Самые рисковые из нас даже слегка высунулись из-за кустов и отчаянно замахали руками. Оживи, мол, чурбан! Мотай удочки! Чеши, как наскипидаренный! Не пойман - не муж. В смысле не чурбан. Ну, короче, ясно кто, точнее - никто…
Но где там! Чурбан-истукан вышел характером в своего прототипа-героя. Полностью перенял от него геройскую, то есть павлинью, величавость и геройское, то есть ослиное, упрямство. Стоит как вкопанный. Никакого соображения на лице не выказывает. Только на лбу написано: "Вам будет что порассказать своим внукам и правнукам!"
- Ну что, подружка, - говорит меж тем Деянира-2. - За работу, пожалуй. А то ведь с дубом намаешься, особенно если сучок попадется. Я начну, а ты - на смену.
Она по-леспромхозовски поплевала на ладони и взяла наперевес, как автомат, пилу-ножовку:
- Эх-ма!
Мы в ужасе зажмурились и заткнули уши. Не станем разбивать сердца читателей описанием наших терзаний. Хотя Гомер и Гюго развернулись бы тут вовсю. И вдоль по Питерской, и поперек Тверской, и вверх ногами по Ямской. Признаться, и нас подмывает, ну да ладно: опустим душераздирающие страницы.
Минуты, да нет, секунды тянулись, как дни и недели перед получкой. Наконец мы услышали возглас Антоши Добронравова и догадались, что подросток-чудовище, закаленный кошмарными видеотриллерами, прятать взор не собирался, а наблюдал трагедию с полным смаком.
- Атас! - ликующе возгласил смакователь трагедий. - Боевая ничья!
Мы открыли глаза и… узрели диво. Истукан был цел и невредим. Более того, он самостоятельно и уверенно двигал в сторону видовой площадки. Его палачи-подружки удалялись в противоположном направлении - в сторону ресторана "Парус". Иногда они оглядывались и задорно махали истукану платочками. Он в ответ грозил им пальцем.
Главное, что все они - это было совершенно очевидно - испытывали восторг и ликование.
Что же произошло на волжском берегу буквально на наших глазах, которые, к сожалению, были закрыты? Попытаемся воссоздать картину событий, опираясь на свидетельские показания, то есть бессвязную речь второгодника Добронравова и на признания самих злоумышленниц, сделанные ими вскоре весьма откровенно в тесном женском кругу и с полными фужерами в руках.
Итак, Деянира-2, она же супружница Луки Самарыча занесла пилу над его двойником:
- Эх-ма!
Тут уралочка не выдержала:
- Но ведь мы еще не решили, как будем делить дуб.
- Не вижу здесь проблемы, - отвечала дровосек в юбке.
- Есть проблема. Кому достанется верхняя часть предмета, а кому - нижняя?
- Ну? - не поняла жена-пила. - Какая разница?
- Давай определим, в какой части находится то, что считается главным достоинством кавалера, - предложила подружка-разведеночка.
- Наверное, в верхней, - предположила подружка-жена. - Там голова.
- Хорошо, - мгновенно согласилась разведенка. - Верхнюю часть уступаю тебе. Ты все-таки хозяйка, а я всего лишь гостья.
- Ну… - что-то сообразила жена. - Так не пойдет. Закон гостеприимства - прежде всего. Бери себе верх, а я уж, так и быть, возьму низ.
- О-о-ох! - не выдержала щедрая гостья. - Зачем же мне верх?
- Ну! - возразила не менее щедрая хозяйка. - А мне зачем?
- А-а-ах! - воскликнула уралочка. - Перед нами - поистине неразрешимая проблема!
- И главное - выпить больше нечего, - посетовала колдыбанка. - Для правильного направления мысли.
С досады она хлопнула себя по лбу и тут же, как ее великий супруг, озарилась.
- Мы рассуждаем с тобой, подруга, по-московски, сказала она. - Разве обязательно пилить, как всегда, поперек? Давай по-своему: вдоль. Тяжелей, конечно, гораздо, зато поделим всё абсолютно поровну. Пополам.
И снова Деянира Вторая с леспромхозовским шиком поплевала на ладони и занесла пилу над чурбаном. Впрочем, нет, на сей раз пилу она, наоборот, опустила. Потому что решила пилить вдоль не сверху, а снизу. С того места, откуда, как говорится, ноги растут.
- Эх-ма!
Еще секунда, и кощунственный акт вандализма свершился бы. Но… свершилось все-таки колдыбанское диво. Оно же - диво по-колдыбански.
- Мне стыдно за вас! - раздался над Волгой знаменитый возглас. Сообщницы вздрогнули. Оно и понятно: знаменитый возглас приводит в содрогание даже Жигулевские горы.
Как вы догадываетесь, это не выдержал наконец истукан.
- Мне стыдно за вас! - повторил он голосом, каким говорят вожди на партийных съездах, заклинатели духов на спиритических сеансах, криминальные авторитеты на своих бандитских разборках, короче, голосом героя Самарской Луки.
Сие нисколько не удивительно, ведь истукан был двойником Луки Самарыча. С какой стати ему петь чужим голосом?
- Какой стыд! - продолжал обличать женщин двойник Луки Самарыча. - Вы не знаете элементарных истин. Можно разделить пополам руки, ноги, уши. Но как разделить пополам то, что является у мужчины самым важным? Это же неделимо!
- Голова? - полюбопытствовала, приходя в себя, сообщница-жена.
- При чем тут голова! - удивился двойник ее мужа.
- Наверное, сердце? - захотела выпендриться сообщница-разведенка.
- Что за ерунда! - возразил кавалер ее сердца.
- Язык? - догадались обе дуэтом.
- Скажите еще, гланды! Или аппендикс, - сердито цыкнул истукан. - Неужели у вас нет глаз? Ну?
- Ну-у-у… - растерянно пропищали недогадливые женщины, которых не могла выручить даже их знаменитая женская логика. - Ну-у-у?
- Жи-вот! - гневно выпалил дуб. - Главное у мужчины, если он истинный колдыбанец, - это жи-вот!
- Наш живот тире наше нутро! - продолжал партийный трибун, он же заклинатель духов, а равно криминальный авторитет, короче, чурбан. - Именно нутром тире животом мы постигаем удивительные, особые истины.
- Живот истинного колдыбанца не разделишь пополам. Он всегда будет цельным и целым, ибо целиком принадлежит Особой Колдыбанской Истине. Именно в животе у нас сидит и живет эта удивительная эпохальная истина.
- Потому никакие силы, даже безвременье, не способны нанести ни малейшего ущерба мощи удивительного колдыбанского живота.
- Каким был колдыбанский живот, таким и будет! - провозгласил громогласно говорящий чурбан. - Лично я испытываю на этот предмет восторг и ликование.
С этими словами обличитель снова стал полным дубом. То есть самим собой. Застыл и не шелохнется. Хоть кол на голове теши, хоть пятки чеши, хоть гланды, а заодно аппендикс вырезай. Хоть без наркоза.
Минуту-две женщины приходили в себя.
- И ты, подружка, еще сомневалась, что это чурбан, - молвила наконец уралочка. - Разве может человек говорить такие речи?
- Стопроцентный чурбан! - убедилась наконец и колдыбанка. - Хотя утроба у него ненасытная.
- Это ты насчет того, подружка, что он семгу с шоколадом любит? - ляпнула уралочка и поспешила замести следы. - И как же мы теперь, подружка, будем чурбан пилить?
- Зачем его пилить, если он сам раскололся? - вынесла вердикт колдыбанка. - Теперь этот чурбан даже для мебели не годится. Только на дрова.
Обе тяжело вздохнули. Мол, ох как трудно делить женское счастье! Точнее, делиться им. Даже если оно деревянное.
- Есть идея, подружка, - сказала гостья уже с обычной своей задорной интонацией. - Пошли в ресторан? И сами расколемся друг дружке, о чем нутро болит.
- Так ведь там, в ресторане, - все втридорога, - замялась колдыбанка-супружница с обычной своей бережливостью. - Как дать пить?
- За мой счет, разумеется. Я же отпускница, - успокоила разведеночка. - Сделай, подружка, одолжение.
- В одолжение можно, - согласилась колдыбанка. - Как пить дать!
И они с восторгом и ликованием пошли пить. В смысле постигать открывшиеся им истины. И открывать новые. Может быть, даже и правильные. Хотя для женской логики - это поистине подвиг…
Вот и всё. Всё! А ты, читатель, думал, что будет и еще продолжение? Уже с участием наших жен, да? В смысле подозрения, объяснения, а равно скандалы с порчей посуды и других предметов, в смысле наших затылков и макушек.
Оно, конечно, логично. Но мы своевременно предприняли беспрецедентные меры профилактики. Получку отдали до копейки. Сходили с женами на рынок. Некоторые из нас даже выполнили свое давнее обещание: вбили дома гвоздь в стену. Причем на глазах у всего изумленного Колдыбана.
Быль это, читатель, быль. Хотя, конечно, и небывалое диво…
Что? А теперь тебе, ушлый и дошлый, подавай небылицы? Может, еще вымыслы и домыслы? Не будь наивным. Без бурь, гроз и душераздирающих сцен в духе Гомера и Гюго обошлось потому, что мы всё-всё, что дошло до жен, растолковали именно как небылицу. Как вымыслы и домыслы.
Поверили. Однако с тех пор колдыбанки почему-то больше не называют своих мужей чурбанами, истуканами, идолами. Даже будучи в сильном гневе. А то ведь, знаете ли, всегда где-нибудь на дороге прямо под ногами валяется множество чурбанов. А ну как эти чурбаны, услыхав, что очень похожи и на Самосудова, и на Безмочалкина, и на Молекулова, и на Профанова, и уж тем более - на Ухажерова, возомнят себя двойниками названных героев и оживут? У-у-у, какая будет тогда удивительная путаница, у-у-ух!