Было бы ошибкой, однако, сравнивать беллетристику с изящной словесностью. У каждого вида творчества, как сказано, свои цели, свои пути их достижения, свои способы воздействия на читателя. В изящной словесности у художественного образа преобладают функции исследовательские, в беллетристике – иллюстративные.
Было время, когда в библиотеках стояли очереди за романом А. Коптяевой "Иван Иванович". Записываться следовало чуть ли не за месяц. Прошли годы. Сменились читательские привязанности. Взошла звезда Ю. Германа, его трилогия имела ошеломляющий успех. Миновал и он. Аналогична судьба совсем недавно прогремевших "Детей Арбата" А. Рыбакова.
Каково будущее этих и подобных им книг? Те из них, что обладают незаурядными художественными достоинствами, имеют шанс на аналогичном витке истории общества вновь оказаться в фокусе читательского внимания. Остальные, послужив своему времени, навечно канут в Лету. Говоря о художественных достоинствах, следует иметь ввиду не только красоты стиля (вообще формы), а и объект изображения.
Цель изящной словесности – исследование внутреннего мира человека, его души. Для этого писатель обращается к изучению многочисленных связей личности ("сцеплений", как называл их Л.Н. Толстой), с окружающим миром. Художник подвергает анализу обстоятельства бытия своего героя, его занятия, интересы, ценности. При этом наблюдения и выводы беллетриста связаны по преимуществу с конкретным историческим временем и с конкретными историческими обстоятельствами. Увидеть и показать общечеловеческий смысл описываемого он затрудняется или не ставит перед собой такой цели. Произведения А. Коптяевой, Ю. Германа, А. Рыбакова были насущно необходимы текущему дню, в котором они жили. В них высвечены узловые проблемы, человеческие типы, определяющие течение и смысл жизни их времени. Но время ушло, и они ушли вместе с ним.
У рассматриваемой проблемы есть еще один аспект – многообразие читательских индивидуальностей. Изящная словесность, как правило, требует высокой читательской культуры, беллетристика доступна всем: "Вы говорите, что в последнее время заметно было в публике равнодушие к поэзии и охота к романам и повестям и тому подобному Но поэзия не всегда ли есть наслаждение малого числа избранных, между тем как повести и романы читаются всеми и везде?" А.С. Пушкин противопоставляет здесь изящную словесность и беллетристику, исходя из состояния русской литературы своего времени. Но именно ему принадлежит заслуга создания таких повестей и романов, какие по праву могут быть названы лучшими образцами изящной словесности.
В наследии А.П. Чехова встречается немало интересных мыслей о взаимоотношениях писателя и читателя: "Иногда бывает: идёшь мимо буфета III класса, видишь холодную, давно жареную рыбу и равнодушно думаешь: кому нужна эта неаппетитная рыба? Между тем, несомненно, эта рыба нужна и её едят, и есть люди, которые находят её вкусной. То же самое можно сказать о произведениях Баранцевича. Это буржуазный писатель, пишущий для чистой публики, ездящей в III классе. Для этой публики Толстой и Тургенев слишком роскошны, аристократичны, немножко чужды и неудобоваримы. Публика, которая с наслаждением ест солонину с хреном и не признает артишоков и спаржи. Станьте на её точку зрения, вообразите серый, скучный двор, интеллигентных дам, похожих на кухарок, запах керосинки, скудость интересов и вкусов – и вы поймете Баранцевича и его читателей".
Мировой литературный процесс развивается неравномерно. В какие-то периоды одно за другим являются читателю произведения высокого искусства, другое время рождает преимущественно беллетристику, третье – публицистику. Но это не основание для квалификации одного времени как эпохи расцвета искусства, а другого – как его падения. Хорошая честная беллетристика, умная острая публицистика – это тоже искусство достаточно высокое. Для нашего времени главное в другом. Культурологический по преимуществу подход к изучению литературы, лежащий в основе целого ряда современных методик, значительно сужает её возможности, обедняет восприятие. Художественная литература, о какой бы её разновидности ни шла речь, прежде всего и главным образом должна восприниматься и оцениваться как явление искусства.
Читающие и читатели
Поэту П.А. Вяземскому (1792–1880), несмотря на то, что число грамотных в России в его время было ничтожно, принадлежит интересное наблюдение: "Публика делится на два разряда, а именно читающих и читателей. Тут почти та же разница, что между пишущими и писателями. Нечего и говорить, что в том и в другом случае большинство на стороне первых".
В XX веке, когда читать научились практически все, различать чтение просто текстов и текстов художественных стало очевидной необходимостью. Принципиальное различие этих "чтений" обнаруживается при сравнении процессов, протекающих в сознании читателя и читающего. Получая и осмысляя необходимую информацию, читающий откладывает её до востребования в кладовую своей памяти. Читатель же с помощью воображения, фантазии, интуиции воссоздает и хранит в своем сознании художественный мир писателя, становясь таким образом его сотворцом, соавтором.
Лев Николаевич Толстой был убежден, что формирование основных нравственно-психологических особенностей личности человека завершается на пятом году его жизни. В дальнейшем происходят главным образом количественные изменения. Но и в том, и в другом процессе он высочайшим образом ценил роль художественного слова как письменного, так и устного. Писатель хорошо понимал, что чтение-восприятие "Войны и мира" или "Воскресения" потребует особых навыков, высокой культуры, жизненного опыта. Поэтому среди его сочинений важное место принадлежит рассказам и повестям, рассчитанным на разные возрасты и разные уровни интеллектуального и эстетического развития. Они вошли в его "Азбуку", состоящую из "Четырех русских книг для чтения", и "Новую азбуку", а также в цикл так называемых "народных рассказов". Один из них – "Чем люди живы" – через сто лет перевернул душу персонажа романа А. Солженицына "Раковый корпус". Нужно очень пожалеть о том, что XX век недооценил эту часть художественного наследия великого человека и великого писателя.
Таким виделся естественный порядок вещей. Чтение художественной литературы было и остается одним из любимейших увлечений русской интеллигенции, непременной частью её духовной жизни. Но к концу XX века положение художественной литературы в России существенно изменилось. В марте 1999 года группа депутатов Государственной думы внесла предложение об изъятии литературы из школьной программы – за ненадобностью. Кто-то возмутился: деятели культуры во главе с академиком Д.С. Лихачевым выступили в печати с доказательствами абсурдности депутатских инвектив. Кому-то эта акция напомнила давнюю попытку футуристов "бросить Пушкина, Толстого, Достоевского с Парохода современности". Но когда эмоции угасли, обнаружилось, что в некоторых доводах депутатов всё-таки был свой резон. Преподавание литературы в большинстве школ оставляет желать лучшего. Это признают многие, учителя и ученики – в первую очередь. Художественная литература – единственный вид искусства, с которым школьник постоянно общается на протяжении 10–11 лет. И каких лет! Придя к учителю ребёнком, он расстается с ним взрослым человеком. Литература должна принимать самое активное участие в формировании личности, её нравственно-эстетических принципов. Принимает ли?
На положение литературы в школе самое непосредственное влияние оказывает культурная жизнь в семье и в стране. В свою очередь, могут играть роль особенности текущего литературного процесса, отношение к классике, место телевидения и других подобных развлечений.
В своё время, когда главным общим делом России было объявлено строительство социализма и следовало догнать и перегнать капиталистические страны, литературе предложили "занять своё место в рабочем строю". Подобное решение имело тяжелые последствия. Скажем здесь только о том, что таким образом писатель лишался внутренней свободы, без которой деятельность в искусстве невозможна. Но многовековой опыт развития мирового искусства и литературы игнорировался. Основным критерием оценки художественного произведения становилось его соответствие указаниям партии и правительства.
С начала 30-х годов литература начала на глазах терять свою привлекательность. Сужались тематические рамки, потому что строительству социализма в первую очередь нужны были книги
о трудовых подвигах, об отечественных прошлых и будущих военных успехах, о внутренней и внешней политике и т. д., и т. п. Уходили на второй план и исчезали лирико-романтические, фантастические, сатирические произведения. На глазах беднел язык. Талантливые книги, не нашедшие себе места "в рабочем строю", независимо от времени их создания безжалостно изымались из употребления. Были запрещены Ф. Достоевский и Н. Лесков, С. Есенин и А. Ахматова, М. Булгаков и А. Платонов – сей скорбный перечень можно продолжать долго.