Таванн посадил пустельгу на жердочку и принялся скручивать и раскручивать уши борзой.
- Государь, - снова заговорил герцог де Гиз, - значит, если бы вашему величеству сказали: "Ваше величество, завтра вы будете избавлены от всех ваших врагов…".
- Предстательством какого же святого свершится это чудо?
- Государь, сегодня двадцать четвертое августа, день памяти святого Варфоломея, - стало быть, все свершится его предстательством.
- Это великий святой - он пошел на то, чтобы с него заживо содрали кожу! - заметил король.
- Тем лучше! Чем больше его мучили, тем больше у него должно быть злобы на своих мучителей.
- И это вы, кузен, вашей шпажонкой с золотым эфесом перебьете сегодня ночью десять тысяч гугенотов? Ха-ха-ха! Клянусь смертью, ну и шутник же вы, господин де Гиз!
И король разразился хохотом, но хохот был неестественный и прокатился по комнате каким-то зловещим эхом.
- Государь, одно слово, только одно слово! - настаивал герцог, невольно затрепетав от этого смеха, звучавшего демонически. - Один ваш знак - и все уже готово. У меня швейцарцы, у меня тысяча сто дворян, у меня рейтары, у меня горожане; у вашего величества - ваша личная охрана, ваши друзья, ваше католическое дворянство… Нас двадцать против одного.
- Так что ж, кузен, раз вы так сильны, какого черта вы приходите жужжать мне об этом в уши? Действуйте сами, действуйте сами!..
И король отвернулся к собакам.
Тут портьера приподнялась, и показалась Екатерина.
- Все хорошо, - шепнула она Гизу, - настаивайте, и он уступит.
Портьера опустилась, но Карл IX то ли не заметил этого, то ли сделал вид, что не заметил.
- Но я должен знать, - заметил герцог де Гиз, - угожу ли я вашему величеству, если сделаю то, что хочу сделать.
- Честное слово, кузен Генрих, вы пристаете ко мне с ножом к горлу, но я не поддамся, черт возьми! Разве я не король?
- Пока нет, государь, но завтра вы станете королем, если захотите.
- Ах, вот как! - подхватил Карл IX. - Значит, убьют и короля Наваррского, и принца Конде… у меня в Лувре!.. Фу!
И король еле слышно добавил:
- За его стенами - дело другое.
- Государь! - воскликнул герцог. - Сегодня вечером они идут кутить с вашим братом, герцогом Алансонским.
- Таванн, - сказал король с прекрасно разыгранным раздражением, - неужели вы не видите, что злите мою собаку? Идем, Актеон, идем!
Не желая больше слушать, Карл IX ушел к себе, оставив Таванна и герцога де Гиза почти в прежней неизвестности.
Другого рода сцена разыгралась вслед за этим у Екатерины, которая посоветовала герцогу де Гизу держаться твердо и вернулась в свои покои, где застала всех, кто обычно присутствовал при ее отходе ко сну.
Когда Екатерина вернулась к себе, лицо у нее было столь же веселым, сколь мрачным оно было, когда она шла к королю. Она с самым приветливым видом отпустила по очереди своих придворных дам и кавалеров, и вскоре у нее осталась одна королева Маргарита, которая сидела у открытого окна, погрузившись в глубокую задумчивость и глядя в небо.
Уже два или три раза, оставаясь наедине с дочерью, королева-мать приоткрывала рот, чтобы заговорить, и каждый раз мрачная мысль останавливала слова, готовые сорваться с ее губ.
В это время портьера приподнялась, и появился Генрих Наваррский.
Собачка проснулась, спрыгнула с кресла и подбежала к нему.
- Это вы, сын мой? - вздрогнув, спросила Екатерина. - Разве вы ужинаете в Лувре?
- Нет, - отвечал Генрих. - Герцог Алансонский, принц Конде и я идем шататься по городу. Я был почти уверен, что застану их здесь, любезничающих с вами.
Екатерина улыбнулась.
- Ну что ж, идите, идите, господа… Какие счастливцы мужчины, что могут ходить куда угодно!.. Правда, дочь моя? - спросила она.
- Да, правда; свобода так прекрасна и так заманчива! - ответила Маргарита.
- Вы хотите сказать, что я мешаю вам быть свободной? - сказал Генрих, склоняясь перед женой.
- Нет, я страдаю не за себя, а за положение женщины вообще.
- Сын мой, вы не увидитесь с адмиралом? - спросила Екатерина.
- Может быть, и увижусь.
- Зайдите к нему и подайте пример другим, а завтра расскажете мне, как его здоровье.
- Раз вы этого хотите, я, разумеется, зайду к нему.
- Я ничего не хочу… - заметила Екатерина. - Кто там еще?.. Не пускайте, не пускайте!
Генрих уже сделал шаг к двери, чтобы исполнить приказание Екатерины, но в это мгновение стенной ковер поднялся, и показалась белокурая головка г-жи де Сов.
- Ваше величество, это парфюмер Рене: вы приказали ему прийти.
Екатерина бросила быстрый, как молния, взгляд на Генриха".
Юный король слегка покраснел и почти тотчас же смертельно побледнел: он услышал имя убийцы своей матери. Поняв, что лицо выдает его волнение, он отошел к окну и прислонился к подоконнику.
Собачка зарычала.
В тот же миг вошли двое: тот, о ком доложили, и та, которая не нуждалась в докладе.
Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флаконы. Второй была герцогиня Лотарингская, старшая сестра Маргариты. Она вошла в потайную дверь, ведущую в кабинет короля, дрожа всем телом, бледная, как смерть. Герцогиня надеялась, что Екатерина, которая вместе с г-жой де Сов рассматривала содержимое ящика, принесенного Рене, не заметит ее, и села рядом с Маргаритой, около которой стоял король Наваррский, закрыв лицо руками, как человек, который старается прийти в себя после обморока.
Но Екатерина обернулась.
- Дочь моя, - обратилась она к Маргарите, - вы можете идти к себе. А вы, сын мой, - сказала она Генриху, - идите развлекаться в город.
Маргарита поднялась; Генрих стал к ней вполоборота.
Герцогиня Лотарингская схватила Маргариту за руку.
- Сестра, - заговорила она торопливым шепотом, - герцог де Гиз, который хочет спасти вам жизнь за то, что вы спасли его жизнь, просил передать вам, чтобы вы не уходили к себе, а остались здесь!
- Что вы сказали, Клод? - спросила Екатерина, оборачиваясь к дочери.
- Ничего, матушка.
- Вы что-то сказали Маргарите шепотом.
- Я только пожелала ей спокойной ночи и передала сердечный привет от герцогини Неверской.
- А где эта красавица герцогиня?
- У своего деверя, герцога де Гиза.
Екатерина подозрительно посмотрела на сестер и нахмурилась.
- Клод, подойдите ко мне! - приказала она дочери.
Клод повиновалась. Екатерина взяла ее за руку.
- Что вы ей сказали?.. Болтунья! - прошептала она, стиснув руку дочери так, что та вскрикнула.
Хотя Генрих ничего не слышал, от него не ускользнула пантомима королевы-матери, Клод и Маргариты.
- Окажите мне честь и разрешите поцеловать вам руку, - обратился он к жене.
Маргарита протянула ему дрожащую руку.
- Что она сказала? - прошептал Генрих, наклоняясь к руке жены.
- Чтобы я не выходила из Лувра. Ради Бога, не выходите и вы.
Это была молния, но при свете этой на мгновение вспыхнувшей молнии Генрих увидел целый заговор.
- Это еще не все, - сказала Маргарита, - вот письмо, которое привез вам один провансальский дворянин.
- Господин де Ла Моль?
- Да.
- Спасибо, - взяв письмо и спрятав его под камзолом, сказал Генрих.
Отойдя от растерянной жены, он положил руку на плечо флорентийца.
- Ну как идет ваша торговля, Рене? - спросил он.
- Неплохо, ваше величество, неплохо, - ответил отравитель со своей коварной улыбкой.
- Еще бы, когда состоишь поставщиком всех коронованных особ Франции и других стран, - сказал Генрих.
- Кроме короля Наваррского, - нагло ответил флорентиец.
- Вы правы, мэтр Рене, черт вас побери, - сказал Генрих, - но моя бедная мать, ваша покупательница, умирая, рекомендовала мне вас. Зайдите ко мне завтра или послезавтра и принесите ваши лучшие парфюмерные изделия.
- Это не вызовет косых взглядов, - с улыбкой заметила Екатерина, - ведь говорят, что…
- Что у меня карман тощий, - со смехом подхватил Генрих. - Кто вам сказал об этом, матушка? Марго?
- Нет, сын мой, госпожа де Сов, - отвечала Екатерина.
В эту минуту герцогиня Лотарингская, несмотря на все свои усилия, не смогла сдержаться и разрыдалась. Генрих Наваррский даже не обернулся.
- Сестра, что с вами? - воскликнула Маргарита и бросилась к Клод.
- Пустяки, пустяки, - сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, - у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.
Екатерина еще сильнее, чем в первый раз, сжав руку старшей дочери, обернулась к младшей.
- Марго, вы разве не слыхали, что я предложила вам идти к себе? Если этого недостаточно, я вам приказываю, - сказала она.
- Простите, - отвечала бледная, трепещущая Маргарита, - желаю вашему величеству доброй ночи.
- Надеюсь, что ваше пожелание исполнится. Спокойной ночи, спокойной ночи.
Маргарита напрасно старалась перехватить взгляд мужа - он даже не повернулся в ее сторону, и Маргарита вышла, едва держась на ногах.
Воцарилось минутное молчание; Екатерина устремила пристальный взгляд на герцогиню Лотарингскую, а та молча смотрела на мать, сжимая руки.