Генрих стоял к ним спиной, но следил за этой сценой в зеркале, делая вид, что помадит усы помадой, которую преподнес ему Рене.
- А вы, Генрих, разве не собираетесь уходить? - спросила Екатерина.
- Ах да! - воскликнул король Наваррский. - Честное слово, я совершенно забыл, что меня ждут герцог Алансонский и принц Конде! А все из-за этих изумительных духов - они одурманили меня и, сдается мне, отбили память. До свидания!
- До свидания! А завтра вы расскажете мне, как себя чувствует адмирал?
- Не премину. Ну, Фебея, что с тобой?
- Фебея! - сердито крикнула Екатерина.
- Отзовите ее, сударыня, она не хочет меня выпустить.
Королева-мать встала, взяла собачку за ошейник и держала ее, пока Генрих не вышел, а уходил он с таким спокойным и веселым лицом, как будто в глубине души не чувствовал, что над ним нависла смертельная опасность.
Собачка, отпущенная Екатериной Медичи, бросилась за ним, но дверь затворилась; тогда она просунула свою длинную мордочку под портьеру и протяжно, жалобно завыла.
- Теперь, Карлотта, - сказала Екатерина баронессе де Сов, - позовите герцога де Гиза и Таванна - они в моей молельне; вернитесь с ними и посидите с герцогиней Лотарингской: ей опять нехорошо.
Глава 7
НОЧЬ 24 АВГУСТА 1572 ГОДА
Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, - скудный, ибо в гостинице "Путеводная звезда" куры жарились только на вывеске, - Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:
- Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?
- По правде говоря, поспать мне очень хочется, сударь, - ведь ночью за мной могут прийти.
- И за мной тоже, - сказал Коконнас, - но я думаю, что лучше нам не ложиться и не заставлять ждать тех, кто пришлет за нами, а попросить карты и поиграть. Таким образом, когда за нами придут, мы будем готовы.
- Я с удовольствием принял бы ваше предложение, сударь, но для игры у меня слишком мало денег: в моем кошельке едва ли наберется сто экю золотом, и это - все мое богатство. С ним я должен теперь устраивать свою судьбу.
- Сто экю золотом! - воскликнул Коконнас. - И вы еще жалуетесь, черт побери! У меня, сударь, всего-навсего шесть.
- Да будет вам! - возразил Ла Моль. - Я видел, как вы вынимали из кармана кошелек: он был не то что полон, а, можно сказать, битком набит.
- А-а! Эти деньги пойдут в уплату давнишнего долга одному старому Другу моего отца, - сказал Коконнас, - как я подозреваю, такому же гугеноту, как и вы. Да, тут сто нобилей с розой, - продолжал Коконнас, хлопнув себя по карману, - но эти нобили принадлежат Меркандону; моя же личная собственность состоит, как я сказал, из шести экю.
- Что же это за игра?
- Вот потому-то я и хочу играть. Кроме того, мне пришла в голову мысль.
- Какая?
- Мы оба приехали в Париж с одной и той же целью.
- Да.
- У каждого из нас есть могущественный покровитель.
- Да.
- Вы рассчитываете на своего так же, как я на моего?
- Да.
- Вот мне и пришла в голову мысль сперва сыграть на деньги, а потом на первую благостыню, которую получим от двора или от возлюбленной…
- В самом деле, здорово придумано! - со смехом заметил Ла Моль. - Но, признаюсь, я не такой страстный игрок, чтобы рисковать моей судьбой, играя в карты или в кости, - ведь первая благостыня, которую мы с вами получим, вероятно, определит течение всей нашей жизни.
- Хорошо! Оставим первую благостыню от двора и будем играть на первую благостыню от возлюбленной.
- Есть одно препятствие, - возразил Ла Моль.
- А именно?
- У меня нет возлюбленной.
- У меня тоже нет, но я собираюсь скоро обзавестись ею. Слава Богу, мы с вами не так скроены, чтобы страдать от недостатка в женщинах.
- Вы-то, господин де Коконнас, конечно, не будете терпеть в них недостатка, а я не так уж твердо верю в мою звезду любви и боюсь обокрасть вас, поставив свой заклад против вашего. Давайте играть на шесть экю, а если вы, к несчастью, их проиграете и захотите продолжать игру, то ведь вы дворянин, и ваше слово ценится на вес золота.
- Отлично! Вот это разговор! - воскликнул Коконнас. - Вы совершенно правы, сударь, слово дворянина ценится на вес золота, особливо если этот дворянин пользуется доверием двора. А потому считайте, что я не слишком рискую, играя с вами на первую благостыню, которую наверняка получу.
- Да, вы-то можете проиграть ее, но я не могу ее выиграть - ведь я служу королю Наваррскому и ничего не могу получить от герцога де Гиза.
- Ага, нечестивец! Я сразу тебя почуял, - пробурчал хозяин, начищая старый шлем, и, прервав работу, перекрестился.
- Вот как, - сказал Коконнас, тасуя карты, принесенные слугой, - стало быть, вы…
- Что я?
- Протестант.
- Я?
- Да, вы.
- Ну, предположим, что это так, - усмехнувшись, сказал Ла Моль. - Вы что-нибудь имеете против нас?
- О, слава Богу - нет. Мне все равно. Я всей душой ненавижу гугенотскую мораль, но не питаю ни малейшей ненависти к гугенотам, а кроме того, они теперь в чести.
- Чему доказательством служит аркебузный выстрел в господина адмирала, - с улыбкой заметил Ла Моль. - Не доиграемся ли и мы до выстрелов?
- Как вам будет угодно, - отвечал Коконнас, - мне лишь бы играть, а на что - все равно.
- Ну что ж, давайте играть, - сказал Ла Моль, взяв и разобрав свои карты.
- Да, играйте и притом играйте смело: ведь если даже я проиграю сто экю против ста ваших, завтра же утром я найду, чем вам заплатить.
- Стало быть, счастье придет к вам во сне?
- Нет, я пойду искать его.
- Куда же это? Скажите мне, и я пойду с вами!
- В Лувр.
- Разве вы пойдете туда ночью?
- Да, ночью я получу личную аудиенцию у великого герцога де Гиза.
Когда Коконнас объявил, что пойдет за деньгами в Лувр, Ла Юрьер бросил чистить каску, встал за стулом Ла Моля так, что его мог видеть один Коконнас, и начал делать ему знаки, но пьемонтец не замечал их, поглощенный игрой и разговором.
- Да это просто чудо! - сказал Ла Моль. - Вы были правы, когда сказали, что мы родились под одной звездой. У меня тоже свидание в Лувре ночью, только не с герцогом де Гизом, а с королем Наваррским.
- А вы знаете пароль?
- Да.
- А сигнал для сбора?
- Нет.
- Ну, а я знаю. Мой пароль…
С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ставки в три экю. Заметив удивление, возникшее на лице партнера, Ла Моль обернулся, но не увидел никого, кроме хозяина, стоявшего позади него, скрестив руки на груди, и в том самом шлеме, который он чистил минуту назад.
- Что с вами? - спросил Ла Моль Коконнаса. Коконнас переводил взгляд с хозяина на партнера и ничего ему не ответил, так как не знал, что нужно ответить, несмотря на то, что Ла Юрьер усердно подавал ему новые знаки.