К положительным, развившимся в ходе эволюции стандартным реакциям защиты живых организмов от неблагоприятных условий среды можно отнести древние реакции уклонения от экстремальных колебаний температуры воздуха в виде анабиоза и оцепенения беспозвоночных, амфибий, рептилий, рыб, а также зимний сон и спячку млекопитающих.
К этому же типу приспособления уклонением относятся и инстинктивные миграции птиц, рыб и млекопитающих. Классическим примером такого рода является миграция европейского угря, ежегодно преодолевающего 7000-8000-километровый путь в Саргассово море, в места нерестилищ, а затем в виде личинок возвращающегося с течением Гольфстрим обратно в Европу. Из этого же разряда дальние перелёты птиц, миграции саранчи в Азии, походы муравьёв в Южной Америке…
Как мы видим, стрессовые реакции адаптации к различным экстремальным факторам экзогенного и эндогенного происхождения и эволюционные механизмы развития и совершенствования жизни настолько тесно переплетены и взаимообусловлены, что не представляется возможным говорить об эволюции жизни на Земле как об исключительно плавном, чисто количественном процессе накопления отдельных признаков.
В механизмах эволюции живого, как в капле воды, концентрируются все, в том числе и самые нестандартные, самые невероятные, по преимуществу стрессовые события, обеспечивающие преодоление закономерных кризисных барьеров и выживание видов.
Классическое изречение К. Линнея "Natura non facit saltus" (в природе нет скачков) не следует понимать буквально. Это всего лишь спокойный, отсроченный во времени взгляд на отгремевшие, отбушевавшие события далёкого прошлого. Так спокойно мы воспринимаем сегодня исторические сведения о смене эпох, жарких и ледниковых периодов, о многолетних войнах древних народов. Таким же безмятежно спокойным и умиротворённым может быть взгляд на Землю непосвященного в наши не столь уж и безмятежные земные дела инопланетянина из очень далёкого космоса.
С К. Линнеем можно согласиться в том, что вся органическая природа условно может быть представлена своеобразным историческим монументом – гигантской, довольно крутой лестницей, на ступеньках которой располагаются в строго восходящем порядке прогрессирующие представители жизни, с человеком на пока последней верхней ступеньке; в том, что каждый вид на этой своеобразной иерархической лестнице имеет свою определённую временную нишу; в том, что, по-видимому, нет перескакивания через типы, царства, классы, отряды, роды и подвиды; и процесс, в этом смысле, действительно, был постепенно прогрессирующим.
В то же время переход от разновидности старого вида к новому – это не просто плавный и длительный процесс, это – скачок, да ещё какой крутой, это – прорыв в новое качество жизни, и он не мог происходить только путём плавного количественного накопления с постепенным отбором новых признаков. Здесь, безусловно, играли важную роль сложные стрессовые процессы всех уровней (от природных катаклизмов, коллапсов, стихий – до разнообразных биологических стрессовых реакций).
Только лишь временная ограниченность существования не позволяет нам лично, в пределах одного поколения, проследить сложные перипетии возникновения качественно новых видов жизни.
У природы, временная мера жизни несопоставима с человеческой. Взгляд на этот длительный природный процесс рождения видов из одного мгновения нашего бытия слишком узок, чтобы представить себе все этапы этой ни с чем не сравнимой эпопеи бесконечного качественного совершенствования форм жизни.
Теперь уже известно, что все живые существа на Земле обладают двумя главными непременными и диалектически противоположными свойствами: наследственностью и изменчивостью. Стремление сохранить в неизменности вид и форму сочетается у них с не менее упорным стремлением измениться. Но если в основе наследования лежат жёстко запрограммированные природой признаки вида, контролируемые нестрессовым генетическим кодом, то в основе изменчивости, без сомнения, лежат нестандартные стрессовые механизмы и сопутствующие им генетические мутации.
Изменчивость является результатом особых, по-видимому, чрезвычайных обстоятельств. Именно последними определяется больший или меньший её диапазон в единицу времени.
Сказанное не противоречит общепринятому мнению, что наследственность – явление необходимое, а изменчивость – возможное. Сочетание в живых организмах наследственности и изменчивости ещё раз убедительно иллюстрирует природный закон единства и борьбы противоположностей. Единство состоит в получении с помощью механизма изменчивости нового признака и в его упрочении наследованием. Борьба – в том, что закреплённые новые признаки отвергают старые, подлежащие устранению. Но ведь и сам по себе закон единства и борьбы противоположностей предполагает его стрессовую природу.
Таким образом, в процессе эволюции отбор наиболее жизнеспособных представителей видов жизни осуществляется методом состязательности. По воле природы они постоянно борются друг с другом в буквальном смысле не на жизнь, а на смерть. Это и есть неумолимый закон естественного отбора – основного двигателя биологической эволюции видов.
"Какая борьба должна была происходить в течение целых веков между разнообразными деревьями, рассеивающими каждое тысячи семян ежегодно; какая война – между различными насекомыми, между насекомыми и улитками, между хищными птицами, зверями и другими животными? Как все они должны были стремиться размножиться, пожирая друг друга, или, питаясь деревьями, их семенами и сеенками и другими растениями, первоначально облекавшими почву и противодействовавшими росту деревьев". Ч. Дарвин.
Однако сегодня замечательная биологическая теория стресса Г. Селье, совершившая переворот в науке о взаимодействии живого с факторами среды, выглядит весьма схематичной и даже застывшей в свете новых научных данных о стрессовой природе биологического эволюционного механизма, с одной стороны, и развития антропологии и социальных наук – с другой.
При этом социальный стрессовый конфликт даже начал превалировать над биологическим. Хотя во многих случаях биологический и психосоциальный стрессы действуют одновременно; иногда – чередуются друг с другом. И организм не всегда бывает адекватен в своих защитно-приспособительных ответах. Основная причина этого состоит в неумении дифференцированного распознавания человеком стрессовых стимулов на информационном уровне, а результатом является преобладание неспецифических ответов на специфические требования.
В природе биологического стресса неспецифической адаптации принадлежит решающая роль. К примеру, что бы ни случилось с солдатом на поле боя, для его спасения, независимо от вида травмы, необходимо принять стандартные жизнеобеспечивающие меры: обезболить, остановить кровотечение, эвакуировать в специализированное медицинское учреждение. А дальше – пусть разбираются узкие специалисты, которые точно установят диагноз и окажут специализированную врачебную помощь.
Иначе обстоят дела с социальными видами стресса. Ведь если Вы внезапно потеряли хорошо оплачиваемую работу и не знаете, как дальше содержать семью; если у Вас произошел серьёзный конфликт с любимым человеком; если Вам отказали в заслуженном повышении по службе; если Вас ограбили, избили, или, не дай Бог, у Вас разбомбили или сожгли дом, угнали замечательную машину; Вы потеряли близкого человека; и мало ли что ещё свалилось на Вашу человеческую голову, то зачем Вам гиперадреналинемия, гипергликемия, мобилизация жирных кислот, распад белка в печени? Зачем Вам резкое сужение сосудов (ведь кровотечения-то нет); мобилизация эндогенных опиоидов (без физической боли); образование дополнительных источников энергии (без необходимости физических мышечных актов защиты).
Всё Ваше спасение – в Вашем поведении, в Вашем умении всё понять, может быть, простить и жить в соответствии с новыми обстоятельствами.
Не зря говорят: "Ему всё нипочём; ведь он философ". Сегодня это звучит как "ведь он юродивый". А завтра философами будут все. Иначе нельзя. Отчаяние в жизни – это для животных. Для них любая потеря, от косточки до любимой игрушки – непостижимое горе; и если бы не инстинкт самосохранения в виде физиологического торможения в головном мозге, все бы они неизменно погибали по каждому факту потери чего-то…
Человек разумен, и главное – он творец. Творческое начало человека также находится в постоянном развитии. То есть его (человека) творческий потенциал неисчерпаем, и в социальных сферах жизни ему по силам любые задачи.
В связи с этим попробуем подробнее рассмотреть социальную составляющую стресса.
Информационный компонент социального стресса, безусловно, является наиболее важным и первостепенным. Социальные стрессоры (будем их дальше называть стимулами), в отличие от биологических, по своей природе субъективны, специфичны (первое отличие) и, разумеется, информационно обусловлены.
Сам социальный стимул, имея, конечно, и количественную оценку, тем не менее, всегда качественен; при этом его качество определяется опять-таки информационным содержанием.
Роль качественного информационного компонента-стимула при социальном стрессе очень велика. Благодаря адекватной реакции на него со стороны специфических приёмных мозговых структур и принятию соответствующих ситуации верных решений, организм человека не будет сильно разрушаться, как при биологическом стрессе, и будет повышать свою устойчивость к новым социальным стимулам.