Так, П. Шлаг критикует К. Лангделла за то, что право для него "сконструировано как дискурс без индивидуального субъекта". Для Лангделла право - это "объективный, существенный порядок", открываемый "истинной наукой". Для такого права и науки нет дела до индивидуального субъекта, который вытеснен на периферию сознания. Более того, субъект должен исчезнуть, чтобы позволить науке "открыть" принципы и концепции "трансцендентального порядка объекта - порядка права". "Деперсонификация и депривилегирование субъекта, - пишет П. Шлаг, - является достижением формального стиля", который требует от субъекта быть как можно менее индивидуальным. "Единственная вещь, которая требуется от индивидуального субъекта, заключается в том, чтобы он играл свою роль, в как можно более самоуничижающей [self-effacement] манере". Это и понятно: если право заключено в объективированные формы (доктрины, принципы), то значение права будет "стабильно, фундаментально, безопасно и определенно". И напротив, вмешательство субъекта разрушит стабильные, инвариантные значения доктрин и принципов права.
Таким образом, бытие права с позиций постмодернизма не имеет более или менее фиксированной структуры и представляет собой мифически - идеальный вымысел, за которым, по мнению сторонников критического дискурсанализа или критических правовых исследований скрывается претензия одной социальной группы навязать свое видение реальности (а значит, и подчинить именно этому видению) всем остальным социальным группам. "Самые грубые отношения силы в то же время всегда являются символическими, а действия подчинения, повиновения - когнитивными актами...".
Одним из мировоззренческих принципов постмодернизма, на котором строится картина бытия, является идея различения, которая проникла в постмодернистские исследования из постструктурализма. Принципиально важной проблемой, на которой акцентируют внимание практически все представители этого течения, выступает проблема идентичности: индивида, группы, общества, культуры и т.п., в том числе субъекта права, персонифицированного и нетождественного другому "по определению". Мультикультурность современного общества ставит такую идентичность под вопрос. В таких условиях постулируется размытость, подвижность границ, а единственным критерием принадлежности к референтному объекту является именно различение. Этот критерий, например, предлагает в качестве единственного системного свойства Н. Луман, для которого системность фиксируется как различение системы и среды.
Интересный вариант видения различения предлагает Ж. Деррида. Пытаясь разглядеть предметы не готовыми, ставшими, а только становящимися, он придает категории различие первостепенное значение. Осознавая, что плюрализм сам по себе оказывается столь же бесполезной стратегией, как и гомогенное единство, так как не позволяет разрешить основное философское противоречие между единством и множественностью, он утверждает, что множественность должна быть заменена гетерогенностью, которая предполагает различие, расчлененность, разделенность как условия установления отношений между людьми.
Само различение, по мнению Деррида, изначально задано антропологической конечностью человека, несовпадением в нем конечного и стремления к бесконечному. Поэтому настоящее и наличное не тождественны друг другу: в них сохраняется прошлое, но уже предначертано будущее.
Знаково-символическая или текстуальная форма бытия права, по мнению сторонников постмодернизма, не существует как некая данность, как уже отмечалось выше, а конструируется людьми и воспроизводится их действиями и ментальными (психическими) образами. В этой связи постмодернизму чрезвычайно близка методология социального конструктивизма.
2.7. Конструируемость правовой реальности
Конструктивистская эпистемология утверждает, что наука не открывает явления, существующие до акта их описания и измерения, а создает - конструирует - их описанием и измерением. Это связано с тем, что в акте описания уже присутствует (как правило, имплицитно) исходная гипотеза и концептуальная схема, которые дают возможность идентифицировать, классифицировать, категоризировать изучаемое явление и именно таким, а не другим способом описывать его. Отсюда же вытекает "теоретическая нагруженность" научных фактов. Все это дает основание согласиться с X. Патнэмом, по мнению которого не существует какой-либо реальности, независимой от человека и человеческого сознания. Вопрос о том, из каких объектов состоит мир, становится осмысленным только в рамках некоторой теории или некоторого теоретического описания. "Объекты", с его точки зрения, не существуют независимо от концептуальных схем.
Очевидно, что человек включен в процесс научного познания. Эпистемологический конструктивизм, однако, радикализирует этот тривиальный постулат, вводя субъект-объектное отношение в субъект-субъектный (интерсубъектный) контекст. По мнению сторонников социологии знаний, научная деятельность не обладает привилегированным эпистемологическим статусом, а обусловлена теми же целями и мотивами, что и любая другая деятельность, например, культурными и идеологическими ценностями, конкурентной борьбой за финансирование и социальное признание и т.д. Так, Б. Барнс рассматривает науку как одну из институционализированных систем естественных - культурно обусловленных и поддерживаемых - верований, но не как уникальный и безусловно высший по отношению ко всем другим способ получения достоверного знания. Д. Блур, один из лидеров "Эдинбургской школы социологии знания" сформулировал "сильную программу социологии знания". Эта программа включает четыре требования: 1) казуальность, что предполагает необходимость установления причин верования, т.е. общих законов, которые связывают верования с необходимым и достаточным образом детерминирующими их условиями; 2) беспристрастность, согласно которой программа должна объяснить как успех научной теории, так и ее неудачу - программа должна быть беспристрастной относительно истинности или ложности; 3) рефлексивность - создаваемые социологической теорией модели обязаны быть применимыми и к интерпретации самих социологических объяснений; 4) симметричность, что предполагает объяснение содержания всякого (научного и ненаучного, истинного и ложного) знания из порождающих его социальных условий и вне зависимости от его оценки познающим субъектом, иными словами, истинные и ложные верования должны анализироваться симметрично, с помощью одного и того же концептуального аппарата.
Двадцатый век предоставил дополнительные аргументы в пользу конструктивистской эпистемологии. Прежде всего, в этой связи необходимо назвать лингвистический "переворот" в науковедении. Современная аналитическая философия не просто постулирует опосредованность научного знания языком, но демонстрирует подчиненность языковым феноменам (включая не только язык как структуру, но и его использование в речи, дискурсивной практике) всего процесса научного познания.
С другой стороны, концепция несоизмеримости парадигм Т. Куна не дает возможности утверждать возможность существования одного единственно верного представления об объекте исследования.