XXV
БУЛОЧНИК ФРАНСУА
Мы даже и не пытаемся описать, как прошла эта ночь для обеих женщин.
Мы вновь встречаемся с ее величеством только в девять часов утра. У королевы красные от слез глаза, она бледна после бессонной ночи. В восемь часов, то есть на рассвете - дело было в такую пору, когда дни коротки и пасмурны, - она поднялась с постели, где напрасно искала отдохновения всю ночь и лишь под утро забылась лихорадочным и беспокойным сном.
Хотя никто и не осмеливался нарушить ее распоряжение и не входил к ней в спальню, до нее доносились чьи-то шаги, непонятный шум, гул голосов; это свидетельствовало о том, что произошло нечто непредвиденное.
Королева закончила свой туалет, когда часы пробили девять.
Среди всеобщего шума она услышала голос Вебера: он призывал соблюдать тишину.
Она кликнула верного камердинера.
В то же мгновение все стихло.
Дверь отворилась.
- В чем дело, Вебер? - спросила королева. - Что происходит во дворце и что означает этот шум?
- Ваше величество! Кажется, на Сите беспорядки, - отвечал Вебер.
- Беспорядки? - удивилась королева. - Чем они вызваны?
- Точно еще ничего не известно, ваше величество; поговаривают, что там волнения из-за нехватки хлеба.
Когда-то королеве не могло бы даже прийти в голову, что на свете есть люди, умирающие с голоду; однако с тех пор как во время возвращения из Версаля ей довелось увидеть слезы дофина, просившего у нее хлеба, а ей нечем было его накормить, она стала понимать, что такое нужда, отсутствие хлеба, голод.
- Несчастные люди! - прошептала она, вспоминая, что говорили о ней во время путешествия, а также объяснения Жильбера. - Теперь они видят, что в их беде не повинны ни Булочник, ни Булочница.
Потом она прибавила в полный голос:
- Есть ли опасения, что это может вылиться во что-либо более серьезное?
- Не могу вам сказать, ваше величество. Все донесения противоречат одно другому, - отвечал Вебер.
- Тогда добеги до Сите, Вебер, это недалеко, - продолжала королева, - посмотри собственными глазами, что там происходит, и расскажешь мне.
- А как же доктор Жильбер? - спросил камердинер.
- Предупреди Кампан или Мизери, что я его жду, пусть кто-нибудь из них о нем доложит.
Вебер уже взялся за дверь, когда она прибавила:
- Передай, чтобы его не заставляли ждать, Вебер; он осведомлен обо всех событиях и сможет все нам объяснить.
Вебер выбрался из дворца, дошел до проезда во внутренний двор Лувра, бросился бегом по мосту, услышал крики и, подхваченный людскими волнами, устремляющимися в сторону архиепископства, вскоре оказался на паперти собора Парижской Богоматери.
Продвигаясь к центру старого Парижа, он наблюдал, как толпа все увеличивалась, а крики становились все громче.
В криках толпы - точнее, в ее реве - звучали грозные ноты, что слышатся на небе во время бури, а на земле - в дни революций; раздавались возгласы:
- Он морит нас голодом! Смерть ему! Смерть ему! На фонарь! На фонарь!
И тысячи людей, даже не понимавших, о чем шла речь, а среди них было немало женщин, уверенно вторили этим крикунам в ожидании зрелища, приводившего их в восторг:
- Он морит нас голодом! Смерть ему! На фонарь!
Неожиданно Вебера швырнуло в сторону, как это случается при большом скоплении народа, когда в нем происходит движение; он увидел, что со стороны улицы Канониссы хлынул людской поток, живой водопад, и в нем барахтался какой-то несчастный в изодранном платье.
Именно из-за него собралась толпа, его осыпали угрозами, встречали воем.
И лишь один человек защищал его от толпы, один-единственный человек пытался преградить путь этому живому потоку.
Человек этот, взявшийся за дело, непосильное и для десяти, и для двадцати, и для ста человек, был Жильбер.
Надобно признать, что кое-кто в толпе его узнавал и кричал:
- Это доктор Жильбер, патриот, друг господина Лафайета и господина Байи! Послушаем доктора Жильбера!
Наступила минутная заминка, нечто вроде временного затишья, опускающегося на море перед новым шквалом.
Вебер воспользовался остановкой и с большим трудом пробился к доктору.
- Господин доктор Жильбер! - позвал камердинер.
Жильбер обернулся на его голос.
- А, это вы, Вебер?
Зна́ком приказав ему подойти ближе, он шепнул:
- Ступайте к королеве и передайте ее величеству, что я, возможно, опоздаю. Я пытаюсь спасти этого человека.
- О да, да! - вскричал несчастный, услышав последние слова Жильбера. - Вы спасете меня, правда, доктор? Скажите им, что я не виноват! Скажите им, что у меня молодая жена, что она ждет ребенка!.. Клянусь вам, что я не прятал хлеба, доктор!
Однако его жалоба и мольба словно подлили масла в огонь: утихшие было ненависть и злоба вспыхнули с новой силой, а угрожающие крики готовы были вот-вот смениться ударами.
- Друзья мои! - воскликнул Жильбер, предпринимая нечеловеческие усилия и пытаясь противостоять разбушевавшейся стихии. - Этот человек - француз, такой же гражданин, как вы; мы не можем, не должны убивать человека, не выслушав его. Ведите его в дистрикт, а там решат, что с ним делать.
- Правильно! - прокричали несколько человек, узнавшие доктора Жильбера.
- Господин Жильбер! - обратился к нему камердинер королевы. - Постарайтесь продержаться, а я побегу предупредить комиссаров дистрикта… Он в двух шагах отсюда. Через пять минут они будут здесь.
Не ожидая одобрения Жильбера, он юркнул в толпу и вскоре исчез из виду.
Тем временем человек пять пришли доктору на помощь и своими телами загородили жертву от разъяренной толпы.
Этот оплот, как бы ни был он слаб, на некоторое время остановил убийц, заглушавших своими криками голоса Жильбера и его сторонников.
К счастью, по истечении пяти минут в толпе опять произошло движение, потом пробежал ропот:
- Комиссары дистрикта! Комиссары дистрикта!
При их появлении угрозы стихают; толпа дает им дорогу. Убийцы, по-видимому, еще не получили точных указаний.
Несчастного ведут в ратушу.
Он прижимается к доктору, берет его за руку и ни на минуту не выпускает ее.
Кто же этот человек?
Сейчас мы об этом расскажем.
Это злополучный булочник по имени Дени Франсуа, о котором мы уже упоминали: он поставлял хлебцы господам из Собрания.
Поутру какая-то старуха зашла к нему в лавку на улице Марше-Палю как раз в то время, когда он распродал шестую выпечку хлеба и взялся за седьмую.
Старуха спрашивает хлеба.
- Хлеба больше нет, - отвечает Франсуа, - но вы можете дождаться седьмой выпечки и тогда первой получите свой хлеб.
- Мне нужно сейчас, - говорит женщина, - вот деньги.
- Я же вам сказал, что хлеба пока нет… - замечает булочник.
- Я хочу поглядеть, так ли это.
- О, пожалуйста! - соглашается булочник. - Входите, смотрите, ищите, я ничего не имею против.
Старуха входит, идет, вынюхивает, шарит по углам, распахивает один шкаф и в этом шкафу обнаруживает три черствых хлеба по четыре фунта каждый, которые оставили себе подмастерья.
Она берет один хлеб, выходит, не заплатив, и в ответ на требование булочника рассчитаться, собирает толпу и кричит, что Франсуа морит людей голодом и прячет половину выпечки.
Такое обвинение в те времена означало почти верную смерть.
Бывший вербовщик драгунов по имени Флёр-д’Эпин, потягивавший вино в кабачке напротив, выходит на улицу и спьяну вторит старухе.
На их крики с воем стекается народ; все спрашивают друг у друга, что произошло, и, узнав, в чем дело, подхватывают обвинение, набиваются в лавку к булочнику, сметают четырех человек охраны, приставленной полицией, как у всех булочных, разбегаются по лавке и, помимо двух черствых буханок, оставленных старухой, обнаруживают еще десять дюжин свежих хлебцев, предназначенных для депутатов, заседающих в архиепископстве, то есть в сотне шагов от булочной.
С этой минуты несчастный обречен: теперь не один, а сто, двести, тысяча голосов подхватывают:
- Он морит нас голодом!