М. Шагал "Роды"
…Животные как будто знают, что потомство продолжает их род, и держатся известного закона в этом отношении. Только человек этого знать не знает и не хочет. И озабочен только тем, чтобы иметь как можно больше удовольствия. И это кто же? Царь природы, человек. Ведь вы заметьте, животные сходятся только тогда, когда могут производить потомство, а поганый царь природы – всегда, только бы приятно. И мало того, возводит это обезьянье занятие в перл создания, в любовь. И во имя этой любви, то есть пакости, губит – что же? – половину рода человеческого. Из всех женщин, которые должны бы быть помощницами в движении человечества к истине и благу, он во имя своего удовольствия делает не помощниц, но врагов.
(Лев Толстой "Крейцерова соната")
– Во взгляде на женщину я, знаете, с Толстым не совсем согласен… – самодовольно говорил офицер.
– Женщина – самка, и это прежде всего! – отвечал Иванов. – Среди мужчин хоть одного на тысячу ещё можно найти такого, который заслужил название человека, а женщины… ни одной между ними!.. Голые, розовые, жирные, безволосые обезьяны, вот и всё!
– Оригинально сказано! – с удовольствием заметил фон Дейц.
Э. Шиле "Семья"
"И правда!" – горько подумал Новиков.
Э, милый мой! – возразил Иванов, махнув рукой перед самым носом фон Дейца. – Скажите людям так: а я говорю вам, что всякая, которая посмотрит на мужчину с вожделением, уже прелюбодействует с ним в сердце своём… и весьма многие подумают, что слышат очень оригинальную вещь!..
(Михаил Арцыбашев "Санин")
Чаепитие сопровождалось разговорами на одну и ту же излюбленную тему – о женщинах. Спорить не приходилось. Конечно, женщина – низшее существо, орудие наслаждения, не больше. Никакой духовной связи между мужчиной и женщиной существовать не может. А если бы любовь заключалась главнейшим образом в духовной близости, в так называемой общности интересов, то не проще ли было бы сходиться вместе двум мужчинам, как, например, Назаров и Захаров. Нет, все эти рассуждения о душе совершенная ерунда. Ясно как палец, что мужчину с женщиной может соединять только тело. И большинство несчастных браков происходит оттого, что супруги требуют от брачного союза больше, чем он может дать. Никогда мужчине не понять женщины и в особенности женщине не понять мужчины: тут всё разное – и методы мышления, и отправные точки, и психология. Другое дело, когда люди сходятся только для наслаждения… Тогда всё хорошо и просто. Если и происходят конфликты на этой почве, то исключительно от неумения женщины уравняться с мужчиной в простоте взгляда на любовь – сошлись, получили что нужно, и до свиданья.
(Анатолий Каменский "Идеальная жена")
Это так обычно, что когда собираются мужчины, то они говорят о женщинах. Они могут говорить о чём угодно – об искусстве, о политике, о науке и религии – но их беседа никогда не будет так напряжённа и остра, как тогда, когда слово "женщина" не сходит с языка. Она как будто стоит перед ними – непременно нагая, непременно молодая и красивая, непременно любовница.
Ф. де Гойя-и-Лусиентес "Одетая Маха"
Где-то, забытые, теряются матери, жёны и сёстры – скучные женщины будней, и поперёк всего фона пёстрой жизни распростёрто обнажённое женское тело. И на это желанное тело, с той странной злобой, которую рождает неудовлетворённость, летят плевки, похожие на поцелуи, и поцелуи, похожие на плевки.
– Мы все прекрасно знаем, – говорил инженер, – что никто из нас не питает ни малейшего уважения к женщине… Мы все считаем их развратными, лживыми и доступными. Мужчина презирает женщину, но преследует её как совершеннейшее орудие наслаждения, пока она молода и хороша.
Когда же она состарилась, её вид не возбуждает ничего, кроме скуки, в лучшем случае – какого-то забавного почтения, как к отставной любовнице. Это уже – пенсия инвалиду!.. Все те прекрасные слова о женщине, которые мы читаем на страницах либеральных газет и поэтических произведений, ни для кого не обязательны в личной жизни!..
Когда мы восхищаемся тургеневским ароматом чистых девушек, мы, в действительности, только вдыхаем запах свежего женского тела. Женщина-товарищ нам не только не нужна, но даже враждебна, ибо конечная мечта мужчины – женщина-раба, покорная ласкам и не стесняющая его свободу ни в чём. Чистые девушки дороги нам только тем, что их ещё можно лишить невинности. Первое наше стремление при соприкосновении с невинной девушкой – развратить её.
А. Ватто "Грубая ошибка" ("Удача")
Ничто так не увлекает мужчину, как физическое и моральное насилие над женщиной, борьба с её стыдом, дикарская грубость захвата. И кто знает, не это ли, в конце концов, и нравится женщине. Пока мы молоды и наивны, мы часто боимся оскорбить женщину, играем в благородство, а она фатально ускользает от нас в руки более грубого и смелого.
(Михаил Арцыбашев "Женщина, стоящая посреди")
Ф. де Гойя-и-Лусиентес "Обнажённая Маха"
Н. Пуссен "Нимфа и сатиры"
Так доверчиво отдавалась она лесной тишине, лобзаниям влажных лесных трав, предавая обнажённые стопы, и слушала, не слушала, дремотно заслушалась.
Что-то шуршало за кустами, чьи-то лёгкие ноги бежали где-то за лёгкою зарослью.
Вдруг громкий хохот раздался над её ухом, – таким внезапным прозвучал ярким вторжением в сладкую мечту, – как труба архангела в Судный день, из милых воззывающих могил. Елисавета почувствовала на своей шее чьё-то горячее дыхание. Жёсткая, потная рука схватила её за обнажённый локоть.
Словно очнулась Елисавета от сладкого сна. Испуганные внезапно подняла глаза, и стала, как очарованная. Перед нею стояли два дюжие оборванца. Оба они были совсем молодые, смазливые парни; один из них прямо красавец, смуглый, черноглазый.
Оба едва прикрыты были грязными лохмотьями. В прорехи их рубищ сквозили грязные, потные, сильные тела.
Парни хохотали и кричали нагло:
– Попалась, красотка!
– Мы тебя наласкаем, будешь помнить!
Лезли ближе и ближе, обдавая противно-горячим дыханием. Елисавета опомнилась, вырвалась быстрым движением, бросилась бежать. Страх, похожий на удивление, раскачивал гулкий колокол в её груди – тяжко бьющееся сердце. Он мешал бежать, острыми молоточками бил под коленки.
Парни быстро обогнали её, загородили дорогу, стояли перед Елисаветою и нагло хохотали, крича:
– Красавица! Не кобенься.
– Всё равно не уйдёшь.
Толкая один другого, они тянули Елисавету каждый к себе, и неловко возились, словно не зная, кому и как начать. Похотливое храпение обнажало их белые, зверино крепкие зубы. Красота полуголого смуглого парня соблазняла Елисавету, – внезапный, пряный соблазн, как отрава.
Красавец хриплым от волнения голосом кричал:
– Рви на ней одежду! Пусть нагишом попляшет, наши очи порадует.
– Лёгонькая одежда! – с весёлым хохотом ответил другой. Одною рукою он схватил широкий ворот Елисаветина платья и рванул его вперёд; другую руку, широкую, горячую и потную, запустил за её сорочку и мял и тискал девически упругую грудь.
– Вдвоём на одну напали, как вам не стыдно! – сказала Елисавета.
– Стыдись не стыдись, а на травку ложись, – хохоча кричал смуглый красавец.
Он ржал от радости, сверкая белыми зубами и пламенными от похоти глазами, и рвал Елисаветину одежду руками и зубами. Быстро обнажались алые и белые розы её тела.
Страшно и противно было похотливое храпение нападающих. Страшно и противно было глядеть на их потные лица, на сверкание их ярых глаз. Но красота их соблазняла. В глубине тёмного сознания билась мысль – отдаться, сладко отдаться.
(Фёдор Сологуб "Капли крови")
У Лиды сладко и жутко поплыла голова. Как и всегда, когда она обнималась с Зарудиным, её охватило странное чувство: она знала, что Зарудин бесконечно ниже её по уму и развитию, что она никогда не может быть подчинена ему, но в то же время было приятно и жутко позволять эти прикосновения сильному, большому, красивому мужчине, как будто заглядывая в бездонную, таинственную пропасть с дерзкой мыслью: а вдруг возьму и брошусь… захочу и брошусь!
– Увидят… – чуть слышно прошептала она, не прижимаясь и не отдаляясь и ещё больше дразня и возбуждая его этой отдающейся пассивностью.
– Одно слово, – ещё прижимаясь к ней и весь заливаясь горячей возбуждённой кровью, продолжал Зарудин, – придёте?
– Зачем? – глухо спросила она, глядя на луну широко открытыми и налитыми какой-то влагой глазами.
Зарудин не мог и не хотел ответить ей правды, хотя, как все легко сходящиеся с женщинами мужчины, в глубине души был уверен, что Лида и сама хочет, знает и только боится.