("Майское" из сборника "Газетные стихи", перевод С. Мнацаканяна)
Тоне Павчек (1928–2011) после окончания Люблянского университета, сотрудничал в периодической печати, руководил театром в Любляне, много переводил, в том числе русскую поэзию (Блок, Маяковский, Есенин, Ахматова, Пастернак, Цветаева). Его ранней лирике свойственна романтичность, импрессионистичность, порой сентиментальность. Он утверждает волшебное вечное "жить" и не может смириться с тем, что до сих пор на этой планете "изо дня в день стреляют, // стреляют в себя и других, // в настоящее и грядущее, // в идеалы, // в идеи, // в надежды, // и в человека" (стихотворение "Среди трав и миражей…", перевод Ю. Левитанского). Лирический герой Павчека ищет связь с природой, олицетворяющей саму жизнь, несмотря на всю парадоксальность современного мира, воспринимает его позитивно, потому что человеческое бытие – это радость и боль одновременно. Для поэта мука, восторг, счастье – взаимопроникающие начала. Отсюда его склонность к патетике, приподнятость лирики, торжественная напевность стиха, в котором классическая форма искусно чередуется с верлибром. Это характерно для сборников "Мечты продолжают жить" (1958), "Плененный океан" (196 4). Во второй книге в ряде стихотворений ("Память о земле", "Пре данност ь", "Молитва") поэт, подчеркивая связь времен, обращается к земле предков, ищет опору в ее энергии.
Жизнелюбие и оптимизм отличают мировосприятие Цирила Злобеца (род. 1925), словенца, чье детство пришлось на период итальянской оккупации Словенского Приморья. В восемнадцать лет он ушел в партизаны, после войны учился в Любляне. Известен как журналист, редактор, переводчик, общественный деятель. Влияние на его поэтику оказали поэты-земляки И. Груден, С. Косовел, А. Градник, а также представители современной итальянской поэзии. Выразительная и яркая, часто окрашенная чувственными мотивами лирика Злобеца находит воплощение как в свободном стихе, так и в форме сонета – сборники "Сбежавшее детство" (1957), "Любовь" (1958), "Оазис для двоих" (1964), "Стихи гнева и любви" (1968). В стихотворениях "Древо любви", "Чудо любви", "Чудесное приключение" любовь представлена как состояние величайшего счастья и гармонии. Версификация в стихотворениях Злобеца не усложнена, в его поэтическом языке пересекаются конкретные и абстрактные понятия. Интерес поэта к экзистенциальным проблемам воплощается в в современном интеллектуальном словаре, в желании "выкрикнуть слово, // которое само по себе является жизнью" (стихотворение "Слово", перевод Е. Винокурова).
Более склонен к модернистскому эксперименту последний из четверки Каетан Кович (род. 1931), по образованию филолог-компаративист. Начинал он как журналист, затем много лет работал в Государственном издательстве Словении. В его переводах вышли П. Элюар, Р. М. Рильке, Г. Тракль, Ш. Петефи. Оптимистический взгляд на мир сочетается в поэзии Ковича с чувствами горечи и разочарования, ставшими реакцией на абсурдность современной действительности – сборники "Ранний-ранний день" (1956), "Корни ветра" (1961) и "Огневодье" (1965). Образ мира одновременно фееричен ("Зеленое стихотворение", "Желтое стихотворение", "Красное стихотворение", "Белое стихотворение" – сборник "Корни ветра") и ужасен ("Псалом" – там же). Обе эти его стороны поэт пытается показать на новом выразительном уровне с помощью выверенного, основанного на радикально модернистской метафоре поэтического языка. Соединяя отточенную мысль и искреннее чувство – "огонь" и "воду" – два часто взаимоисключающих элемента – Кович дает значению слова и форме стиха новую жизнь:
О шептанья,
О крики.
Мир есть голос и тишина.
Целым хочу я быть.
Ибо мир – огневодье.("Огневодье", перевод А. Романенко)
Большое влияние на субъективизацию словенской послевоенной лирики оказало творчество Божо Водушека, лишь в 1966 г. выпустившего свою вторую книгу "Избранные стихотворения" (первая вышла еще до войны). Его с полным правом можно назвать лириком, ищущим смысл поэзии в ней самой (стихотворения "Рож дение Адама", "Сияющая тишина высокого дня"). Его лирический герой автономен и самодостаточен, в своих поисках смысла бытия он подчинен лишь самому себе.
Начало 1960-х гг., несмотря на некоторые болезненные репрессивные меры в области культуры, (закрытие журнала "Перспективе", ликвидация экспериментальной студии "Одер 57"), можно рассматривать как время "оттепели", период конструктивного столкновения самых противоположных точек зрения на будущее искусства, на то, останется ли оно в подчинении у идеологии или обретет абсолютную свободу. В это время произошло три существенных прорыва. Во-первых, стало возможным возвращение к довоенной поэтической традиции, к эстетике экспрессионизма и радикального авангарда, представленной в произведениях А. Подбевшека и С. Косовела. Во-вторых, поэты-шестидесятники первыми начали активный творческий диалог с современной им европейской поэзией в лице самых видных ее представителей. Наконец, впервые после войны было достигнуто равноправное сосуществование разных идейных и художественных принципов: от традиционных народных мотивов до экзистенциальных и метафизических исканий. К этому прибавился интерес поэтов к новым выразительным возможностям языка, его структуре, поиск нетрадиционных способов передачи смысла, начало экспериментов с визуальной и конкретной поэзией и освоения мультимедийного инструментария. В целом это десятилетие оказалось очень плодотворным. Была восстановлена прерванная в первые годы социалистического строительства связь с национальной поэтической традицией начала ХХ в., созданы предпосылки для развития эстетического плюрализма, равных условий для представителей разных литературных направлений, концепций и художественных взглядов.
Одним из главных реформаторов поэтического языка в словенской литературе второй половины ХХ в. является Дане Зайц (1929–2010). Во время Второй мировой войны он потерял отца и двух братьев, был вынужден бросить школу, в начале 1950-х гг. был исключен из гимназии за политическое инакомыслие. Первый сборник Зайца "Выжженная трава" резко контрастировал с неоромантической приподнятостью лирики авторов "Стихов четырех". Полученный в годы войны импульс разочарования и неверия в создание устойчивой реальности стал для поэта доминантным. "Сизифово" сопротивление лирического героя агрессии окружающего мира, облеченное в свободный стих, характерно и для следующего сборника "Язык из земли" (1961). В стихотворениях Зайца отражена истина нового времени – нет более поколения, уверенного в том, что жизнь априори имеет смысл, мир утратил почву под ногами и небо над головой. Традиционные гуманистические ценности показали свою несостоятельность, язык поэзии не способен более выражать истину. Об этом говорит программное стихотворение "Комок пепла": язык традиционной поэзии – больше не огонь истины, а пепел. Поэт выбрасывает "заржавленный ключ" от старой поэзии, выметает пепел старого языка. Его новый язык, словно праязык, – чист, силен и первобытен, это "язык из земли". Он так прост и одновременно многозначен, что его нельзя перевести, "объяснить" рационально, это – "язык, говорящий словами щепоток и пальцев" (перевод Ю. Мориц). Стремясь прорваться сквозь стену стереотипов "нормального" словоупотребления, Зайц апеллирует к архетипическим образам, но так, что время теряет свои узнаваемые очертания и выступает как квинтэссенция вневременного, вечного:
Камни вылизал дождь.
На печке блестит вода.
Дождь размывает печь.
Песок засыпает клеть.Дикою стала лоза.
Осевший колодец зачах.
Последняя тлеет стена.("Мертвые образы", перевод Ю. Мориц)
В третьей книге "Убийцы змей" (1968) поэт идет еще дальше, теперь язык поэзии "фальшив", все, к чему он прикасается, становится ложью.
Для тональности первой книги поэта, переводчика, общественного деятеля Вено Тауфера (род. 1933) "Свинцовые звезды" также характерно чувство страха, одиночества и разочарования, присущее поколению "негероических сыновей героических отцов". Он тщетно ищет связь между погибшими в антифашистской борьбе родителями и запутавшимися в экзистенциальных проблемах детьми (цикл "Меланхолия второго эшелона", посвященный "отцу-воину"). Лирический герой двух его следующих сборников "Узник свободы" (1963) и "Упражнения и задачи" (1969) стремится к пониманию сущности человеческого бытия, но сначала он теряет ориентиры, затем иллюзии, а потом и сам смысл происходящего; остаются лишь названия, даваемые предметам, прежде чем они исчезнут. Не случайно одним из основных в лирике Тауфера этого периода становится мотив плаванья на корабле, потерявшем управление, плаванья в никуда: "корабль, который идет без конца, сам не зная куда" (стихотворение "Море", перевод А. Романенко). Парадоксальность конфликта человека и мира переосмысляется в цикле "Словенские сонеты 62", в котором сделана попытка соединить национальную классическую традицию с ультрамодернистским экспериментом. Теряя свое конкретное наполнение, слова все больше приобретают абстрактное значение, наделяются новыми символическими и экзистенциальными смыслами. Логическая связь между ними заменяется ассоциативной, герметизм стиха растет. В третьей книге модернистская составляющая поэтики Тауфера усиливается. При этом он систематически обращается к традиционным поэтическим формам (сонет, газель, глосса), к смысловым подходам и принципам, использовавшимся классиками. Стихотворения часто строятся на игре или загадке ("Дон-Кихот"), переосмысляют мифы ("Немой Орфей"), язык перестает быть средством выражения и становится собственно предметом поэзии. Это особенно заметно в последнем цикле сборника "Формы и решения", где слово, по сути, оказывается единственной объективной реальностью.