди обе руки и умолк, устремив взгляд в пространство.
- Однако, время в скрипторию идти?.. - проговорил он, вставая.
- Всегда у вас по ночам пишут?.. - спросил Марк, подымаясь тоже.
- А то как же!.. - воскликнул Михаил. - Ночь самое лучшее время для нашей работы: тишина совсем особенная, звезды горят. Днем в работе восторга нет!
Над лестницей, ведшей в скрипторию, горела повешенная на трех цепочках глиняная трехрогая лампа.
Марк и его спутник надели туфли, миновали чуть освещенную библиотеку и вошли в скрипторию.
На каждом из столов горели по три лампадных бездымных огонька; словно ожерелье из золотых звездочек мерцало кругом стен; неизъяснимая тишина окружала низко нагнувшихся над пергаментом монахов: все были погружены в свое дело.
Марк долго, пока Михаил не тронул его за рукав, наблюдал за писцами; они казались ему виденьем не от мира сего.
Михаил отворил дверь на террасу и вышел наружу.
- Пойдемте на кровлю? - шепотом предложил он Марку.
Молча выбрались они по другой лестнице на ровную площадку, выстланную плитами. Михаил сел боком на невысокую стенку, служившую оградой; Марк поместился против него.
- За звездами отсюда хорошо наблюдать… - проронил Михаил. - Иногда мы собираемся здесь!
Стояла лунная ночь; аббатство и скалы, на которых раскинулось оно, сияли в синеватом свете; длинный ряд окон над самой пропастью блистал яркими огнями; можно было распознать двигающиеся фигуры людей.
Среди тишины ласточкой пролетел издалека высокий звук - будто струна прозвенела где-то; хор голосов покрыл ее - пели в замке аббатства. Слов разобрать было нельзя, но и Марк, и Михаил узнали знакомую веселую песню странствующих студентов. Грохнул хохот, защелкали дружные, многочисленные аплодисменты.
Марк и Михаил долго и безмолвно вслушивались в ночь; души их были в неведомом…
Монах проводил Марка в свою келью и тот камнем уснул на жестком ложе хозяина; Михаил вернулся к своим товарищам и весь отдался любимому занятию.
До крика петуха звенели струны, пели и плясали в замке тени; до рассвета теплились среди безмолвия в скрип-тории тридцать три светляка перед склоненными головами безвестных писцов и антиквариев.
ГЛАВА XXIII
В воскресенье Бонавентури вместе со всеми подмастерьями был по обычаю в соборе и слушал мессу; народа было множество; пели все молившиеся и что то стихийное гремело в этом тысячеголовом хоре; звуки двух лютней вплетались в него хрустальными гаммами.
Ян, забравшийся в укромный уголок, подальше от окон, вдруг заметил далеко впереди знакомое голубое платье; молитвенное настроение разом соскочило с него и уже до конца службы он не отводил глаз от склоненной головы Габриэль; рядом с ней мощным монументом возвышался ее отец в белом с малиновым платье и тетка, не достававшая головой даже до плеча его.
Mecca кончилась. Ян вмешался в толпу, притаился у стены близ выхода и стал ждать появление Габриэль - ему хотелось хотя бы мельком повидать ее, побыть с нею рядом.
Скоро показался рыцарь; рядом с ним шла Габриель. Не дыша, Ян глядел на нее. Она точно почувствовала взгляд и лицо ее повернулось в его сторону. Она узнала Яна; улыбнулась и незаметно кивнула ему головой.
Яну захотелось закричать от восторга; он выскользнул вслед за нею на паперть, но Габриэль более не оглядывалась; Ян проводил ее до угла глазами и, ликуя, напевая и прищелкивая пальцами, пустился в гости к Луиджи.
Неаполитанец поджидал его в траттории и сейчас же увел его в свой излюбленный угол за бочками.
- Ты опять какой-то особенный!.. - сказал Луиджи, приглядевшись к приятелю. - Или еще синяков захотелось?
- Чем особенный?.. - ответил Ян. - А вот новости принес я тебе удивительные. Знаешь, что этой ночью случилось?
- Нет, не знаю. А что именно?
Ян нагнулся к уху Луиджи и шепотом произнес:
- Дьявол унес из епископской тюрьмы всех узников!
- Да неужели?.. - иронически удивился неаполитанец. - И кто-нибудь этого дьявола видел?
- Четверо человек: двое сторожей и двое монахов! Какая бурная ночь была!., они от страху пошли вчетвером проверить замки в тюрьме и вдруг из-под земли как взовьется огонь и высоченный демон весь в красном явился! Не успел никто крестного знамения на себя положить - туча бесов накинулась на них, швырнула их на пол, двери камер сами распахнулись, цепи со звоном послетели, заключенные повскочили на чертей верхом и унеслись сквозь стены… Страшные колдуны все там сидели!.. Вот какая история!
- Да… - протянул Луиджи. - А не тюремщики ли сами выпустили своих пленников?.. Не этот ли дьявол им помог? - он похлопал себя по зазвеневшему карману.
- Да как же это возможно? Ведь епископская тюрьма во дворе замка, там всегда полно стражи, у ворот тоже. И никто не видал, как девятнадцать человек ушли? Из них несколько брави было! Особенно, говорят, отличался небольшой чертик вот с тебя ростом, с такой же бородкой…
Луиджи поперхнулся вином.
- Да разве сторожа могли разобрать что-нибудь в темноте?
- Какая там темнота! Все подвалы пуще чем днем осветило. Сторожа говорят, что если бы они встретили этих чертей, сейчас же узнали бы их! Весь город у ворот замка, народу - толпа! Ведь пойми: все замки целы, стены тоже, а заключенных нет. Хочешь, сходим, поглядим?
- Нет, у меня что-то нога болит!.. - ответил Луиджи: рассказ простодушного Яна несколько обеспокоил его. Он смекнул, что не зря и не из пустой прихоти Маркони замаскировал место пролома: событие сваливалось благодаря этому на плечи нечистой силы.
- А из беглецов никого не поймали? - спросил неаполитанец.
- Ищут их сбиры, да ведь где же найти - они, я думаю, давно за сто парасангов отсюда! - Говорят, что его святость обещал сжечь на костре всех тех, кого поймают!
Луиджи выспросил у приятеля все подробности о передаче записки синьорите и в свою очередь кратко поведал о своем посещении Маркони; о получении золотого и обо всем дальнейшем он умолчал.
Ян слушал с жадным вниманием.
- А Маркони молодой?.. - будто между прочим, обронил он.
- Так, средних лет… - ответил Луиджи. - Рожа порядочная…
- Да? в самом деле?..
- Да чего же мне врать: уж если я что говорю - значит, сама истина!.. Тут, брат, не любовь, а политика… это уж ты мне верь!.. Вот что, брат… кажется, мне на днях придется на некоторое время из города уехать, так ты с Марком почаще заглядывайте в собор - не будет ли там пометочки от меня!
- А куда ты собираешься?
- Дело наклевывается…
Приятели распили кувшин вина и, отуманенный им и мыслями о синьорите, Ян отправился домой; Луиджи поднялся на третий этаж в свою каморку; ворон, сидевший на спинке стула, с радостным карканьем перелетел к нему на плечо и стал тереться головой о щеку. Луиджи поласкал птицу, накормил ее и погрузился в раздумье - ему начало казаться, что он попал в скверную историю.
Через некоторое время он спустился вниз и пообедал, прислушиваясь к застольным разговорам; велись они о событии, взбудоражившем весь город; толковали шумно и горячо и доходили до таких прикрас, что если бы Луиджи не знал дела, то и не догадался бы, что речь шла именно о том, в котором он только что участвовал.
Наслушавшись вдоволь, Луиджи встал и направился к выходу. Проходя мимо стойки, он услыхал легкое "пст"… и оглянулся; мрачный, как всегда, хозяин подмигнул ему единственным глазом.
Луиджи подошел к прилавку и звякнул об него монетой.
- Надо обриться!.. - шепнул кривой, придвигая под видом сдачи деньги обратно. И сейчас же отвернулся и занялся резкой хлеба.
Луиджи дрогнул от неожиданности, но, зная нелюбовь хозяина к объяснениям и разговорам, молча вышел из тратторий.
Совет был дельный: догадливый хозяин видел, что его постоялец вернулся откуда-то в бурную, грозовую ночь весь мокрый до нитки и сопоставил эту ночную отлучку с происшествием у епископа.
Участие хозяина почему-то успокоило неаполитанца: он почувствовал у себя за спиной надежную, давно испытанную опору.
В первой же попавшейся лавочке перрукиери ему быстро смахнули усы и бородку и, преображенный и опять довольный собою, Луиджи отправился пошататься.
Издали, от угла, он посмотрел на дворец епископа, около которого продолжал толпиться народ, и свернул на другую улицу. Вскоре он заметил, что забрался далеко - перед ним оказался красный дом. Сердце у Луиджи ёкнуло: на среднем окне верхнего этажа висела красная занавеска.
Первым намерением Луиджи было немедленно исчезнуть от этого опасного места, но что-то подшепнуло ему, что этот сигнал имеет важное значение и для него лично. Стоять и раздумывать не приходилось: Луиджи осторожно огляделся, перешел через улицу и стукнул молотком. Дверь словно поджидала его и сейчас же отворилась; тот же густобровый слуга провел неаполитанца наверх к своему господину; он стоял в зале и внимательно рассматривал какую-то мраморную богиню. Услыхав шаги, Маркони оглянулся.