Если бы король умел говорить, если бы он мог заставить себя слушать тех, кто по своим убеждениям был от него далек, это устремление к пушкам было бы смелым поступком и могло бы иметь успех; однако Людовик XVI не мог увлечь ни словом, ни жестом. Он пробормотал что-то несвязное; роялисты, желая прикрыть его замешательство, вновь прибегли к этому злополучному способу, уже дважды неудавшемуся; их возглас "Да здравствует король!" едва не привел к столкновению.
Канониры оставили свои посты и, бросившись к королю, стали потрясать кулаками:
- Думаешь, защищая такого предателя, как ты, мы станем стрелять в своих братьев?!
Королева потянула короля назад.
- Дофин! Дофин! - раздалось несколько голосов. - Да здравствует дофин!
Никто не подхватил этого призыва; бедный мальчик появился не вовремя, пропустил свой выход, как говорят в театре.
Король возвратился во дворец, и это было настоящее отступление, почти бегство.
Добравшись до своей комнаты, он, задыхаясь, рухнул в кресло.
Остановившись в дверях, королева стала озираться и искать взглядом чьей-нибудь поддержки.
Она заметила Шарни, который стоял, прислонившись к косяку двери, ведущей в ее апартаменты, и подошла к нему.
- Ах, сударь, - вскричала она, - все пропало!
- Боюсь, что так, ваше величество, - согласился Шарни.
- Можем ли мы еще бежать?
- Слишком поздно, ваше величество!
- Что же нам остается делать?
- Умереть! - с поклоном отозвался Шарни.
Королева тяжело вздохнула и ушла к себе.
XXIX
ОТ ШЕСТИ ДО ДЕВЯТИ ЧАСОВ УТРА
Как только Манда́ был убит, Коммуна назначила главнокомандующим Сантера, и тот приказал немедленно возвестить на всех улицах общий сбор, а также распорядился еще громче ударить в набат во всех церквах; потом он организовал составленные из патриотов специальные патрули, которые должны были доходить вплоть до Тюильри и особенно тщательно оберегать Собрание.
Впрочем, вокруг Национального собрания и без того всю ночь расхаживали патрули.
Около десяти часов вечера на Елисейских полях была задержана группа из одиннадцати вооруженных человек: у десяти были кинжалы и пистолеты, у одиннадцатого - мушкетон.
Эти люди сдались без сопротивления и были препровождены в караульное помещение бывшего монастыря фейянов.
Позднее были арестованы еще одиннадцать человек.
Их поместили в другую комнату.
На рассвете первой группе пленников удалось бежать, спрыгнув в сад и взломав его ворота.
Одиннадцать других, запертые более надежно, остались.
В семь часов утра во двор монастыря ввели молодого человека лет тридцати в форме и головном уборе солдата национальной гвардии. Безукоризненная форма, сверкающее оружие, прекрасные манеры вызвали подозрение в том, что это переодетый аристократ, и гвардеец был задержан. Более всего поражала его невозмутимость.
В секции фейянов председательствовал в этот день некто Бонжур, бывший канцелярист морского ведомства.
Он приступил к допросу национального гвардейца.
- Где вы были задержаны? - спросил он.
- На террасе Фейянов, - ответил пленник.
- Что вы там делали?
- Направлялся во дворец.
- С какой целью?
- Исполнял приказ муниципалитета.
- Что вам предписывалось этим приказом?
- Проверить состояние дел и отчитаться генеральному прокурору-синдику департамента.
- Приказ у вас при себе?
- Вот он.
Молодой человек вынул из кармана бумагу.
Председатель развернул ее и прочел:
"Солдату национальной гвардии, имеющему на руках этот приказ, предписано пройти во дворец с целью проверки состояния дел и отчитаться об увиденном господину генеральному прокурору-синдику департамента.
Бори и Ле Ру, члены муниципалитета".
Приказ был составлен по всей форме; однако подписи могли быть подделаны; в ратушу послали человека с поручением проверить их подлинность.
Последний арест собрал во дворе фейянов изрядную толпу, и уже стали раздаваться голоса - а во время народных сборищ всегда звучат такие голоса, - требовавшие расправы над пленниками.
Оказавшийся там комиссар муниципалитета понял, что нельзя позволить крикунам почувствовать свою силу.
Он поднялся на помост и обратился к толпе с призывом разойтись.
В ту минуту, когда толпа готова была, возможно, поддаться влиянию этого милосердного призыва, вернулся тот, кого посылали в ратушу для уточнения подлинности подписей двух членов муниципалитета, и объявил, что приказ действителен, а значит, можно освободить из-под стражи его предъявителя Сюло.
Да, это был тот самый господин, которого мы уже видели на вечере у г-жи де Ламбаль, когда Жильбер сделал по просьбе Людовика XVI набросок гильотины, а Мария Антуанетта узнала в этом необычном инструменте неведомую дотоле машину, показанную ей Калиостро в графине с водой в замке Таверне.
При имени Сюло какая-то затерявшаяся в толпе женщина подняла голову и яростно крикнула:
- Сюло?! Сюло, главный редактор "Деяний Апостолов"? Сюло, один из душителей льежской независимости?.. Дайте-ка мне этого Сюло! Я требую смерти Сюло!
Толпа расступилась, пропуская вперед женщину невысокую, тщедушную, в амазонке цветов национальной гвардии, вооруженную саблей, которую она носила на перевязи; она подошла к комиссару муниципалитета, заставила его спуститься с помоста и заняла его место.
Едва ее голова показалась над толпой, все в один голос закричали:
- Теруань!
Теруань в самом деле пользовалась исключительной популярностью; ее участие в событиях 5–6 октября, ее арест в Брюсселе, ее пребывание в австрийских тюрьмах, ее вмешательство в события 20 июня создали ей столь огромную славу, что Сюло в своей сатирической газете наградил ее любовником по имени гражданин Популюс - иными словами, весь народ.
В этом был двойной намек и на популярность Теруани, и на легкость ее нравов, которую считали выходящей за все пределы.
Кроме того, Сюло выпускал в Брюсселе "Набат королей" и тем в немалой степени помог задушить льежскую революцию, а также подставить под австрийскую палку и священническую митру благородный народ, который хотел быть свободным и французским.
Именно в то время Теруань писала рассказ о своем аресте и уже прочла некоторые главы в Якобинском клубе.
Она потребовала смерти не только Сюло, но и одиннадцати другим пленникам.
Сюло слышал ее голос, под одобрительные крики требовавший смерти для него и его товарищей; подойдя к двери, он вызвал начальника охраны.
Охрана состояла из двухсот солдат национальной гвардии.
- Выпустите меня, - попросил Сюло, - я назову себя, меня убьют, и этим все кончится; моя смерть спасет одиннадцать жизней.
Ему не стали открывать дверь.
Он попытался выпрыгнуть в окно; товарищи его удержали.
Они не могли поверить в то, что их хладнокровно выдадут убийцам.
Но они ошибались.
Председатель Бонжур, напуганный криками толпы, решил пойти навстречу требованиям Теруани и запретил национальным гвардейцам противиться народной воле.
Национальная гвардия подчинилась, расступилась и дала доступ к двери.
Народ хлынул в тюрьму и наугад завладел первым попавшимся узником.
Им оказался аббат Буйон, драматург, известный благодаря эпиграммам "Кузена Жака" и тем, что три четверти его пьес провалились в театре Монтансье. Это был настоящий великан; однако толпа вырвала узника из рук комиссара муниципалитета, пытавшегося его спасти, и выволокла во двор, где он вступил с убийцами в неравную борьбу; хотя у него не было другого оружия, кроме кулаков, двоих или троих противников он все-таки успел уложить.
Штыковой удар пригвоздил его к стене: он погиб, не имея возможности достать своих врагов последним ударом.
Пока продолжалась борьба, двум узникам удалось спастись бегством.
Жертва, сменившая аббата Буйона, оказалась бывшим королевским гвардейцем по имени Сольминьяк; он защищался так же отважно, как его предшественник; его убили с еще большей жестокостью; потом растерзали третьего, имя которого осталось неизвестным. Сюло оказался четвертым.
- Гляди-ка, вот он, твой Сюло! - крикнула какая-то женщина.
Теруани не знала его в лицо; она полагала, что он священник, и называла его аббатом Сюло; как дикая кошка бросилась она на него и вцепилась ему в горло.
Сюло был молод, отважен и силен; одним ударом кулака он отбросил Теруани футов на десять, раскидал трех или четырех человек, накинувшихся на него, вырвал саблю из рук одного из убийц и двумя первыми ударами уложил двух нападавших.
Началась жестокая схватка; продолжая наступать и неуклонно продвигаясь к двери, Сюло сумел трижды отбить нападавших; наконец он добрался до этой проклятой двери, но, повернувшись, чтобы ее отворить, он на мгновение подставил себя под удары убийц; этого мгновения оказалось довольно, чтобы двадцать сабель вонзились в него.
Он рухнул к ногам Теруани, и та с жестокой радостью нанесла ему последний удар.
Бедный Сюло только недавно, всего два месяца назад, женился на прелестной девушке Адели Халль, дочери известного художника.
Пока Сюло боролся с убийцами, еще одному пленнику удалось бежать.