Из неадекватности классической рациональности современным условиям вытекают и другие проблемы классических типов правопонимания. Рассмотрим их подробнее.
1) Все концепции права эпохи модерна исходят из того, что их референт (право) рассматривается как объективно существующий феномен, который не зависит от воли и желания отдельных субъектов. Хотим мы того или нет, но право существует; люди застают его в готовом виде и обязаны согласовывать свое поведение с его требованиями (обязанностями и запретами). Более того, по своей природе право (в модернистской интерпретации) проистекает из метаюридических оснований, которые выступают аксиомами и не подвергаются сомнению в принципе. К таковым относится либо разумность абстрактного ("универсального") человека, либо "природа вещей", либо самоочевидные права человека, либо гипотетическая "основная норма". Даже теория естественного права, которая отождествляет право с правомочиями человека, постулирует тот же объективизм: права человека даны всем и каждому, независимо от того, желает этого кто-либо или нет, знает он об этом или нет, сформулированы и обеспечены ли они государством или нет.
С этим положением плохо согласуется установка Нового времени (либеральной, в частности, идеологии, о которой речь шла выше) на активность индивида, демократию и самодостаточность человека как основные ценности эпохи. Получается, что человек, провозглашенный высшей ценностью, остается абстрактным индивидом, подчиненным высшей трансцендентной силе. Изыскания постмодернистов, прежде всего М. Фуко, показали, что за подобным представлением скрывается "дисциплинарная практика" господствующего класса, навязывающего именно такое представление о социальной (правовой) реальности.
2) Представление о рациональности права продолжает идею его объективности. Если мир разумен по своей природе, а свидетельство тому - непреложные законы природы в основе которых лежит принцип детерминизма (причинной обусловленности), ее гармоничное устройство, то и право представляет собой воплощение мирового разума, мировой гармонии. Случающиеся "огрехи" в плане законотворчества в расчет не принимаются: право объявляется, "в конечном счете", рациональным, а также проявлением диалектики случайного и необходимого (эти огрехи "списываются" на случайность). Критерием же рациональности, "в конечном счете", объявляется ход мировой истории. Другими словами, необходимость пробивает себе дорогу сквозь множество случайностей.
Изложенное представление о рациональности права затрудняет его верифицируемость, т. е. соответствие какой- либо эмпирической реальности (ее невозможно отнести ни к случайности, ни к необходимости), а следовательно, проблематизирует редукцию общего понятия права к отраслевым юридическим дисциплинам, без чего последние лишаются какой-либо обоснованности. Вместе с тем мировая история не может быть эксплицирована человеческим разумом в силу его ограниченности (тут невозможно ответить на вопросы о том, имеет ли так понимаемая история свое завершение, как и куда она будет идти после нас и т. п.). Если же остаться на уровне эмпирическом, как это, например, делает инструментальная социология права, исследующая влияние общества на нормы права и права на общество, то невозможно признать рациональность права вследствие принципиальной непредсказуемости развития общества и отсутствия прямых связей между его отдельными сферами. Поэтому претензии социальной инженерии изменить общество с помощью права остались утопическими проектами. Как было показано выше, формальная логика, как один из показателей рациональности, не действует в отношении права.
Постмодернизм (постструктурализм) поставил под сомнение и такой краеугольный принцип рациональности (скорее, теории рациональности), как прямая связь означаемого и означающего посредством знака. Может быть, вывод Ж. Дерриды и его последователей о том, что знак полностью произволен и никак не связан с референтом, слишком категоричен, но то, что эта связь отнюдь не механическое отражение, совершенно очевидно.
3) Фундаментализм теории права эпохи модерна, о чем уже шла речь выше, проявляется в попытке снять все противоречия, существующие в этой сфере, и построить универсальную, замкнутую (обособленную) аподиктическую систему знаний. Отсюда делается вывод о научной состоятельности юриспруденции (поскольку она взяла на себя задачу построить такую непротиворечивую теорию) и ее социальном статусе в обществе.
При всей грандиозности поставленной задачи приходится признать ее несостоятельность: знаменитые ограничительные теоремы К. Геделя опровергают возможность соединить непротиворечивость и полноту, а также замкнутость любой содержательной теории. В принципе, весь пафос постмодернизма направлен как раз на развенчание мифа безграничности человеческого разума. Критика логоцентризма (или метанарративов), пожалуй, одно из самых важных достижений современной философской мысли.
4) Большинство "классических" типов правопонимания (включая и историческую школу права) ориентированы на описание и объяснение права как стабильного, статичного явления. Особенно этим страдают юридический позитивизм (в догматической интерпретации) и теория естественного права. В первом случае изменение права выходит за рамки юриспруденции, так как оно связано с деятельностью законодателя (суверена). Вопрос о том, почему он создал такой нормативно-правовой акт, относится к числу неюридических даже для инструменталистских теорий права, к которым с определенной долей условности можно отнести Г Харта с его доктриной вторичных (процессуальных) норм. Процессуальные нормы права закрепляют возможность изменения права, но не они определяют, почему, когда, в связи с чем и т. д. вносится законопроект (не случайно стадия законодательной инициативы регулируется чисто формально: за исключением внесения проекта бюджета и, может быть, еще двух-трех случаев, не имеет никакого значения, кто, где, когда и почему разработал тот или иной вариант закона; регулируется лишь процедура его внесения).
Теория естественного права также не отвечает на вопрос о динамике права, даже если это вариант "вечно становящегося естественного права" Э. Фехнера, так как либо исходит из вечной природы человека (которая неизменна "по определению"), либо из априорной трансцендентной экзистенции (изменчивость которой принципиально невозможна), либо из природы общества, в том числе господствующей в нем морали. Однако в таком случае последней инстанцией выступает либо вечная (трансцендентная) "природа вещей", либо характеристика морали социума, пребывающая в стабильном (статичном) состоянии, так как иначе ее невозможно каким-либо образом эксплицировать.
Практически все течения социологии права (в том числе теория "живого права" Е. Эрлиха, правовой реализм США, доктрина права как инструмента социального контроля Р. Паунда) выносят изменения в обществе "за скобки" и ограничиваются лишь изучением влияния права на фиксируемые параметры общества, и наоборот. Механизма изменения правовой реальности (а не только законодательства) позитивистские социологические теории не предлагают. Исключение здесь составляет диалектическая социология права.
Говоря об исторической школе права, следует отметить ее метафизический подход собственно к историческому процессу. Принимать за источник развития дух нации сегодня, видимо, не рискнет никто, хотя нельзя исключать многие плодотворные положения "теории среднего уровня" этой школы.