1.4. Александр Христофорович Востоков (1781–1864)
А.Х. Востоков в 1820 г. опубликовал "Рассуждение о славянском языке", в котором путем сопоставления славянских языков – русского, украинского, белорусского, польского, сербского и др. сделал ряд крупных лингвистических открытий: уточнил отношения между церковнославянским (старославянским), русским, польским и сербским языками (через анализ разных рефлексов древнейших сочетаний tу, dj, к перед е, i, определил звуковое значение юсов через сравнение фактов "Остромирова Евангелия" и польского языка (сохраняющего носовое произношение гласных). Его открытия в области славянской фонетики, признанные отцом славянской филологии И. Добровским (1753–1829), были поразительными и вместе с его "Русской грамматикой" (1831) подключали славистику к индоевропейскому языкознанию в качестве ее неотъемлемой части.
Итак, четыре гениальных ученых, находясь в разных местах и занимаясь во многом разными языками, но в одном аспекте, явились создателями исключительно плодотворного сравнительно-исторического языкознания.
1.5. Вильгельм Гумбольдт (1767–1835) – создатель общего языкознания
Общую оценку Вильгельма Гумбольдта как "величайшего" человека Германии и его широчайшей эрудиции, в особенности в области знания языков и постановки масштабных проблем, и вместе с тем его сложной формы изложения – "дебрей его языковой философии" и "мистики", не позволяющих нам полностью оценить значение его работ или даже понять то влияние, которое они якобы оказали на развитие языкознания", – дал Вильгельм Томсен сто лет назад, в 1902 г. [Томсен 1938: 69–70] Как видим, оценка противоречива и скорее отрицательна. Признавая "чрезвычайно обширные познания языков, познания, охватывающие языки от баскского до североамериканских языков в одном полушарии и до малайско-полинезийских языков в другом, этот тонкий мыслитель рассматривает в ряде своих работ <…> с философской (кантианской) точки зрения различные стороны языка, языковые группы и языковые индивидуальности в их отношении к человеческому духу и человеческому мышлению и культуре. Без сомнения, все это означает очень большой шаг вперёд по сравнению с поверхностной языковой философией и "всеобщей грамматикой" предыдущих веков; и не без основания Гумбольдт рассматривается в Германии как основоположник "общего языкознания" нового времени <…> И все же, несмотря на всю признательность за это, несмотря на всё восхищение этой гениальной умственной работой, нельзя отделаться… – после того, как с трудом пытаешься пробраться сквозь дебри его языковой философии, – от впечатления чего-то такого, что очень далеко лежит от нас, от более эмпирического понимания языка нашего времени (конца XIX– начала XX вв. – В.Б.).
Перед нами нередкий, но, несомненно, самый яркий пример того, как непросто и нескоро приходит понимание того, что сделано гениальным первооткрывателем и как узко и явно субъективно, в зависимости от своих научных позиций, оцениваются его непривычно свежие и глубокие мысли.
Начнем с "влияния", т. е. с последователей: тут можно опереться на конкретные факты.
Известно, что младший современник Гумбольдта Ф. Бопп говорил о нём с большим уважением, а учениками и научными последователями Гумбольдта считали себя Штейнталь, Шлейхер, Фосслер, Потт, Курциус, Бодуэн де Куртенэ и Потебня. Это первое.
Второе. Гумбольдт был не только и не столько компаративистом (работавшим сравнительно-историческим, в частности "эмпирическим", методом, с позиции которого младограмматик В. Томсен пытался охарактеризовать его огромное и разностороннее творчество), сколько основоположником нового направления в лингвистике. Он был первым, кто заложил основы общего языкознания, направления, которое по праву называют философией языка и которое "охватывает высшие лингвистические обобщения и далеко идущие выводы" [Лоя 1968: 52]. Вспомним и о неогумбольдтианстве – течении, возникшем в XX в.
Гумбольдт не углублялся в праязыки и не делал скоропалительных выводов о родстве языков. Он изучал их в живом состоянии и сопоставлял на синхронном уровне, из чего вырастали его широкие классификации типологического свойства.
1. Почти планетарный кругозор В. Гумбольдта позволил ему стать родоначальником классификаций и научных идей, переросших впоследствии, особенно в XX в., в целые научные направления. Так, до сих пор в учебниках по теории языка излагается схема его типологических классификаций – морфологической и синтаксической. Правда, в ряде случаев к этим классификациям даются добавления и уточнения, особенно после работы американского учёного Э. Сепира. Гумбольдта и историко-сравнительное языкознание упрекают в преувеличении роли флексии (в "зафлексованности", как мы бы сказали сейчас). И это правильно, поскольку грамматические значения могут быть выражены (и не хуже флексии) другими способами – порядком слов, служебными словами и т. п.
2. Его доклад "О сравнительном изучении языков", прочитанный в Берлинской академии в 1820 г., подводил философскую базу под только что появившиеся сугубо лингвистические труды Ф. Боппа и Я. Гримма, способствовал укреплению выдвинутого ими сравнительно-исторического метода и тем самым подчеркивал необходимость целенаправленного его применения в самостоятельной науке: "Сравнительное изучение языков только в том случае сможет привести к верным и существенным выводам о языке… если оно станет самостоятельным предметом, направленным на выполнение своих задач и преследующим свои цели" [Гумбольдт 1984: 307].
3. Затрагивая вопрос о соотношении индивидуального и общественного в языке уже в этом докладе, а также более основательно в своем основном, трёхтомном труде "О языке кавн на острове Ява" (особенно ценным своим Введением "О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода" (1836–1839), Гумбольдт подчеркивал: "Создание языка обусловлено внутренней потребностью человечества" [Гумбольдт 1984: 54], причём язык нужен людям не только как "внешнее средство общения людей в обществе", но и для образования мировоззрения, которого человек "только тогда может достичь, когда своё мышление поставит в связь с общественным мышлением" [Гумбольдт 1984: 51]. Связывая язык с мышлением, с "инстинктом разума", заложенным у человека от природы, Гумбольдт подчёркивает общественный, надличностный, характер его функционирования: "язык поднимается над их (человеческих индивидуальностей. – В.Б.) обособленностью", – подчеркивал он [Гумбольдт 1984: 68]. Итак, и язык, и "общественное мышление" по своему назначению социальны.
4. Касаясь проблемы возникновения языка, Гумбольдт, опять-таки помня об "общественном мышлении", говорит о целостном характере языка, разделяющего "природу всего органического": "…языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно всё, что делает его единым целым", т. е. самодостаточным "организмом". Но это не тот организм, о котором позднее будет говорить Август Шлейхер с биологической позиции. "Организм языка, – по Гумбольдту, – возникает из присущей человеку способности и потребности говорить, в его формировании участвует весь народ" [Гумбольдт 1984: 311].
5. Поскольку язык создается многими индивидами, а в совокупности "всем народом", то в ходе этого длительного творческого акта в нём отражается "дух" народа, его культура, а сам он становится душой народа. Так организм языка оказывается категорией не только социальной, но и психологической – "душой народа".
6. Уровень развития языка, порождаемого и развиваемого через отдельные личности "всем народом", соответствует уровню культуры народа, но вместе с тем любой из языков способен стать выразителем самой высокой (общечеловеческой) культуры. Инстинкт человека менее связан, а потому представляет больше свободы индивидууму, поэтому продукт инстинкта разума (т. е. язык) может достигнуть разной степени совершенства, тогда как проявление животного инстинкта всегда сохраняет постоянное единообразие [Гумбольдт 1984: 314]. Говоря так, Гумбольдт как бы дает шанс "примитивным и неразвитым" языкам достичь совершенства.
7. Язык – продукт творчества народа, а не отдельного индивидуума. Эта мысль им выражена убедительно и доходчиво: "Язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу; позднейшие поколения получают его от поколений предыдущих. В результате того, что в нём смешиваются, очищаются, преображаются способы представления всех возрастов, каждого пола, сословия, характера и духовного различия данного племени, в результате того, что народы обмениваются словами и языками, создавая в конечном счёте человеческий род в целом, – язык становится великим средством преобразования субъективного в объективное, переходя от всегда ограниченного индивидуального к всеобъемлющему бытию" [Гумбольдт 1984: 318].
8. Гумбольдт уловил двусторонность языка по отношению к человеку. С одной стороны, язык как продукт народа является "чем-то чуждым для человека" (уже готовым, не своим), с другой стороны, человек "обогащён, укреплён и вдохновлён" этим объективным наследием и творчески пользуется им. Получается, что субъект придаёт языку субъективное существование. Полагают, что именно этот тезис Гумбольдта породил младограмматизм, поставивший своей целью изучение языка отдельной личности.