Если первый период является приступом, согласно риторике, то второй период содержит развитие темы: задаётся как будто бы сугубо риторический вопрос: "Кого лишилися?", и ровно половину "Слова" составляет ответ в излюбленной для Феофана Прокоповича манере – с обилием исторических и библейских имён: Пётр – Самсон, Иафет, Моисей, Соломон, Давид и Константин. Раскрытие каждой из метафор основано на антитезе в каждом из этих имён. Работает антитеза "ныне – прежде", "было – стало", прошлое и настоящее времена выставлены именно в риторическую позицию, причём сделано это действительно с риторическим блеском (кстати, именно это словосочетание применительно к проповедям Феофана Прокоповича употребил Э. Винтер). Здесь сказались именно универсальность и законченность риторики, т. к. система словесных построений определяет само движение и само событие во времени. Произошла некая сшибка фабульного и сюжетного времён, т. е. времени, не контролируемого автором, и времени, затраченного на чтение или, в данном случае, на произнесение "Слова". Таким образом, можно сделать вывод о том, что художественное время в ораторской прозе (в данном случае в "Слове" Феофана Прокоповича) контролируется весьма строго. В связи с библейскими и историческими именами в "Слово" вторгается историческое время. Сознание реципиента при упоминании каждого из этих имён должно было, по замыслу оратора, неким образом переключаться на Петра, на его деяния, олицетворяя: Самсон – силу "каменную адамантову", Иафет – флот, победы морские, Моисей – "законы и уставы", Соломон – смысл и мудрость, Давид и Константин – церковь и Синод. И вновь необходимо отметить, что время историческое, прошлое, и время настоящее даны вне эволюции, в жёстко зафиксированном состоянии.
Третий период построен на обращении к "слышателям" – к россиянам. Оратор фиксирует психологическое состояние своё и "слышателей": "печаль, жалость, стенание" побуждают его к краткому слову. Замечательно сошлись два времени: глаголы прошедшего времени ("оставил, сделал") являются некими единоначатиями в этом периоде, однако, фиксирующими состояние России на момент смерти Петра, т. е. указывается реально настоящее время, являющееся залогом будущего: "Какову он Россию свою зделал, такова и будет: зделал добрым любимою, любимой и будет; зделал врагом страшною, страшная и будет; зделал на весь мир славною, славная и быть не перестанет" (128). Вновь создаётся риторическая парадигма, характеризующая соотношение реальности и её изображение в риторическом произведении. Грамматически оформлены время прошедшее и время будущее, хотя фиксируют они весь ужас и трагизм времени настоящего – смерть Петра.
Анализируя временную организацию данного "слова", мы пытаемся реконструировать риторический эстетический код в жанре ораторской прозы. Т. Е. Автухович не совсем права, считая, что наиболее адекватно риторическая модель выражена в жанре стихотворной сатиры и в жанре русской оды. Полагаем, что риторический код наиболее полно реализовался как раз в ораторской прозе, где воистину максимально приближены к ситуации непосредственного общения автор и реципиент (слушатель, читатель).
Четвёртый период – некая константа настоящего, что отражено глаголами "видим, надеемся" и т. п. – в связи с образом "милостивейшей и самодержавнейшей государыни нашей, великой героини, и монархини, и матери всероссийской" (128). За много лет до программной оды М. В. Ломоносова "На день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны" (1747) Феофан Прокопович даёт психологическую установку Екатерине I на продолжение дел Петра Великого: "мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быть подобной Петру Великому" (128). И если у Ломоносова дела Петровы должна продолжить его "дщерь", то у Феофана Прокоповича – его "помощница", "ложа его сообщница" и "короны, и державы, и престола наследница". Жёсткость организации настоящего времени диктовалась, как известно, суровой реальностью: шла жесточайшая закулисная борьба между сторонниками Петра и его противниками за власть, Феофан Прокопович – сам "птенец гнезда Петрова" – отчётливо понимал, что поражение Екатерины I поставит в крайне затруднительное положение всё бывшее окружение Петра и его реформы.
Заключение проповеди составляет пятый период в организации хроноса "слова". Искусный оратор убеждает в том, что "не весь Пётр отошёл от нас" (129). Сугубо риторическим приёмом является в концовке "слова" обращение к Богу и к России: "Но, о Россие, видя кто и каковы тебе оставил, виждь и какову оставил тебе" (129). Хитрый Феофан этой мудрёной фразой уравнивает Россию и Екатерину, утверждая вновь законность прав последней на Россию. Для риторической культуры Петровской эпохи "слово на погребение Петра Великого", на наш взгляд, является верхом мастерства и изощрённости: всё продумано и скомпоновано предельно удачно, умно. Недаром современники утверждали, что краткое "слово" Феофана не единожды прерывалось обильными стенаниями и воплями, длящимися иногда до получасу: "Вопль и рыдание сие перешло к вне церкви стоящим, и казалось, что самые стены церкви и валы крепости возревели". Определяющую роль в данной словесной конструкции сыграло, на наш взгляд, время, организованное по законам риторик и.
Анализируя "слова" и "речи" Прокоповича, Т. Е. Автухович справедливо считает, что "эволюция жанра проповеди продолжается в Петербурге, где в выступлениях Феофана, посвящённых общественно-политическим проблемам, разрабатывается новая эстетическая теория" (курсив наш – О.Б.). Исследовательница на примере ораторской прозы отстаивает свой тезис о всё ещё значительном влиянии на Феофана-художника эстетики барокко. Фактически же новая эстетическая теория Феофана Прокоповича была связана с новым литературным направлением и художественным методом – классицизмом, причём это нашло отражение не только в его, так сказать, светских проповедях, но и в сугубо церковных. Точнее сказать, эти определения всё меньше "работают" в петербургский период: и по содержанию, и по форме "слова" и "речи" Феофана Прокоповича всё более напоминают высокую оду классицизма, но в прозе, а некоторые из них (например, "Слово на погребение Петра Великого") становятся почти стихами в прозе. Ю. Ф. Самарин же утверждал, что "художественный элемент в проповедях Феофана Прокоповича мало развит". Суждение более чем спорное.