- Вопрос этот пока еще недостаточно изучен, в него мало вникли или вообще не успели вникнуть; интересы владельцев и правительства недостаточно ясны. Кстати, граф де Ламарк, мой близкий друг, был крайне заинтересован в этом вопросе, от которого зависела половина его состояния; его кошелек, дорогой доктор, всегда был для меня открыт - надо же быть признательным. Я брал слово, вернее, открывал огонь, пять раз. Последний мой выстрел обратил врагов в бегство, однако сам я был убит или почти что убит на месте. Но по возвращении я пожелал отпраздновать победу. Я пригласил к ужину нескольких друзей; мы смеялись, болтали до трех часов ночи; в три часа мы легли, в пять у меня начались боли в животе; я закричал как безумный, Тейш струсил и послал за вами. Теперь вы знаете столько же, сколько и я. Вот пульс, вот вам мой язык; я страдаю, как в аду! Вытащите меня оттуда, если можете; что до меня, то объявляю вам, что я в это больше не вмешиваюсь.
Жильбер был слишком опытным доктором, чтобы не глядя на язык и не щупая пульс, не заметить всю серьезность состояния Мирабо. Больной дышал с трудом, задыхался, у него отекло лицо из-за того, что кровь застаивалась в легких; он жаловался на озноб и время от времени постанывал или вскрикивал от приступов сильной боли.
Однако доктор пожелал получить подтверждение своему уже сложившемуся мнению и взял больного за руку.
Пульс был неровный, прерывистый.
- На этот раз, должно думать, обойдется, дорогой граф, но за мной послали вовремя.
Он вынул из кармана инструменты с такой быстротой и в то же время с таким спокойствием, которые являются отличительными чертами истинного гения.
- А! - воскликнул Мирабо. - Вы собираетесь пустить мне кровь?
- Сию же минуту!
- Из правой руки или из левой?
- Ни из той ни из другой: ваши легкие слишком заполнены. Я пущу вам кровь из ноги, а Тейш пусть отправляется в Аржантёй за горчицей и шпанскими мухами: мы поставим горчичники. Поезжайте в моем экипаже, Тейш.
- Дьявольщина! - откликнулся Мирабо. - Похоже, вы правы, доктор: за вами действительно послали вовремя.
Оставив его замечание без ответа, Жильбер немедленно приступил к операции, и вскоре темная густая кровь, после мгновенной задержки, брызнула из ноги больного.
Незамедлительно наступило облегчение.
- Ах, черт побери! - вскричал Мирабо, почувствовав, что дышать стало легче. - Решительно, доктор, вы великий человек!
- А вы великий безумец, граф, если подвергаете такой опасности жизнь, столь дорогую вашим друзьям и Франции, и все ради нескольких часов сомнительного удовольствия.
На устах Мирабо мелькнула печальная, почти насмешливая улыбка.
- Ба! Дорогой мой доктор! - вздохнул он. - Вы преувеличиваете значение, которое придают мне мои друзья вместе с Францией.
- Клянусь честью, - со смехом возразил Жильбер, - великие люди всегда жалуются на неблагодарность других, а на самом деле неблагодарны они сами. Стоит вам серьезно заболеть, как завтра же весь Париж соберется под вашими окнами; а умри вы послезавтра - вся Франция пойдет за вашим гробом.
- А знаете, то, что вы мне говорите, очень утешительно, - засмеялся Мирабо.
- Я вам это говорю именно потому, что вы можете увидеть первое без риска явиться свидетелем второго; по правде говоря, вам нужна настоящая демонстрация, это подняло бы вам дух. Позвольте мне часа через два отвезти вас в Париж, граф; разрешите мне шепнуть первому встречному рассыльному, что вы больны, и вы сами увидите, что будет.
- Вы полагаете, что я в состоянии переехать в Париж?
- Да хоть сегодня… Как вы себя чувствуете?
- Дышать стало легче, голова не такая тяжелая, как прежде, туман перед глазами исчезает… Но по-прежнему болят внутренности.
- О, это - дело горчичников, дорогой граф; кровопускание свою роль сыграло, теперь настала очередь горчичников. А вот как раз и Тейш подоспел.
Тейш в самом деле входил в это время в комнату, неся все необходимое. Четверть часа спустя наступило предсказанное доктором облегчение.
- Теперь, - сказал Жильбер, - даю вам час на отдых, а потом я увезу вас с собой.
- Доктор, - с улыбкой возразил Мирабо, - позвольте мне уехать сегодня вечером и назначить вам встречу в моем особняке на Шоссе-д’Антен в одиннадцать часов.
Жильбер взглянул на Мирабо.
Больной понял, что доктор догадался о причине этой задержки.
- Что ж такого! - вскричал Мирабо. - Я жду визита.
- Дорогой граф! - отвечал Жильбер. - Я видел много цветов на обеденном столе. Вчера вы не только ужинали с друзьями, не правда ли?
- Вы знаете, что я не могу жить без цветов, это моя страсть.
- Да, но цветы не единственная ваша страсть, граф!
- Ах, проклятье! Если у меня есть потребность в цветах, то ведь я должен удовлетворять и последствия этой потребности.
- Граф! Граф! Вы себя убьете! - воскликнул Жильбер.
- Признайтесь, доктор, что это будет, по крайней мере, приятная смерть.
- Граф, я весь день буду рядом с вами.
- Доктор, я дал слово; не хотите же вы заставить меня его нарушить.
- Вы будете сегодня вечером в Париже?
- Я вам уже сказал, что буду вас ждать в одиннадцать часов в своем особнячке на Шоссе-д’Антен… Вы там бывали?
- Нет еще.
- Я купил его у Жюли, жены Тальма́… Я вправду чувствую себя прекрасно, доктор.
- Иными словами, вы меня прогоняете.
- Полноте!..
- В конечном счете вы хорошо делаете. У меня дежурство в Тюильри.
- A-а, вы увидите королеву! - помрачнел Мирабо.
- Вполне возможно. Хотите ей что-нибудь передать?
Мирабо горько усмехнулся:
- Я не взял бы на себя подобную смелость, доктор; даже не говорите ей, что видели меня.
- Почему же?
- Потому что она вас спросит, спас ли я монархию, как обещал, и вы вынуждены будете ответить ей отрицательно; впрочем, - нервно усмехнувшись, прибавил Мирабо, - она в этом виновата не меньше меня.
- Хотите, я скажу ей, что чрезмерная работа, а также ваши бои на трибуне вас убивают?
Мирабо на минуту задумался.
- Да, - отвечал он, - скажите ей об этом; если хотите, можете даже изобразить меня более серьезным больным, чем я есть на самом деле.
- Зачем?
- Просто так… из любопытства… чтобы я мог дать себе кое в чем отчет…
- Хорошо.
- Вы обещаете мне это, доктор?
- Обещаю.
- И вы передадите мне то, что она скажет в ответ?
- Слово в слово.
- Отлично… Прощайте, доктор; тысячу раз спасибо.
Он протянул Жильберу руку.
Жильбер пристально посмотрел на Мирабо, и тот смутился.
- Да, кстати, прежде чем вы уйдете, скажите, каковы будут ваши предписания? - спросил больной.
- Теплое питье, разжижающее кровь, с цикорием или бурачником, строгая диета и особенно…
- Особенно?..
- Сиделка не моложе пятидесяти лет… Слышите, граф?
- Доктор! - рассмеялся Мирабо. - Чтобы не нарушить ваше предписание, я приглашу двух сиделок по двадцать пять лет!
За дверью Жильбера поджидал Тейш.
У бедняги стояли в глазах слезы.
- Ах, сударь, почему вы уходите? - сокрушенно спросил он.
- Я ухожу, потому что меня выставили вон, дорогой Тейш, - с улыбкой ответил Жильбер.
- Это все из-за той женщины! - пробормотал старик. - Все из-за того, что она похожа на королеву! Неужто такое может случиться с гениальным человеком, каким его считают?! Боже мой! Да ведь это глупо!
С этими словами он распахнул перед Жильбером дверцу; тот с озабоченным видом сел в карету и едва слышно пробормотал:
- Что это значит: из-за женщины, похожей на королеву?
Он на мгновение задержал руку Тейша в своих руках, словно собирался его о чем-то спросить, потом еще тише прибавил:
- Что я вздумал? Это тайна господина Мирабо, а не моя. Кучер, в Париж!
XIII
ЧТО СКАЗАЛ КОРОЛЬ И ЧТО СКАЗАЛА КОРОЛЕВА
Жильбер точно исполнил данное Мирабо обещание.
Въезжая в Париж, он встретил Камилла Демулена, ходячую газету, живое воплощение газетчика своего времени.
Он сообщил ему о болезни Мирабо и намеренно сгустил краски, однако если бы Мирабо допустил очередную глупость, то предсказания Жильбера могли бы оправдаться.
Потом он отправился в Тюильри и объявил о болезни Мирабо королю.
- Ах, бедный граф! Он, верно, потерял аппетит? - только и спросил тот.
- Да, государь, - ответил Жильбер.
- Тогда это серьезно, - заключил король.
И он перевел разговор на другую тему.
Выйдя от короля, Жильбер отправился к королеве и повторил ей то же самое.
Надменная дочь Марии Терезии нахмурилась.
- Почему он не заболел утром того дня, когда произносил свою блистательную речь по поводу трехцветного знамени?
Потом, словно раскаиваясь в том, что в присутствии Жильбера у нее вырвались слова, свидетельствовавшие о ее ненависти к знамени как символу национального самосознания французов, она спохватилась:
- Впрочем, это не имеет значения; было бы печально для Франции и для нас, если бы это недомогание усилилось.
- Мне кажется, я имел честь сообщить вашему величеству, что это более чем недомогание, - возразил Жильбер, - это настоящая болезнь…
- …но вы ее победите, доктор, - закончила королева.
- Я сделаю все возможное, ваше величество, но не ручаюсь за благополучный исход.
- Доктор, я рассчитываю, - сказала королева, - слышите, что вы будете сообщать мне о здоровье господина де Мирабо.
И она заговорила о другом.
Вечером в условленное время Жильбер поднимался по лестнице в небольшой особняк Мирабо.