Мирабо ожидал его, полулежа в кресле. Жильбера оставили на несколько минут в гостиной под предлогом необходимости доложить графу о его приходе, поэтому, войдя к Мирабо, доктор огляделся, и его глаза остановились на кашемировом шарфе, забытом на одном из кресел.
То ли для того, чтобы отвлечь внимание Жильбера, то ли придавая большое значение вопросу, который должен был последовать за взаимными приветствиями, Мирабо воскликнул:
- А, вот и вы! Я узнал, что вы уже частично сдержали ваше обещание. Париж знает, что я болен, и бедный Тейш уже часа два отвечает на вопросы моих друзей, приходящих узнать, не стало ли мне лучше, а также, возможно, моим недругам, жаждущим услышать, что мне стало хуже. Это насчет первой части обещания. Исполнили ли вы столь же добросовестно вторую?
- Что вы имеете в виду? - с улыбкой спросил Жильбер.
- Вы отлично это знаете.
Жильбер пожал плечами, давая понять, что не знает, о чем идет речь.
- Вы были в Тюильри?
- Да.
- Вы видели короля?
- Да.
- Вы видели королеву?
- Да.
- И вы им объявили, что они скоро от меня освободятся?
- Ну, во всяком случае, я доложил, что вы больны.
- И что они вам на это сказали?
- Король полюбопытствовал, не потеряли ли вы аппетита.
- А после того, как вы ответили утвердительно?
- Он выразил искреннее сожаление.
- Добрый король! В день своей кончины он вслед за Леонидом скажет друзьям: "Сегодня вечером я ужинаю у Плутона". Ну, а что королева?
- Королева вас пожалела и поинтересовалась, что с вами.
- В каких выражениях, доктор? - спросил Мирабо, придавая, по-видимому, огромное значение ответу Жильбера.
- Да в очень хороших выражениях! - ответил доктор.
- Вы обещали повторить мне буквально то, что она скажет.
- О, я не смогу припомнить слово в слово.
- Доктор! А ведь вы не забыли ни звука!..
- Клянусь вам…
- Доктор! Вы мне обещали, неужели вы хотите, чтобы я считал вас бесчестным человеком?
- Вы требовательны, граф.
- Ну, уж каков есть.
- Вы настаиваете, чтобы я повторил собственные слова королевы?
- Да, все до единого.
- Она сказала, что вам следовало бы заболеть утром того дня, когда вы защищали с трибуны трехцветное знамя.
Жильберу хотелось увидеть собственными глазами, сколь велико было влияние королевы на Мирабо.
Тот подскочил в кресле, словно прикоснулся к вольтову столбу.
- Неблагодарность королей! - пробормотал он. - Одной этой речи довольно, чтобы заставить ее забыть о цивильном листе на двадцать четыре миллиона для короля и о ее доле в четыре миллиона! Так эта женщина не знает, этой королеве неизвестно, что я должен был одним ударом вновь завоевать свою популярность, потерянную ради нее?! Значит, она уже не помнит, что я выступил с предложением отложить присоединение Авиньона к Франции, то есть поддержал короля, испытывавшего угрызения совести по отношению к духовенству?! Ошибка! Итак, она уже не помнит, что, пока я был председателем Якобинского клуба, - а за эти три месяца я потерял десять лет жизни! - я защищал закон о национальной гвардии, ограничивающий ее состав активными гражданами! Ошибка! Она уже не помнит, что во время обсуждения в Национальном собрании проекта закона о принятии присяги священниками я потребовал отменить присягу для исповедников. Ошибка! Ах, ошибки! Ошибки! Я дорого за них заплатил! - продолжал Мирабо. - Однако не эти ошибки меня свалили, потому что бывают странные, необыкновенные, ненормальные времена, когда можно пасть отнюдь не из-за совершённых ошибок. Однажды, тоже ради них, я защищал вопрос о правосудии, о человечности: тогда нападали на короля из-за бегства его теток и предлагался закон против эмиграции. "Если вы примете закон против эмигрантов, - вскричал я, - даю вам клятву, что я никогда ему не подчинюсь!" И закон был единодушно отвергнут. То, чего не могли сделать мои поражения, сделала моя победа. Меня называли диктатором, меня подгоняли по пути к трибуне гневные выкрики - это худший путь, который может избрать оратор. Я снова победил, но мне пришлось атаковать якобинцев. Тогда якобинцы поклялись меня убить, глупцы! Дюпор, Ламет, Барнав не видят, что, убивая меня, они отдают диктатуру в своем притоне Робеспьеру. Им следовало бы беречь меня как зеницу ока, а они меня раздавили своим дурацким большинством; они заставили меня пролить кровавый пот, они заставили меня испить горькую чашу до дна; они увенчали меня терновым венцом, вложили мне в руки трость, наконец, распяли! Я счастлив тем, что пережил эту муку, подобно Христу, ради человечества…
Трехцветное знамя! Так они не видят, что их единственное прибежище под ним, что, если бы они пожелали открыто, публично сесть под его сенью, эта сень еще могла бы их спасти? Но королева не хочет спасения, она жаждет отмщения; она не ценит ни одной разумной мысли. Яростнее всего она отвергает единственно действенное средство, что я предлагаю: быть умеренной, справедливой и, насколько возможно, всегда быть правой.
Я возжелал спасти одновременно королевскую власть и свободу - это неравная битва, ведь я был всеми оставлен, я сражался в одиночку, и против кого же? Если бы против людей - это бы еще куда ни шло; против тигров - пустое; против львов - безделица; но я воевал со стихией, с морем, с поднимающимся валом, с приливом! Вчера вода была мне по щиколотку, сегодня - по колено, завтра будет по пояс, послезавтра она накроет меня с головой… Знаете, доктор, я хочу быть с вами откровенным до конца. Сначала меня охватила печаль, потом - отвращение. Я мечтал о роли судии между революцией и монархией. Я полагал, что возьму над королевой верх как мужчина, и как мужчина я надеялся, что, в тот день как она неосторожно ступит в реку и потеряет почву под ногами, я брошусь в воду и спасу ее. Но нет; на мою помощь никто серьезно не рассчитывал, доктор; меня хотели опорочить, лишить популярности, погубить, уничтожить, сделать неспособным ни на зло, ни на добро. И потому теперь, скажу я вам, лучшее, что я могу сделать, доктор, - это вовремя умереть; главное - принять художественную позу античного атлета: грациозно вытянуть шею и испустить дух.
Мирабо откинулся в кресле и вцепился зубами в подушку.
Жильбер узнал все, что хотел знать, то есть от чего зависели жизнь и смерть Мирабо.
- Граф, что бы вы сказали, если бы завтра король прислал справиться о вашем здоровье? - спросил он.
Больной пожал плечами, словно желая сказать: "Мне это было бы совершенно безразлично!"
- Король… или королева, - прибавил Жильбер.
- А? - подскочил Мирабо.
- Я говорю: "Король или королева", - повторил Жильбер.
Мирабо приподнялся на руках, подобный присевшему перед прыжком льву, и попытался взглядом проникнуть Жильберу в самую душу.
- Она этого не сделает, - сказал он.
- Ну а если все-таки сделает?
- Вы думаете, - спросил Мирабо, - что она до меня снизойдет?
- Я ничего не думаю; я предполагаю, допускаю.
- Пусть так, - согласился Мирабо, - я буду ждать до завтрашнего вечера.
- Что вы хотите этим сказать?
- То, что сказал, доктор, не ищите в моих словах другого смысла. Я буду ждать до завтрашнего вечера.
- А что будет завтра вечером?
- Завтра вечером, доктор, если она пришлет узнать, если к примеру, придет господин Вебер, вы окажетесь правы, а я ошибался. Если же, напротив, он не придет, о! тогда, значит, ошибались вы, а я был прав.
- Хорошо, подождем до завтрашнего вечера. А до тех пор, дорогой мой Демосфен, покой, отдых, терпение.
- Я не встану с кресла.
- А этот шарф?
Жильбер указал пальцем на предмет, раньше всего бросившийся ему в глаза, едва он вошел в комнату.
Мирабо улыбнулся.
- Клянусь честью! - воскликнул граф.
- Хорошо, - произнес Жильбер. - Постарайтесь провести хоть одну ночь в покое, и я за вас отвечаю.
Он вышел.
За дверью его поджидал Тейш.
- Ну вот, славный мой Тейш, твоему хозяину легче, - сообщил ему доктор.
Старый слуга печально покачал головой.
- Как?! - удивился Жильбер. - Ты мне не веришь?
- Я ничему не верю, господин доктор, пока его злой гений находится рядом с ним.
Он тяжело вздохнул, провожая Жильбера по узкой лестнице.
Жильбер заметил в углу лестничной площадки чью-то тень: прячась под вуалью, она словно ждала его появления.
При виде Жильбера тень едва слышно вскрикнула и исчезла за дверью, будто нарочно приотворенной, чтобы облегчить отступление или, скорее, бегство.
- Кто эта дама? - спросил Жильбер.
- Это она, - отвечал Тейш.
- Кто она?
- Женщина, похожая на королеву.
Жильбера поразила та же мысль, что и в первый раз, когда он уже слышал эту фразу; он двинулся было вперед, словно собираясь бежать вслед за призраком; однако сейчас же остановился и прошептал:
- Не может быть!
Он пошел своей дорогой, оставив старого камердинера в отчаянии, оттого что даже такой ученый человек, как доктор, не предпринял ничего, чтобы изгнать демона, присланного, по глубочайшему убеждению слуги, из самой преисподней.
Мирабо довольно хорошо провел ночь. Едва наступило утро, он позвал Тейша и приказал отворить окна, чтобы подышать свежим утренним воздухом.
Однако старого слугу взволновало то, что больной находился во власти лихорадочного нетерпения.
Когда на вопрос хозяина он сообщил, что сейчас восемь часов, Мирабо не поверил и потребовал принести часы, чтобы самому в этом убедиться.
Часы он положил на столик рядом с собой.