Мы назвали трех таких неведомых людей в книге, откуда позаимствовали только что процитированные строки.
Теперь мы просим позволения пригласить на нашу сцену, то есть к двери кабачка у Севрского моста, действующее лицо, еще не названное нами, что, однако, ничуть не принизит его роли в событиях этой ужасной ночи.
Это был человек лет сорока пяти-сорока восьми, в костюме ремесленника, то есть в бархатных штанах, защищенных кожаным фартуком с карманами, как у кузнецов и слесарей. На ногах у него были серые чулки и башмаки с медными пряжками, а на голове - подобие мехового колпака, похожего на наполовину срезанную шапку улана; из-под колпака выбивались и налезали на брови густые седеющие волосы, затеняя большие, живые и умные глаза навыкате, выражение которых так быстро менялось, что было даже трудно разглядеть, зеленые они или серые, голубые или черные. У него был крупный нос, толстые губы, очень белые зубы и смуглая кожа.
Это был человек невысокого роста, великолепного сложения; у него были тонкие запястья, изящные ноги, можно было также заметить, что руки у него маленькие и неогрубелые, правда бронзового оттенка, как у ремесленников, привыкших иметь дело с железом.
Однако, подняв взгляд от его запястья до локтя, а от локтя до того места на предплечье, где из-под засученного рукава вырисовывались мощные мускулы, можно было заметить, что кожа на них была нежной, тонкой, почти аристократической.
Он стоял в дверях кабачка у Севрского моста, а рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, находилось двуствольное ружье, богато инкрустированное золотом; на его стволе можно было прочесть имя оружейника Леклера, входившего в моду в высших кругах парижских охотников.
Возможно, нас спросят, как столь дорогое оружие оказалось в руках простого мастерового. На это мы можем ответить так: в дни восстания - а нам, слава Богу, довелось явиться их свидетелями - самое дорогое оружие не всегда оказывается в самых белых руках.
Этот человек около часу назад прибыл из Версаля и отлично знал, что там произошло, ибо на вопросы трактирщика, подавшего ему бутылку вина (он даже не притронулся к ней), отвечал:
что королева отправилась в Париж вместе с королем и дофином;
что они тронулись в путь около полудня;
что, наконец, они решились поселиться в Тюильрийском дворце и, значит, в будущем в Париже больше не будет перебоев с хлебом, так как теперь здесь поселятся и Булочник, и Булочница, и Пекаренок;
и что сам он ждет, когда проследует кортеж.
Это последнее утверждение могло быть верным, однако нетрудно было заметить, что взгляд незнакомца с большим любопытством поворачивался в сторону Парижа, нежели в сторону Версаля; это обстоятельство позволяло предположить, что он не считал себя обязанным давать подробный отчет о своих намерениях достойному трактирщику, задавшему вопрос.
Впрочем, спустя несколько минут его внимание было вознаграждено: в конце улицы показался человек, одетый почти так же, как он сам, и, по-видимому, занимавшийся сходным ремеслом.
Человек этот шагал тяжело, как путник, за чьими плечами долгая дорога.
По мере того как он приближался, становилось возможным разглядеть его лицо и определить его возраст.
Лет ему, должно быть, было столько же, сколько и незнакомцу, то есть можно было смело утверждать, что ему, как говорят в народе, давно перевалило за сорок.
Судя по лицу, это был простой человек с низменными наклонностями и грубыми чувствами.
Наш незнакомец рассматривал его с любопытством; при этом на лице у него появилось непонятное выражение, словно одним взглядом он хотел бы оценить, на что дурное и порочное способен этот человек.
Когда мастеровой, подходивший со стороны Парижа, оказался всего в двадцати шагах от человека, стоявшего в дверях, тот зашел в дом, налил в стакан вина, вернулся к двери, приподнял стакан и окликнул путника:
- Эй, приятель! На дворе холодно, а путь неблизкий: не выпить ли по стаканчику вина, чтобы согреться?
Шагавший из Парижа ремесленник огляделся, словно желая убедиться в том, что приглашение относится к нему.
- Вы со мной говорите? - спросил он.
- С кем же, по-вашему, я мог разговаривать, если вы здесь один?
- И вы мне предлагаете стакан вина?
- Почему бы и нет?
- Хм…
- Разве мы с вами не из одного цеха или почти так?
Мастеровой снова взглянул на незнакомца.
- Многие могут причислить себя к одному цеху, - отвечал он, - тут важно знать, мастер ты в своем деле или только подмастерье.
- Вот это как раз мы и можем выяснить за стаканом вина.
- Добро! - согласился ремесленник, направляясь к двери кабачка.
Незнакомец указал ему на стол и подал стакан.
Ремесленник взял стакан, взглянул на вино, словно испытывая недоверие (оно прошло сразу же после того, как незнакомец наполнил до краев и другой стакан).
- Мы что, слишком гордые и не чокаемся с теми, кого приглашаем выпить? - спросил он.
- Да что вы, наоборот: давайте выпьем за нацию!
На мгновение взгляд серых глаз ремесленника задержался на незнакомце.
Потом он повторил:
- Ах, черт возьми, как хорошо сказано: "За нацию!"
И залпом осушил стакан, после чего вытер губы рукавом.
- Эге! - воскликнул он. - Бургундское!
- Да! Отменное, а? Мне говорили об этом кабачке. Проходя мимо, я заглянул сюда и вот не раскаиваюсь. Да садитесь, приятель; в бутылке еще кое-что плещется, а когда перестанет, так в нашем распоряжении целый погреб.
- Вот как? - сказал ремесленник. - А что вы тут делаете?
- Как видите, возвращаюсь из Версаля и жду, когда проедет кортеж, чтобы потом к нему присоединиться.
- Какой кортеж?
- Как какой? Короля, королевы и дофина; они возвращаются в Париж в сопровождении рыночных торговок, двухсот членов Национального собрания, под охраной национальной гвардии и господина Лафайета.
- Так наш хозяин решился приехать в Париж?
- Пришлось…
- Я так и подумал сегодня в три часа ночи, когда отправился в Париж.
- Э, так вы сегодня в три часа ночи покинули Версаль вот так, просто, даже не удосужившись узнать, что там готовится?
- Ну почему же?! Я очень хотел узнать, что будет с хозяином, тем более, что - не подумайте, будто я хвастаю - мы с ним знакомы! Но вы должны меня понять: работа прежде всего! У меня жена и дети, и я должен их кормить, особенно теперь, когда я не работаю в королевской кузнице.
Незнакомец никак не отозвался на оба этих намека.
- Так вас ждала в Париже срочная работа? - настойчиво продолжал расспрашивать он.
- Ну да! Похоже, что срочная, и заплатили за нее хорошо, - прибавил он, позвенев в кармане несколькими экю, - хотя мне заплатили, передав деньги с лакеем - что само по себе невежливо, - да еще лакей оказался немцем, так что с ним и словечком перекинуться не удалось.
- А вы не прочь поболтать?
- Ну еще бы! Если не злословишь, то поговорить приятно.
- Да если и позлословишь - тоже приятно, правда?
Оба собеседника расхохотались: незнакомец - показав белоснежные зубы, ремесленник - гнилые.
- Итак, - продолжал незнакомец, продвигаясь к цели медленно, но верно, - вам, стало быть, поручили срочную и хорошо оплачиваемую работу?
- Да.
- Уж, верно, то была трудная работа?
- Да, трудная!
- Замок с секретом, а?
- Потайная дверь… Представьте дом в доме; кому-нибудь понадобилось спрятаться, так? И вот, он дома, но его как бы и нет. Звонок в дверь, лакей отпирает. - "Где хозяин?" - "Нету". - "Врешь! Он дома!" - "Да сами поглядите!" И вот начинают искать. Хе-хе! Как же, найдут они его! Железная дверь, понимаете ли, аккуратнейшим образом пригнана к настенному орнаменту. Сверху все это покрыто дубовым шпоном, так что невозможно отличить дерево от железа.
- А если простучать стены?
- Да что вы! Деревянное покрытие толщиной в одну линию - это как раз то, что нужно: звук везде будет одинаковый: тук-тук, тук-тук… Знаете, когда я закончил работу, я и сам не смог найти эту дверь.
- А где, черт возьми, это происходило?
- Эх, если б знать!
- Вы не хотите сказать?
- Не могу: я и сам не знаю.
- Вам что, глаза завязали?
- Вот именно! У заставы меня ждала карета. Меня спросили: "Вы такой-то?" Я говорю: "Да…" - "Прекрасно! Вас-то мы и ждем; садитесь". - "Садиться?" - "Да". Я сел, мне завязали глаза, карета ехала около получаса, потом распахнулись ворота… большие ворота. Я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, насчитал десять ступеней, вошел в вестибюль. Там был немец-лакей; он сказал, обращаясь к остальным: "Карашо! Ступайт! Ви больше не есть нужны". Те удалились. Он снял мне с глаз повязку и показал, что я должен делать. Я взялся за работу как положено. В час все было готово. Мне заплатили настоящими луидорами, опять завязали глаза, посадили в карету, высадили на том же месте, где я садился, пожелали счастливого пути, и вот я здесь!
- Вы, стало быть, ничего не видели, даже краешком глаза? Что за черт! Неужели повязку так туго затянули, что нельзя было подсмотреть?
- Хм-хм!
- Да ну же! Признайтесь, что вы что-то видели… - продолжал настаивать незнакомец.
- Да, знаете ли… Когда я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, я улучил минуту и капельку сдвинул повязку.
- Ну, а когда вы сдвинули повязку?… - лукаво спросил незнакомец.
- Я увидел по левую руку ряд деревьев, из чего и заключил, что дом выходит фасадом на бульвар, только и всего!
- И это все?