– Алтан посылал сюда парламентеров?
– Его люди предложили кишлак под защиту взять. За деньги. И хотели, чтоб здесь от них пост стоял, а кишлак кормил его. Тут перевал хороший, долго через него возить можно, до зимы. А в кишлаке сами впроголодь жили. Плохо вышло. Алтан-биевы люди начали грозить, слово за слово, кто там первый стрелять начал, непонятно. Непонятно, как сам Алтан узнал. Тех спрятали, лошадей забили, что не сожгли, то закопали. А Алтан все равно пришел через неделю и всех под корень, и детей, и женщин. Шесты у каждого дома теперь стоят, где сколько убили, столько и стоит. Алтан-бий много крови на себя взял. Он в силе сейчас.
– В силе? Его, наверное, все вокруг ненавидят?
– Ненавидят-обидят, А его люди хорошо живут, очень хорошо. У него много людей, и каждый год к нему идут. Он всех принимает, даже врагов. Сильный бий. Хороший воин, храбрый. У него танк есть.
– Чего же ты тогда едешь с нами? – спросил Юс.
– Надо, – ответил Алимкул.
– Кровь тут, – сказал Шавер. – Алтан брата его убил, двоюродного. Деньги отобрал. А то – что им, киргизам, если Чингисхана вспомнил, и богатый, и не жадный, – уже хороший. Если б не брат, Алимкул сам бы к Алтану ушел, правда, Алимкул?
– Правда, – сверкнув рядом золотых зубов, ответил Алимкул. – У Алтана лучше.
– Погоди, – сказал Юс, – ты говоришь, Алтан тебя знает в лицо?
– Знает, – ответил Алимкул.
– Как же так: он же знает, ты кровник его?
– Он не знает. Мой брат с караваном шел. Люди Алтана напали, всех постреляли, перерезали, бросили в реку, груз забрали. Никто моего брата не узнал.
– А как ты знать можешь, что не узнал?
– Если б знал, меня после на его землю не пустили бы.
– А если не знал, то, может, сам он и не хотел твоего брата убивать? Может, если он узнает, то захочет возместить тебе? Это же случайно вышло.
– Как случайно? – Алимкул недоуменно посмотрел на Юса. – Он же хотел напасть на караван и всех перерезать. И напал. А мой брат там был. Совсем не случайно.
– Ты не понимаешь, – сказал Шавер. – Какая разница, знал или нет, намеренно или нет. Свою кровь за баранью не откупишь. И за деньги не откупишь. Бывает, соглашаются взять за кровь баранами, деньгами. Ну так что, если много денег, так убивай – и плати, пока денег хватит?
– Но ведь убил-то не сам Алтан. Может, он вовсе и не хотел, чтобы всех убивали?
– Приказал-отказал, – сказал Шавер, – а убили всех. Какая разница?
– Не пойму я вас.
– Поймешь. Поживешь – поймешь, помрешь – не поймешь, – сказал Шавер и захохотал, а вместе с ним и Алимкул, и Мурат.
Юс тоже захохотал. Не выдержал.
Вернулся Каримжон. Оставил лошадь на лужке, подошел к воде, стал на колени. Опустил руки в воду, брызнул себе на лицо, пробормотал несколько слов, поклонился воде, сложив ладони лодочкой. Поднялся, подошел к ним, сказал: «Поехали». На его шее висел испачканный землей и сажей полотняный мешочек. Шавер сказал что-то недовольно, Каримжон ответил одним словом, отвернулся, сел на коня и поехал вперед, не дожидаясь остальных.
– Умирать собрался, – сказал Шавер, – а я жить хочу. Хочу – не хочу, надо жить, кто моих баранов есть будет? Землю с мазара взял, глупый человек. Жить будем! Ты смотри, Юс, смотри за ним, он хоть и стреляет хорошо, совсем глупый стал. Злой.
– Буду смотреть, – пообещал Юс.
Шли через перевал тяжело. Тропа карабкалась по узкому моренному гребню над языком ледника, местами осыпалась, и лошадей приходилось вести в поводу. Они всхрапывали – боялись. Пересекали снежник, то и дело проваливались по колено, одна, Муратова, забилась, захрипела, роняя изо рта пену. Мурат достал из седельной сумки шило, воткнул лошади в нос, глубоко, почти по рукоять, выдернул, на снег брызнула струя крови. «Ай, плохо, – сказал Шавер, – еще не на перевале, а тутек уже».