Развивая положения Бэкона и Гоббса, Локк подчеркивает важность философских проблем языка и теории знаков для исследования познания. Учение о знаках (Локк вводит для обозначения этого учения термин "семиотика"), которое "должно рассмотреть природу знаков, которым ум пользуется для понимания вещей или для передачи своего знания другим", он рассматривает как один из важнейших трех разделов научного знания. Свое внимание Локк сосредоточивает на наиболее обычных знаках – словах.
Так же, как Бэкону и Гоббсу, Локку свойственен "прагматический" подход к языку с точки зрения его "пользы". Для человека как существа общественного, подчеркивает Локк, "удобства и выгоды общественной жизни не могут существовать без сообщения мыслей", поэтому необходимы "внешние чувственные знаки, при посредстве которых можно было бы делать известными другим невидимые идеи, из которых состоят мысли. Слова и являются необходимыми для общения чувственными знаками идей, "которые представляют собой их настоящее и непосредственное значение". Функция сообщения (коммуникации) предполагает и другие функции слов – "вспоминать свои мысли", выражая их, "показать свои идеи и выставлять их перед другими", непосредственно обозначая идеи, слова, названия, "указывают также некоторое реальное существование".
Между словами и их значениями нет "естественной связи", значение слов совершенно произвольно, являясь "произвольными знаками, "слова – не частное достояние кого – либо одного, а общее средство обмена и общения; поэтому никто не должен по собственному желанию менять их чеканку, под которой они обращаются, ни идеи, к которым они прикреплены…". В этом Локк видит злоупотребление словами, так же, как в том, что слова употребляются без всяких идей или, что еще хуже, "без всякого значения". Именно в этом контексте, там, где речь идет об истине и познании, "о способности суждения", он рассматривает всякое искусственное и образное употребление слов как злоупотребление языком. Несколько позже в работе "О пользовании разумом" Локк допускает, что образные и метафорические выражения, аллегории хороши для иллюстрации непривычных идей, могут оттенять уже найденную истину.
По – иному подходит Локк к этим особенностям языка, когда речь идет не о "способном суждении", а об "остроумии" и "воображении" – области риторики и искусства. В этих сферах "мы ищем скорее удовольствия и наслаждения, чем поучений и обогащения знаниями", не столько "научение и просвещение", сколько возбуждение страстей". Р. Аарон справедливо замечает, что хотя Локк и не выделяет такой вид использования языка, как выражение эмоций, оно подразумевается во многом из того, что он говорит. Здесь "украшения речи", образные выражения, игра слов не являются несовершенством языка или злоупотреблением им, напротив, оно похвально и допустимо. Вряд ли поэтому можно полностью согласиться с мнением о том, что Локк игнорировал эстетические возможности языка. В метафорах и намеках в большинстве случаев заключается занимательность и прелесть остроумия, "столь живо действующего на воображение и потому всем столь угодного, ибо оно с первого взгляда привлекает, и нет надобности работать мыслью, чтобы исследовать, какая в нем истина и какое разумное основание. Без дальнейшего рассмотрения ум остается довольным приятностью картины и живостью воображения". Если вспомнить, что, характеризуя "интуитивное познание", Локк отмечал, что в этом случае "уму не нужно при этом доказывать либо изучать, он воспринимает истину, как глаз воспринимает свет, только благодаря тому, что он на него направлен", то станет весьма вероятным предположение, что художественное познание весьма напоминает интуитивное. Локк видит различия между искусством ("остроумием"), с одной стороны, и научными истинами и здравым смыслом – с друтой, и правильно отсюда делает вывод, что и исследование этих областей должно иметь свою специфику.
Локку принадлежит мысль о "чувственном" характере мышления и языка "первых творцов языка". Я не сомневаюсь, – пишет Локк, – что будь мы в состоянии проследить слова до их источников, мы нашли бы, что названия, обозначающие вещи, не относящиеся к области наших чувств, во всех языках имели свое первое начало от чувственных идей. Отсюда мы можем догадаться, какого рода и какого происхождения понятия наполняли ум первых творцов языка, и как природа, даже при наименовании вещей, бессознательно внушала людям источники и начала всего их познания.
Эта материалистическая и сенсуалистическая идея была позже развита Гердером в учение о поэтическом характере первоначального языка.
Все отмеченные выше моменты в учении Локка о языке продолжали материалистическую линию эмпиризма Бэкона и Гоббса и послужили источником материалистических идей в последующем развитии эстетики.
Локк не был последовательным материалистом, в его эмпиризме, в том числе и в его философии языка были идеалистические элементы, развитые Беркли, Юмом, а через них и семантическим идеализмом ХХ в., они послужили одним из философских источников семантической философии искусства.
Камнем преткновения для философии языка Локка явилась проблема значения. Пытаясь решить ее на путях эмпирически психологического подхода (с тенденцией к интроспекционизму), английский философ не в состоянии был объяснить главную функцию языка, которую он постулировал – функцию общения. Слова, утверждает Локк, как их люди употребляют, собственно и непосредственно могут обозначать только идеи, имеющиеся в уме говорящего. С психологической точки зрения это верно. С этой же точки зрения верно и то, что обозначение словами идей и в уме других людей, и обозначение действительных вещей – это всего лишь "предположения" говорящих. Но ведь в основе факта реального взаимопонимания людей в процессе языкового общения должны лежать не "предположения", а объективные факторы, иначе невозможно объяснить взаимопонимание. Если слова – знаки моих идей, как их поймут другие? Учение Локка о языке, правильно отмечает О. Коннор, не дает ответа на этот вопрос. Таким объективным фактором является отнесенность слов к действительным вещам и к объективным значениям как социальным, а не субъективно – психологическим феноменам.