Отсюда напрашивается очевидный вывод – правовая культура, пространство правовой культуры, наряду с формой и субстанцией, является составной частью правовой системы (ср. подобную классификацию у Л. М. Фридмана). Впрочем, этот вывод очевидегн только с точки зрения человека, симпатизирующего модернисткому пониманию права; кроме того, схематизм провидения пунктирной линии между правовой культурой и другими условными частями системы влечет за собой затронутую Юргеном Хабермасом проблему разграничения "жизненного мира" или частной сферы субъективности и сферы "системы". Проблема вызвана активной экспансией системы в жизненый мир путем подмены естественных, культурных отношений на особые, нормативные отношения между членами общины. Становиться понятным, что в этом смысле правовая культура может разительно отличаться от правовой системы. Иначе говоря, правовая культура представляет собой, образно выражаясь, "среду действия", повседневный мир человека. В отличиии от этого, правова система порождает, социально конструирует свой субъект – субъект правовой системы. Перед постмодернистской юриспруденцией и семиотикой права в частности стоит диллема выбора исходной точки, в качестве которой может выступать сугубо правовая система, или же более универсальное понятие гражданской культуры права. Обоснование выбора определяется по большей части академическими симпатиями исследователя. Неоднократно упоминавшийся Б. С. Джексон сознательно отказывается использовать понятие "правовая система", и ставит во главу угла концепцию "семиотической группы". С другой стороны, используемое Р. Кевелсон понятие права как знаковой системы, несмотря на то, что в чем то перекликается с методологией правового систематизирования, все же находится в русле пирсовской традиции. Пирсовская семиотика трактует систему как некое подобие континуума, т. е монолитного целого, состоящего из знаковых отношений. Следовательно, находясь внутри границ метаязыка пирсовской линии семиотики права, нужно учитывать очевидный факт – система права выступает не просто в качестве правовой системы, а скорее знаковой системы, прав -это знаковая система. Слабые стороны применения понятия система права в академической дискуссии раскрываются тогда, когда речь заходит о целостности права. Действительно, целостность системы предстает как универсальное мерило устойчивости права. Поэтому системный подход используется как универсальная модель конструирования разнообразных по своему характеру знаковых отношений в правовой сфере. Наиболее убедительно в этом плане предложенное Никласом Луманном и Гюнтером Тойбнером смысловое наполнение термина "правовая система": право как автопоэтическая система неизбежно предстает в виде замкнутой оперативной системы, которая, в отличии от окружающей систему среды, состоит скорее из нормативных, чем когнитивных элементов. Отсюда следует вывод, что нормативный режим элементов системы права определяется двояким характером самой системы – эта система, будучи открытой в когнитивнойм измерении, одновременно нормативно закрыта. Иэбавление от воочью видимого противречия основоположеники автопоетической теории права ищут в структурализме, а вернее, в приеме "структурных перемычек".
Пытаясь избежать путаницы в понятийной базе семиотики права, Б. С. Джексон заменяет приевшееся слово "система" на словосочетание "семиотическая группа", которая означает социальную группу, общность людей связаной общей системой коммуникативной деятельности и кодов, причем a) система семиотических кодов и b) набор кодов коммуникации распостраняется только на замкнутый круг его пользователей (Jackson1991:133). Для сравнения – когда речь ведеться о автопоэтической системе, Никлас Луманн подчеркивает, что выделение правовой системы не влечет за собой наладку в обществе механизмов коммуникации, аналогичных механизму передачи информации между отправителеми получателем. Из этого утверждения, следуя логике Луманна и Тойбнера, вытекает представление о том, что правовая система в аспекте обмена информацией не может быть представлено в виде монолитной структуры; кроме того, ошибочно утвержедние, будто адресатом правовой коммуникации является гражданское правовое общество – ведь у правовой системы не может быть адресата (Luhmann1992:1419). Семиотически это означает, что система правовой коммуникации не имеет референта, другими словами, правовые нормы не обладают значением (к подобному выводу, но с другого конца, пришли представители итальянской школы и скандинавского реализма). Подобное негативное отношение к правовой норме разрушает как карточный домик концепцию Кельзена о том, что право (в узком смысле правовая система) состоит из норм. Наиболее четко критика платформы классического юридического позитивизма выражен Никласом Луманном: "в отличие от многих юристов, мы подразумеваем под словом "система" не совокупность согласованых правил, а совокупность фактически реализуемых коммуникативных операций, которые вдобавок должны выделяться как специфически правовые виды коммуникации. Поэтому исходное отличие нужно искать не в тоий или иной типологии норм или ценностей, а скорее в разграничении системы и среды /…/ Обычно правовые теории привязаны к какому типу структур (правила, нормы, текст), которые характеризуются как право. Это наиболее наглядно в случае позитивистской традиции, достаточно вспомнить "rules of recognition" в философии права Харта" (Luhmann 1993:40-41). Более компромиссной позиции (примиряющей взгляды апологетов теории автопоетического права Луманна с чистой теорией права Кельзена) придерживается школа институционального позитивизма, для которой право (т. е. правовая система) предстает в качестве самостоятельного института, определяемого рядом ролей, правил и целей. Реальное действие этого института проявляется в создании правовых норм
Впрочем, подобный взгляд на вещи присущ современным социологам права, которые чем-то родственны постструктуралистам, в то вермя как позиция юриста с классическим образованием покоится на незыблемых основах кельзенианства, согласно котрому внутри общества может существовать лишь одна целостная правовая система. Стоит заметить, что подобный тезис никак не укладывется в рамки семиотического взгляда на сущность права. По сути, правовая семиотик в принимает в отношении вопроса единства правовой системы агностическую позицию (Jackson 1990:418), причем скептицизм по поводу уцелостности системы распостраняется на вме уровни правовой реальности – начиная с уровня индивидуального текста и кончая глобальным дискурсом права. Поэтому если в семиотики права и используется понятие системы, то оно служит для обозначения коммуникативных феноменов (способов, каналов и кодов коммуникации или же коммуникационной группы). При боле пристальном взгляде на правовую систему как некую информационно-коммуникативную общность, становиться понятным, что за этими терминами скрывается более общее понятие системы кодов или знаковой системы.
Плюрализм юридических дискурсов
Дискурсивный плюрализм, провозглашенный теоретиками постмодернизма подрывает святая святых юридического мышления – незыблимую веру в единство правовой системы. Ведь хорошо известно, что аналитическое мышление юриста, опираясь на правовые ценности, приводит в порядок, систематизирует разнородные, но все же юридически реальные, релевантные факты в единое целое (Tolonen1981; Narits1997:29). В этом систематизирующем процессе формирования юридической догматики юрист следует указующему персту законодателя, который вычленяет те или иные факты из сложной мозаики социальных отношений. В отличии от этого, симпатизирующий постмодернизму теоретик права будет пытаться поставить под сомнение суверенитет и легитимность законодателя, в крайнем случае обращаясь к масштабам натурального права.
След "воли законодателя, выраженной в нормативном акте" (Дж. Остин) сохраняется и в правовой догматике: ведь первоначально появляется нормативный текст, в след за которым следует его историческое толкование и применение. Ведь зачастую момент принятия и вступления в силу закона разделяет значительный промежуток, в течении которого составляющие дискрса могут существенно трансформироваться. Наступление эпохи постмодернизма в праве сказалось на изменении характера правового дискурса – специфическое явление постмодерниского права – глобализиця – сказалась на сплетении локальных автономных и разобщенных дискурсов в единую сеть дискурса всемирной общины. Например дискурс национального государства, увязывающий государственность с суверинитетом нации, блекнет перед структурно трансформированным образом грядущей "мировой общины". Если сравнивать постмодернисткую трактовку права с процессом глобализацией, то на ум неизбежно приходит идея о параллельности этих процессов – несмотря на то, что каждое из этих течений обладает собственной динамикой, они обладают общими чертами:плюрализм, концепция "минимального государства", возрождении гражданского общества, замена понятия "правосуди" на "равноправие" (в этом случае равноправи служит гарантией сохранения спонтанного порядка, а не инструментом социальной справедливости (аксиома Хаека)).
Эмпирический процесс -глобализация совместно с теоретическим фоном постмодернизма констрируют новые парадигмы: глобализация ведет к нивелированию роли государства, реактивирование локальных процессов, возврат к гражданскому обществу. При этом происходит практически полное низвержение определяющих черт модернстской философии права (теоретической юриспруденции), что находит свое отражение в прагматическом уклоне постмодернистов, парадоксальным образом замешаном на релятивизме, децентрализации субъекта (десубъективизации), рациональном плбрализме, теории сложных систем и нелинейной логике) (Arnaud1998)