В свете рассматриваемой нами проблемы неожиданно конкретизируются сообщения мемуаристов, что Блок "в минуты надежды на возврат творчества мечтал кончить "Возмездие". Ему хотелось увидеть в русской поэзии возрождение поэмы с бытом и фабулой". В том же свете не удивительно, что современные исследователи обнаруживают в некоторых стихах Блока отчетливое "конситуативное сближение с прозаическим повествованием". Особенно интересным в ряду подобных наблюдений блоковедов представляется нам анализ известного стихотворения Блока "На железной дороге", проведенный Ал. Михайловым. Исследователь, основываясь на некоторых самонаблюдениях Блока, усматривает в этом произведении "сюжет, близкий толстовскому, но воплощенный в поэтическом произведении". Особенно характерно следующее замечание: такой сюжет мог быть воплощен в стихах "благодаря поэтической концентрации сюжета и нахождению такой меры условности, когда стихотворение становится как бы конспектом романа". (Тут нельзя не вспомнить, что "конспектами" упорно и с "нажимом" именовал свои прозаические произведения А.П. Чехов, тот самый Чехов, перед новаторством которого преклонялся Блок.) При этом "На железной дороге" не имеет ничего общего с прозой в чисто формальном плане – это текст, написанный полнокровным силлабо-тоническим стихом с рифмой, а не верлибр. Ал. Михайлов говорит о его близости эпической прозе в семантическом отношении.
Разумеется, именно А. Блок имеет отношение к проблеме прозаизации стиха. Поскольку оба вида прозаизации можно разделить лишь в целях анализа, в рабочем порядке, а реально они существуют параллельно, постольку несколько слов об этом втором явлении применительно к Блоку сказать следует. Верлибром написаны два знаменитых блоковских произведения: "Она пришла с мороза" и "Когда вы стоите на моем пути". Их значение как формального новшества порою преувеличивается – и применительно к судьбе верлибра в русской литературе, и применительно к самому Блоку. Так, автор книги "Русский свободный стих" О. Овчаренко пишет: "А. Блок словно испытывал возможности разнообразных отступлений от канона: от метрики, от рифмы, от изометрии. И в 1908 году поэт выступил с качественно новой стихотворной формой – верлибрами...". Надо однако напомнить, что названные два стихотворения, которые исчерпывают набор бесспорных "верлибров" у Блока (их и называет далее О. Овчаренко), написаны в один день, а именно 6 февраля 1908 года. Тем самым данная форма родилась у поэта, по сути, единственный раз, то есть под влиянием преходящих мимолетных факторов, и не получила продолжения (не исключено, что отсутствие метра и рифмовки в "Когда вы стоите на моем пути" спровоцировано самим содержанием данного конкретного произведения, первоначально недвусмысленно называвшегося "Письмо").
Но если трудно убедительно сказать нечто большее о "прозаизации" внешней формы блоковских произведений, то о прозаизации блоковской поэзии как семантического явления можно высказать все то основное, что об этом надлежит сказать применительно к серебряному веку в целом. В стихи проникает равномерно выписанный сюжет, отстраненный, как в "объективных" жанрах прозы, от личности и судьбы автора. Место "Прекрасной Дамы" занимает "Незнакомка" – уже не лирический идеал, а женщина, в которой сокрыта "пошлость таинственная" (II, 188). В стихотворении "Повесть" это уже "ночных веселий дочь", блудница (II, 163 – 164). Стихотворные сюжеты обретают социальный разворот и приобретают у Блока, подобно Белому, характер новеллистики.
У Белого необходимо отметить ряд таких стихотворных новелл, образовавших циклы "Прежде и теперь" и "Образы", поскольку здесь стилизиция "под прозу" осложнена стилизацией еще одного рода. О первом из названных циклов Т. Хмельницкая пишет, что в его разделе "Прежде" дан набор "изящных, насмешливых, очень картинных стилизаций в духе живописи Сомова, забавно и грациозно, с легким налетом непристойности, изображающих галантные эпизоды французского придворного быта XVIII века. <...> Недаром многие шутливо стилизованные стихи Белый непосредственно посвятил Сомову...". Синтез по линии "поэзия – живопись" несомненно входит здесь в целевое самозадание Белого, но все же перед нами словесные тексты – причем стихотворные тексты, использующие приемы исторической новеллистики. "Влияние Некрасова и вторжение прозы" подмечаются, впрочем, Т. Хмельницкой применительно ко второй части цикла ("Теперь"). Но и эти стихотворения носят отпечаток попыток синтеза в духе жанровой живописи. Словом, в едином цикле произведения вряд ли могут быть стилизованы "в одностороннем порядке" первая половина – под живопись, а вторая – под прозу. И прозаизация, и "словесная живопись" пронизывают весь этот цикл. Подобным образом "дважды стилизованными" можно признать стихотворения "Кентавр", "Игры кентавров", "Битва кентавров" – и др. из цикла "Образы".
Прозаизация поэзии проявляет себя в серебряный век и попытками особого построения книги стихотворений. Символисты предприняли первые попытки в этом направлении, и заявление Блока, что три тома его стихов составляют "роман", весьма показательно в этом смысле. Однако следующее поэтическое поколение пошло гораздо дальше, и у акмеистов Г. Иванова, Н. Гумилева есть интереснейшие попытки эпической "романной" прозаизации стихотворной лирики.
Георгий Иванов издает в 1912 году сборник "поэз" под названием "Отплытие на о. Цитеру". Обращает на себя внимание композиционное построение сборника: открывается он единым эпиграфом, после которого следует, точно перед романом, пролог под названием "Мечтательный пастух". Заканчивается сборник опять же по-романному эпилогом "Я, как моряк прибывший к гавани...". Внутри книги составляющие ее стихотворения разбиты на четыре раздела, имитирующие четыре части романа ("Любовное зеркало", "Клавиши природы", "Когда падают листья" и "Солнце Божие").
Эпичность замысла проявляет себя далее в поразительной хронологической растянутости тематики отдельных стихотворений, из которых составлена эта эксцентрическая композиция. Сюда вместились мотивы от времен античности ("На острове Цитере", "Икар" и др.), давшие название всей книге, европейского средневековья ("Песня о пирате Оде", "Амур мне играет песни" и др.), ориентальные старинные мотивы ("Скакал я на своем коне к тебе, о любовь...", "Люблю – сказал поэт Темире"), – наконец, мотивы современной жизни ("Мы вышли из комнаты душной...", "Весенние аккорды" и др.).
Н. Гумилев усматривал в темах стихотворений влияние М. Кузмина, указывал, что "в духе стилизованных пасторалей М. Кузмина" написаны пролог и эпилог". Критик В. Крейд, в свою очередь, находил в эпилоге "гумилевские интонации". Верно во всяком случае, что стилизаторство Г. Иванова проявляет себя и в попытках играть чужими стилями, причем игра эта, функции которой неясны, носит эклектический оттенок.
Стилизаторское начало осложняется в книге Г. Иванова, подобно циклу А. Белого "Прежде и теперь", тем, что осуществляется не только синтез поэзии с прозой, но и синтез поэзии и живописи. Дело в том, что "Отплытие на о. Цитеру" – это название картины Антуана Ватто, в серебряный век всем памятной, и автор прямо рассчитывает на весь соответствующий этой картине (и творчеству Ватто как живописца вообще) круг ассоциаций. Г. Иванов пытается создать, таким образом, своего рода "лирический роман в стихах по мотивам сюжета картины Ватто". Дополнительно же проходят в тексте мимолетные стилизации в духе других русских поэтов серебряного века – приятелей и наставников. Вот, например, явное обыгрывание гумилевских интонаций:
Я как моряк прибывший к гавани
Коротким отдыхом не пьян.
Но к новому готовлюсь плаванью
И сердце рвется в океан.
(Отплытие на о. Цитеру. С. 22)
Хотя подробное рассмотрение данной проблемы выходит за рамки настоящего раздела, укажем, что стилизаторская стихия вообще разлита в книге Г. Иванова, что непосредственно вытекает из эстетических позиций того кружка, к которому он принадлежал.