- Отчего же вас не было на "Те Deum"? Почему вы не принесли, как все, клятву на алтаре? - насмешливо спросила королева.
- Потому что я готов солгать, ваше величество, - отвечал Людовик XVI, - однако на клятвопреступление я не способен.
Королева облегченно вздохнула.
До сих пор она, как и все, верила в чистосердечие короля.
XV
ДВОРЯНИН
Визит короля в Национальном собрании состоялся 4 февраля 1790 года.
Двенадцать дней спустя, то есть в ночь с 17 на 18 февраля, в отсутствие г-на коменданта Шатле, попросившего и в тот же день получившего отпуск, чтобы поехать в Суасон к умирающей матери, какой-то человек постучал в ворота тюрьмы и передал приказ, подписанный господином начальником полиции; согласно этому приказу посетителю разрешалась беседа наедине с г-ном де Фаврасом.
Мы не берем на себя смелость утверждать, был этот приказ настоящим или подложным; во всяком случае, помощник коменданта тюрьмы, которого разбудили, чтобы вручить приказ, счел его законным, потому что распорядился незамедлительно, несмотря на позднее время, провести подателя приказа в камеру к г-ну де Фаврасу.
После этого, доверившись добросовестной службе своих тюремщиков внутри и часовых снаружи, он вернулся в постель, чтобы продолжить так некстати прерванный сон.
Посетитель под тем предлогом, что, доставая приказ из своего бумажника, уронил важную бумагу, взял лампу и стал искать на полу до тех пор, пока не увидел, как г-н помощник коменданта Шатле ушел в свою комнату. Тогда пришедший заявил, что бумагу он мог оставить и у себя на ночном столике; впрочем, если она все-таки найдется, он просит вернуть ее ему, когда будет уходить.
Затем он протянул лампу ожидавшему его тюремщику и попросил проводить его в камеру г-на де Фавраса.
Тюремщик отомкнул дверь, пропустил незнакомца, прошел вслед за ним и запер за собой дверь.
Он с любопытством поглядывал на незнакомца, словно ожидая от него какого-нибудь важного сообщения.
Они спустились на двенадцать ступеней и пошли по подземному коридору.
Их ждала другая дверь. Тюремщик отомкнул и запер ее точно так же, как и первую.
Незнакомец и его проводник оказались на площадке другой лестницы, ведшей вниз. Незнакомец остановился, заглянул в темный коридор и, убедившись, что он так же пуст, как и темен, обратился к своему спутнику с вопросом:
- Вы тюремщик Луи?
- Да, - отвечал тот.
- Брат из американской ложи?
- Да.
- Вы были направлены сюда братством неделю тому назад для выполнения не известной вам миссии?
- Да.
- Вы готовы исполнить свой долг?
- Готов.
- Вы должны получить приказания от одного человека?..
- Да, от мессии.
- Как вы должны узнать этого человека?
- По трем буквам, вышитым на манишке.
- Я тот самый человек… а вот эти три буквы!
С этими словами посетитель распахнул кружевное жабо и показал три уже знакомые нам буквы (мы не раз имели случай убедиться в их влиянии): L.P. D.
- Учитель! Я к вашим услугам, - с поклоном сказал тюремщик.
- Хорошо. Отоприте камеру господина де Фавраса и держитесь поблизости.
Тюремщик молча поклонился, пошел вперед, освещая дорогу, и остановился перед низкой дверью.
- Это здесь, - прошептал он.
Незнакомец кивнул: ключ дважды со скрежетом повернулся в замке, и дверь распахнулась.
По отношению к пленнику были приняты самые строгие меры предосторожности, вплоть до того, что его поместили в камеру, расположенную на глубине двадцати футов под землей; однако ему были оказаны некоторые знаки внимания соответственно его положению в обществе. У него была чистая постель и свежие простыни, рядом с постелью - столик с книгами, а также чернильница, перья и бумага, предназначенные, вероятно, для того, чтобы он мог подготовить защитительную речь на суде.
Над всем возвышалась погашенная лампа.
В углу на другом столе поблескивали предметы туалета, вынутые из элегантного несессера с гербом маркиза. Из того же несессера было и зеркальце, приставленное к стене.
Господин де Фаврас спал глубоким сном. Отворилась дверь; незнакомец подошел к постели; тюремщик поставил вторую лампу рядом с первой и вышел, повинуясь молчаливому приказанию посетителя. Однако маркиз так и не проснулся.
Незнакомец с минуту смотрел на спящего с выражением глубокого участия; потом, будто вспомнив о том, что время дорого, он с огромным сожалением, оттого что вынужден прервать сладкий сон маркиза, положил ему руку на плечо.
Пленник вздрогнул и резко повернулся, широко раскрыв глаза, как это обыкновенно случается с теми, кто засыпает с ожиданием того, что их разбудят дурной вестью.
- Успокойтесь, господин де Фаврас, - произнес незнакомец, - я ваш друг.
Маркиз некоторое время смотрел на ночного посетителя с сомнением, будто не веря тому, что друг мог проникнуть к нему на восемнадцать-двадцать футов под землю.
Потом, припомнив, он воскликнул:
- A-а! Господин барон Дзанноне!
- Он самый, дорогой маркиз!
Фаврас с улыбкой огляделся и, указав барону пальцем на свободный от книг и одежды табурет, сказал:
- Не угодно ли присесть?
- Дорогой маркиз! - промолвил барон. - Я пришел предложить вам дело, не допускающее долгих обсуждений. Кроме того, мы не можем терять время.
- Что вы хотите мне предложить, дорогой барон?.. Надеюсь, не деньги взаймы?
- Почему же нет?
- Потому что я не мог бы дать вам надежных гарантий…
- Для меня это не довод, маркиз. Напротив, я готов предложить вам миллион!
- Мне? - с улыбкой переспросил Фаврас.
- Вам. Однако я готов это сделать на таких условиях, которые вы вряд ли приняли бы, а потому не буду вам этого и предлагать.
- Ну, раз вы меня предупредили, что торопитесь, дорогой барон, переходите к делу.
- Вы знаете, что завтра вас будут судить?
- Да. Что-то подобное я слышал, - ответил Фаврас.
- Вам известно, что вы предстанете перед тем же судом, который оправдал Ожара и Безанваля?..
- Да.
- Знаете ли вы, что и тот и другой были оправданы только благодаря всемогущему вмешательству двора?
- Да, - в третий раз повторил Фаврас ничуть не изменившимся голосом.
- Вы, разумеется, надеетесь, что двор сделает для вас то же, что и для ваших предшественников?
- Те, с кем я имел честь вступить в отношения, когда затевал приведшее меня сюда дело, знают, что́ им следует для меня сделать, господин барон; и сделанного ими будет довольно…
- Они уже приняли по этому поводу решение, господин маркиз, и я могу вам сообщить, что они сделали.
Фаврас ничем не выдал своего интереса.
- Месье, - продолжал посетитель, - явился в ратушу и заявил, что почти незнаком с вами; что в тысяча семьсот семьдесят втором году вы поступили на службу в его швейцарскую гвардию, вышли в отставку в тысяча семьсот семьдесят пятом и с тех пор он вас не видел.
Фаврас кивнул в знак одобрения.
- Что касается короля, то он не только не думает больше о бегстве, но четвертого числа этого месяца присоединился к Национальному собранию и поклялся в верности конституции.
На губах Фавраса мелькнула улыбка.
- Вы не верите? - спросил барон.
- Я этого не говорю, - ответил Фаврас.
- Итак, вы сами видите, маркиз, что не стоит рассчитывать ни на месье, ни на короля…
- Переходите к делу, господин барон.
- Вы предстанете перед судом…
- Я уже имел честь это слышать от вас.
- Вы будете осуждены!..
- Возможно.
- На смерть!
- Вероятно.
Фаврас поклонился с видом человека, готового принять любой удар.
- Да, но, - спросил барон, - знаете ли вы, дорогой маркиз, какая вас ждет смерть?..
- Разве смерть бывает разная, дорогой барон?
- Еще бы! Их не меньше десятка: кол, четвертование, шнурок, колесо, веревка, топор… вернее, все это было еще неделю назад! Сегодня же, как вы и говорите, существует только одна смерть: виселица!
- Виселица?!
- Да. Национальное собрание, провозгласившее равенство перед законом, решило, что было бы справедливо провозгласить равенство и перед лицом смерти! Теперь и благородные и простолюдины выходят из этого мира через одни и те же врата: их вешают, маркиз!
- Так-так! - обронил Фаврас.
- Если вас осудят на смерть, вы будете повешены… И это весьма прискорбно для дворянина, кому смерть не страшна - в этом я совершенно уверен, - но кому все же претит виселица.
- Вот как?! Господин барон, неужели вы пришли только затем, чтобы сообщить мне это приятное известие? - спросил Фаврас. - Или у вас есть для меня еще более любопытные новости?
- Я пришел вам сообщить, что все готово для вашего побега; еще я хочу вам сказать, что, если вы пожелаете, через десять минут вы будете за пределами этой тюрьмы, а через двадцать четыре часа - за пределами Франции.