Ужин был накрыт в доме одного из богатейших епископов королевства, но стол был сервирован вечером в Мо столь же плохо, сколь превосходно это было сделано днем в Шато-Тьерри.
Король, по своему обыкновению, ел с большим аппетитом и, несмотря на скудное угощение, поужинал весьма плотно. Королева съела лишь два сырых яйца.
Дофин недомогал и второй день просил земляники; но прошли те времена, когда предупреждались малейшие его желания. Уже второй день все, к кому бы он ни обращался, отвечали либо "Нету!", либо "Не могли найти".
Однако он видел у дороги простых деревенских ребятишек; они ели землянику прямо со стебельков, нарвав их в лесу.
И тогда несчастный мальчуган позавидовал этим белоголовым розовощеким деревенским мальчишкам, ведь им не нужно было просить землянику: когда им хотелось ягод, они шли в лес, отлично зная земляничные поляны, как птички знают поля, где цветет сурепка и конопля.
Королева сильно опечалилась, оттого что не могла исполнить этого желания сына, и, когда мальчик, отказываясь от всего, что ему предлагали, снова попросил земляники, на глаза матери навернулись бессильные слезы.
Она поискала взглядом, к кому можно было бы обратиться, и увидела Шарни, стоявшего по-прежнему неподвижно и в полном молчании.
Она зна́ком приказала ему подойти один раз, другой, но он был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил ее жестов.
Наконец хриплым от волнения голосом она окликнула:
- Господин граф де Шарни!
Шарни вздрогнул, словно его разбудили, и хотел было подойти к королеве.
Но в это мгновение дверь распахнулась и на пороге появился Барнав с тарелкой земляники в руках.
- Прошу прощения, ваше величество, - обратился он к королеве, - за то, что я явился без приглашения; надеюсь также, что и король меня извинит… Я несколько раз сегодня слышал, как его высочество дофин просил земляники; на столе у епископа я увидел эту тарелку, взял ее, и вот она перед вами.
Тем временем Шарни обошел стол и направился к королеве, однако она остановила его на полпути:
- Благодарю вас, господин граф, господин Барнав угадал мое желание, мне ничего больше не нужно.
Шарни поклонился и, не проронив ни слова, возвратился на прежнее место.
- Спасибо, мой друг Барнав! - обрадовался юный дофин.
- Господин Барнав! - промолвил король. - Наш ужин не очень хорош, но если вы хотите принять в нем участие, вы доставите этим довольствие королеве и мне.
- Государь, - отвечал Барнав, - приглашение короля - приказ для меня. Где вашему величеству угодно, чтобы я сел?
- Между королевой и дофином, - отозвался король.
Потеряв голову от любви и гордости, Бранав занял указанное место.
Шарни наблюдал за всей этой сценой, но ни тени ревности не возникло в его сердце. При виде этого несчастного мотылька, летевшего на свет королевского сияния, он лишь проговорил вполголоса:
- Вот и еще один готов себя погубить! А жаль: этот был лучше других.
И, возвращаясь к неотступной мысли, прошептал:
- Письмо! Письмо! Что же может быть в этом письме?!
IX
ГОЛГОФА
После ужина три офицера, следуя полученному приказу, поднялись в комнату короля.
Юная принцесса, его высочество дофин и г-жа де Турзель были в своей комнате; король, королева и мадам Елизавета уже ждали офицеров.
Когда молодые люди вошли, король попросил;
- Господин де Шарни! Будьте любезны, заприте дверь, чтобы никто нам не помешал: мне необходимо сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Вчера в Дормане господин Петион предложил мне, господа, дать вам возможность, переодевшись, бежать; однако мы с королевой воспротивились, опасаясь, что это не более чем ловушка и что вас пытаются от нас удалить либо для того, чтобы убить, либо для того, чтобы выдать военному суду в каком-нибудь провинциальном городишке, где никто не сможет вам помочь и вас расстреляют. Итак, мы с королевой взяли на себя ответственность и отклонили это предложение. Но сегодня господин Петион стал настаивать на своем, ручаясь честью депутата, и я счел себя обязанным поделиться с вами его опасениями и предложениями.
- Государь, - перебил его Шарни, - прежде чем ваше величество продолжит, - я говорю сейчас не только от своего имени, но надеюсь, что выражаю чувства этих господ, - прежде чем король продолжит, не угодно ли ему будет пообещать оказать нам одну милость?
- Господа! - возразил Людовик XVI. - Вы отважно защищали королеву и меня, три дня подряд рискуя своими жизнями; вот уже три дня вам ежеминутно угрожает страшная расправа; вы ежеминутно разделяете с нами наш позор, на вас сыплются предназначенные нам оскорбления. Господа, вы вправе не просто просить милости, но изложить ваше желание, и если оно не будет исполнено незамедлительно, то лишь в том случае, если это окажется не в нашей с королевой власти.
- В таком случае, государь, - продолжал Шарни, - мы нижайше, но настойчиво просим ваше величество, какие бы предложения ни исходили от господ депутатов по нашему поводу, предоставить нам возможность самим принимать или отвергать эти предложения.
- Господа, - отозвался король, - даю вам слово, что не стану оказывать никакого давления на ваш выбор: как вы пожелаете, так и будет.
- В таком случае, государь, - сказал Шарни, - мы с благодарностью выслушаем ваше величество.
Королева не сводила с Шарни изумленного взгляда; она не понимала, как возраставшая холодность, которую она в нем замечала, могла сочетаться с упрямым нежеланием оставить королевскую чету ни на минуту, что он, по-видимому, считал своим долгом.
Она не проронила ни звука, предоставив королю возможность продолжать.
- Итак, окончательное решение за вами, - подтвердил король. - А теперь послушайте, что сказал господин Петион: "Государь, нет никакой гарантии, что, когда вы вернетесь в Париж, сопровождающие вас офицеры уцелеют. Ни я, ни господин Барнав, ни господин де Латур-Мобур не можем поручиться за их безопасность даже ценой собственной жизни, ибо их кровь заранее принесена в жертву народу".
Шарни взглянул на своих товарищей: они презрительно улыбнулись.
- И что же дальше, государь? - спросил он.
- Вот что господин Петион предлагает: он берется раздобыть для вас три мундира национальных гвардейцев, отворить для вас сегодня ночью ворота епископства и отпустить вас на все четыре стороны.
Шарни снова вопросительно посмотрел на своих товарищей: они так же улыбнулись в ответ.
- Государь, - обратился он к королю, - наши жизни принадлежат вашим величествам; вы соблаговолили принять наши услуги - нам легче будет умереть, чем оставить вас; окажите же нам милость и располагайте нами завтра так же, как делали это вчера, ни больше ни меньше. От всего вашего двора, от всей армии, от всех ваших гвардейцев осталось три преданных сердца; не лишайте же их единственной славы, которой они добиваются, - сохранить верность до конца.
- Хорошо, господа, мы согласны, - вмешалась королева, - однако, как вы понимаете, все у нас теперь должно быть общее; отныне вы не просто наши слуги, вы наши друзья, братья; я не прошу вас назвать ваши имена, я их знаю, но, - она достала из кармана записную книжку, - назовите имена своих отцов, матерей, братьев и сестер. Вполне возможно, что мы будем иметь несчастье потерять вас раньше, чем погибнем сами. Тогда я сама сообщу дорогим мне людям о постигшем их горе и постараюсь их утешить, насколько это будет в нашей власти… Итак, господин де Мальден, и вы, господин де Валори, скажите смело, кого в случае вашей смерти - а мы все так близки к ней, что не должны бояться этого слова, - кого из родственников и друзей вы хотите поручить нашей заботе?
Господин де Мальден попросил позаботиться о своей матери, немощной престарелой даме, проживавшей в небольшом имении около Блуа; г-н де Валори поручил королеве свою сестру, сироту, воспитывавшуюся в одном из суасонских монастырей.
Уж конечно, оба эти офицера были полны мужества; но даже они, как ни старались, не смогли сдержать слез, когда королева записывала имена и адреса г-жи де Мальден и мадемуазель де Валори.
Королева тоже была вынуждена прервать свое занятие; она вынула из кармана платок и приложила его к глазам.
Записав адреса, она повернулась к Шарни.
- Увы, господин граф, - начала она, - я знаю, что вам некого мне поручить: ваши родители умерли, а оба ваших брата…
Королеве изменил голос.
- Да, оба моих брата имели честь отдать жизнь за вас, ваше величество, - подхватил Шарни. - Но у одного из них остался ребенок, о котором он просит меня позаботиться в завещании, обнаруженном мною в его бумагах. Девушку, мать этого ребенка он похитил у родителей, и потому она не может рассчитывать на их прощение. Пока я буду жив, ни она, ни ребенок ни в чем не будут нуждаться; но, как справедливо вы заметили только что со свойственным вам поразительным мужеством, мы все смотрим смерти в лицо, и если смерть меня настигнет, бедная девушка вместе с младенцем останется без средств к существованию. Ваше величество, соблаговолите записать имя бедной крестьянки и, если я буду иметь честь погибнуть ради моего августейшего господина и моей благородной госпожи, снизойдите в своей щедрости до Катрин Бийо и ее сына; оба они живут в деревне Виль-д’Авре.
Королева представила себе Шарни, умирающего подобно двум своим братьям, и эта картина, по-видимому, оказалась невыносимой для ее воображения: она пошатнулась, выронила записную книжку и нетвердой походкой направилась к креслу.
Оба телохранителя бросились к ней, а Шарни подобрал с полу книжку королевы и, вписав туда имя и адрес Катрин Бийо, положил ее на камин.
Королева сделала над собой усилие и открыла глаза.