Д. С. Лихачев выделял три основных вида редакций произведения в древнерусской литературе – идеологические, стилистические и фактологические, "вызванные стремлением расширить фактическую сторону произведения". В тех случаях, когда редактор изменяет текст произведения с целью придать ему определенный вид с точки зрения жанровых ориентиров и норм, позволительно говорить о жанровых переработках и, возможно, жанровых редакциях произведения.
Жанровыми переработками "Повести о Басарге" можно считать и указанные варианты "киевской" редакции произведения, в которых снимается его начальная жанровая противоречивость. В этих переработках "Повесть", если так можно сказать, – меньше роман и больше новелла, в отличие от первоначальной "антиохийской" редакции и других вариантов "киевской", в которых "Повесть", наоборот, меньше новелла и больше роман.
* * *
Сюжет "Повести о Басарге" в "киевской" редакции рассматривался А. А. Шайкиным в сравнении с системой сюжетных функций волшебной сказки, как их определял В. Я. Пропп. По мнению А. А. Шайкина, "архитектоника" произведения "поразительно близка структуре волшебной сказки". В связи с этим отметим момент небесспорного, на наш взгляд, отождествления А. А. Шайкиным героя "Повести" – взятого в системе всех его сюжетных действий и поступков – и героя волшебной сказки. Усматривая в сюжетном движении "Повести о Басарге" проявление сказочной функции "посредничества" ("о беде сообщается герою"), исследователь ничего не говорит о реальной смене главного героя произведения. (Напомним, что в сюжете "Повести" инициатива в действии переходит от купца Дмитрия Басарги к его сыну – отроку Борзосмыслу.) Такая смена главного героя невозможна в сюжете волшебной сказки. И вообще Борзосмысл как парадоксальный герой принципиально отличается от героя волшебной сказки. Последний после обретения волшебного помощника или средства, как писал В. Я. Пропп, "внешне теряет всякое значение: сам он не делает ничего, помощник исполняет все". Борзосмысл же все делает сам, и без волшебства, а только благодаря своим парадоксальным способностям. Таким образом, в лучшем случае Борзосмысл попадает под категорию пусть не волшебного, но парадоксального помощника. Но в реальности сюжета "Повести о Басарге" именно Борзосмысл становится ее главным героем – а это противоречит повествовательному канону волшебной сказки. Таким образом, "Повесть о Басарге" принципиально отличается от волшебной сказки по типу своего героя. Подлинный герой "Повести", ее протагонист Борзосмысл – не сказочный, а романный герой. Это частный человек, предоставленный самому себе и свободно, инициативно выстраивающий свою личную судьбу. Подобная концепция героя – существенно новая для средневековой русской литературы – становится значимым центром художественной системы "Повести" и воздействует на значения ее сюжета. Существенно изменяются значения его элементарных функций и событий, и в целом изменяется самый жанровый смысл сюжета, хотя бы он внешне, формально был в какой-то мере подобен сюжету сказочному.
И в то же время "Повесть о Басарге" типологически не чужда сказке – но другой сказке. А. А. Шайкин справедливо отмечает новеллистичность "Повести". Однако можно не согласиться с тем, как исследователь трактует эту жанровую особенность произведения. Новеллистичность "Повести" состоит не в том, что в ее повествовании "история <…> обрамляется личной судьбой", а в том, что "Повесть" в рассказе о состязании Борзосмысла и Несмеяна изображает частное исключительное происшествие. Все три слова здесь важны. Изображение же личной судьбы в ее целом вообще чуждо новелле. И то, что в "Повести" сопряжены частное происшествие, история и судьба героя, знаменует уже выход произведения из границ новеллистического жанра – жанра частной проблемы, частного конфликта.
Жанру новеллы в типологическом плане до известной степени соответствует фольклорный жанр новеллистической сказки. Эти жанры объединяет единый характер повествования и отчасти единый тип героя. Новеллистические сказки противостоят волшебным. Они, как писал В. Я. Пропп, "настолько резко отличаются от волшебных, что можно ставить вопрос о том, не относятся ли они, эти два вида сказки, к двум разным жанрам народного повествовательного искусства". В новеллистических сказках "волшебного средства никогда нет, и это может служить одним из признаков отличия их от волшебных сказок". Ядро новеллистической сказки, как и новеллы, – в изображении необычайного происшествия, "неслыханной истории, истории о совершенно невозможном". И невозможны эти истории именно потому, что совершают их обыкновенные люди, а не всемогущие волшебные помощники.
Отличие книжной новеллы от новеллистической сказки В. Я. Пропп видел в пространственно-временной и исторической конкретизации новеллы: писатели в ней "приурочивают действие к определенным местам и определенным именам, т. е. переносят его в плоскость реальных событий, тогда как сказка этого никогда не делает и не может делать". Скажем еще об одном отличии. В. Я. Пропп отмечал, что новеллистическая сказка "часто имеет классовый характер", т. е. она социально типизирует своих героев. Новелла же, формально отмечая социальный статус героя в силу своего стремления к конкретизации, на деле довольно безразлична к этому статусу. В новеллистическом герое важен не социальный статус, а личность и способность героя продуцировать происшествие. Главным героем новеллы может быть представитель любого социального ряда.
Таким образом, "Повесть о Басарге", изначально тяготея к жанру новеллы, в типологическом плане подобна сказке, но не волшебной, а новеллистической. Но поскольку "Повесть" в целом перерастает жанровые рамки новеллы и начинает формировать романную сюжетную структуру, постольку она в конечном счете уходит и от прямого типологического подобия с новеллистической сказкой.