- Помогите мне перенести его на улицу Сент-Оноре, к доктору Жильберу, я вам хорошо заплачу! - предложил молодой человек.
- Нельзя.
- Почему?
- Нам приказали бросать мертвецов в Сену, а раненых переносить в госпиталь Гро-Кайу… Раз он подает признаки жизни и, стало быть, мы не можем сбросить его в воду, мы обязаны снести его в госпиталь.
- Хорошо, давайте отнесем его в госпиталь, и поживее! - согласился молодой человек.
Он огляделся.
- Где находится госпиталь?
- Шагах в трехстах от Военной школы.
- Значит, вот в той стороне?
- Да.
- Придется пройти через все Марсово поле?
- Так точно: из одного конца в другой.
- Боже мой! Неужели у вас нет носилок?
- Может, и найдутся, - отвечал второй носильщик. - Это как с водой: еще одна монета, и…
- Да, правда, - согласился молодой человек, - вам же ничего не досталось… Держите, вот вам еще экю; разыщите мне носилки.
Десять минут спустя нашлись и носилки.
Раненого уложили на матрац; двое носильщиков взялись за ручки, мрачный кортеж двинулся по направлению к госпиталю Гро-Кайу в сопровождении молодого человека, державшего в руке фонарь подле головы раненого.
Жутким был этот ночной путь по залитой кровью земле; на каждом шагу они спотыкались о неподвижные холодные тела или о раненых, приподнимавшихся и снова со стоном падавших наземь.
Спустя четверть часа они, наконец, прибыли в госпиталь Гро-Кайу.
XXIV
ГОСПИТАЛЬ ГРО-КАЙУ
В те времена госпитали, в особенности военные, были устроены гораздо хуже, чем в наши дни.
Пусть же не удивляет читателей царившая в госпитале Гро-Кайу путаница, а также страшный беспорядок, мешавший хирургам работать в полную силу.
Прежде всего не хватало кроватей. Пришлось реквизировать матрацы у жителей близлежащих улиц.
Матрацы эти лежали не только на полу, но и на госпитальном дворе; на каждом из них ожидал помощи раненый; однако хирургов не хватало точно так же, как матрацев, и разыскать их было еще сложнее.
Офицер - читатели, вне всякого сомнения, узнали в нем нашего старого приятеля Питу - добился за два экю, чтобы ему оставили матрац с носилок; Бийо осторожно внесли на госпитальный двор.
Желая добиться хотя бы того малого, что было возможно в сложившихся обстоятельствах, Питу приказал положить раненого как можно ближе к двери, чтобы перехватить на ходу первого же входящего или выходящего хирурга.
Он испытывал огромное искушение прорваться внутрь и любой ценой привести оттуда доктора, но не решался оставить раненого, опасаясь, что Бийо без всякого злого умысла примут за мертвого и сбросят на голую землю, а матрац заберут.
Питу провел по дворе уже около часу; за это время он два или три раза громко окликал проходивших хирургов, но никто из них не обратил на его крики ни малейшего внимания; вдруг он заметил одетого в черное господина, который в сопровождении двух санитаров с фонарями осматривал раненых, переходя от одного скорбного ложа к другому.
По мере того как тот приближался, Питу все более становилось ясно, что он знает этого человека; вскоре у него не осталось сомнений, и он решился отойти на несколько шагов от раненого, бросился навстречу врачу и громко закричал:
- Эй! Сюда, господин Жильбер, сюда!
Это и в самом деле был Жильбер; он поспешил на зов.
- A-а, это ты, Питу? - спросил он.
- Да я же, я, господин Жильбер!
- Ты не видел Бийо?
- Вот он, сударь, - отвечал Питу, показывая на неподвижно лежавшего фермера.
- Он мертв? - спросил Жильбер.
- Надеюсь, что нет, дорогой господин Жильбер; но не буду от вас скрывать, он недалек от этого.
Жильбер подошел к матрацу, и два следовавших за ним санитара осветили лицо раненого.
- В голову, в голову он ранен, - говорил тем временем Питу. - В голову, господин Жильбер! Бедный господин Бийо! Голова у него рассечена до самого подбородка!
Жильбер внимательно осмотрел рану.
- Да, рана в самом деле серьезная! - пробормотал он и, обернувшись к санитарам, прибавил: - Этому человеку нужна отдельная палата, это мой друг.
Санитары посовещались.
- Палаты отдельной нет, - сказал они, - но есть бельевая.
- Превосходно! - одобрил Жильбер. - Давайте перенесем его в бельевую.
Они бережно приподняли раненого, но, несмотря на все их старания, тот застонал.
- А-а! - вскричал Жильбер. - Никогда еще ничей радостный вопль не доставлял мне такого удовольствия, как этот стон! Он жив - это главное.
Бийо был перенесен в бельевую и переложен на постель одного из служителей; Жильбер немедленно приступил к перевязке.
Височная артерия была повреждена, по этой причине раненый потерял много крови; потеря крови вызвала обморок, из-за обморока сердце замедлило сокращения, благодаря чему не произошло кровоизлияния в мозг.
Природа немедленно этим воспользовалась: образовался тромб, и он закупорил артерию.
Жильбер с восхитительной ловкостью сначала сшил артерию шелковой ниткой, потом промыл ткани и прикрыл череп. Прохлада, а также, возможно, резкая боль при перевязке заставили Бийо приоткрыть глаза; он невнятно пробормотал несколько бессвязных слов.
- У него было сотрясение мозга, - прошептал Жильбер.
- Но ведь раз он не умер, вы его спасете, правда, господин Жильбер? - прошептал Питу.
Жильбер печально улыбнулся.
- Постараюсь, - пообещал он, - но ты ведь сам только что в очередной раз убедился, дорогой мой Питу, что природа - гораздо более опытный хирург, чем все мы.
Жильбер закончил перевязку. Он как можно короче состриг больному волосы, соединил края раны, закрепил их полосками диахильного пластыря и приказал позаботиться о том, чтобы больной находился в полусидячем положении, опираясь на подушки не головой, а спиной.
Лишь после того как все это было сделано, он спросил у Питу, как тот прибыл в Париж и каким образом оказался именно там, где сумел оказать помощь Бийо.
Все объяснилось просто: со времени исчезновения Катрин и отъезда мужа мамаша Бийо, которая, как помнят наши читатели, и без того не отличалась силой духа, впала в состояние, близкое к помешательству, и оно беспрестанно ухудшалось. Она еще жила, но уже как-то механически, и с каждым днем очередная пружина в этой бедной человеческой машине либо ослабевала, либо лопалась; она говорила все меньше, потом совсем замолчала, а скоро и вовсе слегла; доктор Реналь объявил, что есть только один способ вывести мамашу Бийо из этого состояния оцепенения: привезти ее дочь.
Питу тотчас вызвался поехать в Париж или, точнее, ни слова не говоря, отправился в путь.
Восемнадцать льё, отделяющие родину Демустье от столицы, оказались для капитана национальной гвардии Арамона, с его длинными ногами, неутомительной прогулкой.
Питу пустился в путь в четыре часа утра, а чуть позже половины восьмого вечера уже был в Париже.
Ему словно самой судьбой было уготовано являться в Париж в дни великих событий.
В первый раз он прибыл, чтобы принять участие во взятии Бастилии; в другой раз - на праздник Федерации 1790 года; в третий раз он пришел в день бойни на Марсовом поле.
В столице было неспокойно; впрочем, к такому Парижу он уже привык.
От первых же встреченных им парижан он узнал о том, что произошло на Марсовом поле.
Байи и Лафайет приказали стрелять в народ; народ открыто проклинал Лафайета и Байи.
Когда Питу видел их в последний раз, они были обожаемыми богами! Теперь их сбрасывали с пьедесталов; он ничего не мог понять.
Единственное, что он уразумел: на Марсовом поле было кровопролитие, убийство, побоище из-за патриотической петиции, и Жильбер с Бийо, должно быть, находились там.
Хотя Питу - употребим простонародное выражение - отмахал уже восемнадцать льё, он прибавил шагу и вскоре оказался на улице Сент-Оноре, в квартире Жильбера.
Слуга сказал ему, что доктор после Марсова поля заходил домой, но Бийо никто не видел.
Судя по рассказу слуги, Марсово поле было усеяно убитыми и ранеными; Бийо мог быть как среди тех, так и среди других.
Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Эта новость удивила Питу не меньше, чем сообщение о Байи и Лафайете, этих двух идолах народа, стрелявших в него.
Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Питу никак не мог себе этого представить. Ведь он сам вместе с десятками тысяч других помогал тогда выравнивать Марсово поле; в его памяти Марсово поле было залито огнями, в его ушах еще звучали радостное пение, зажигательная фарандола! Усеяно убитыми и ранеными! И только потому, что народ хотел, как в прошлом году, отпраздновать день взятия Бастилии и годовщину праздника Федерации!
Это было непостижимо!
Как могло случиться, что всего за год то, что служило причиной радости и торжества, обратилось восстанием и бойней?
Может, парижане за последний год обезумели?
Как мы уже сказали, за этот год благодаря влиянию Мирабо, благодаря созданию Клуба фейянов, благодаря поддержке Байи и Лафайета, наконец, благодаря реакции, наступившей после возвращения королевской семьи из Варенна, двор сумел восстановить утерянную было власть, и эта власть дала о себе знать трауром и бойней.
Семнадцатое июля мстило за 5–6 октября.
Как и говорил Жильбер, шансы монархии и народа сравнялись; оставалось узнать, кто выиграет решающую партию.