В начале был… смех. Нет, автор этой книги не дерзает перефразировать Евангелие. Тем не менее, он решительно утверждает, что смех имеет место быть в начале, в основе национального характера россиян. Склонность и умение "все обратить в балаган" - это удивительная, феноменальная черта русского образа жизни, стиль поведения, манера мыслить и чувствовать. Секрет этого феномена прост: безжалостной тотальной самоиронией мы ополчаемся на самого коварного врага всех времен и народов. Который не где-то во внешнем мире, а внутри каждого из нас. Мы воюем против своей человеческой гордыни, она же - тщеславие, самодовольство, фальшь, пустота. Воюем, будучи, увы, не всегда поняты и одобряемы. По-настоящему, может быть, в этом и состоит особая мировая миссия и особый бескорыстный подвиг "загадочной" русской души. Такова версия, которая составляет как бы энергетический центр романа "Русская комедия". Разумеется, автор стремится выразить ее не публицистически, а в художественных образах, в оригинальном сюжете, в смеховом, то есть озорном, забавном, парадоксальном и неповторимо острословном исполнении.
Содержание:
Русская комедия - (Роман-балаган) 1
Как бы от столичного издателя 1
Часть первая 2
Часть вторая 14
Часть третья 43
Часть четвертая 68
Как бы от столичного издателя 91
Другой ревизор, - или - Сказ про золотой унитаз - (Повесть-спектакль) 93
Время и место действия 93
Часть первая 93
Часть вторая 100
Часть третья 105
Эпилог, - или - Продолжение следует 108
Владислав Князев
РУССКАЯ КОМЕДИЯ
(сборник)
Русская комедия
(Роман-балаган)
"Божественная комедия".
Придумал Данте Алигьери
XIV век
"Человеческая комедия".
Придумал Оноре де Бальзак
XIX век
Нарочно не придумаешь
Из века в век
Как бы от столичного издателя
Рабочий день был в разгаре, а я - в ударе. Одной рукой крепко сжимал тонкую талию рюмки, другой, почти так же крепко, - талию своей помощницы, почти такую же тонкую. Намерения у меня были самые серьезные.
Надеюсь, вы поняли меня правильно. Я намеревался издать что-нибудь необычное. Коньяк и талия сотрудницы были у меня для вдохновения. Но если откровенно - вдохновение не приходило. Оно и понятно. Ведь для современного читателя даже перевод Полного собрания сочинений А. С. Пушкина, включая письма к любимым женщинам, на сплошной нецензурный язык - уже не сенсация.
И в этот ответственный творческий момент дверь кабинета вдруг распахнулась, и на пороге появился нежданный-негаданный посетитель глубоко провинциального вида. Он по-прокурорски простер в мою сторону длань:
- Вот вы тут в столице живете только ради своего удовольствия, а на календаре, между прочим, - две тысячи первый год. Начало третьего тысячелетия! Внуки и правнуки попросят вас рассказать что-нибудь удивительное об этом знаменательном времени и о себе, а вам рассказать абсолютно нечего.
От неожиданности я так растерялся, что выпустил на свободу не только талию помощницы, но даже и рюмку. И вместо того, чтобы по-московски рявкнуть: "Пошел вон!" - тихо и вежливо спросил, имея в виду громкое заявление посетителя:
- Ну и как тут быть… или не быть?
- Ясное дело, - не задумываясь, ответил тот. - Надо прославить родную эпоху удивительными, легендарными делами и подвигами.
- Вы думаете, это возможно в наше время?
- Учитесь! - коротко возразил провинциал и положил на стол груду какой-то макулатуры, очевидно, рукопись. - Удивительные легенды и былины, а равно еще более удивительные были про то, как мы с нашим предводителем Лукой Самарычем взяли да и превзошли аж самого Геракла.
Такого бреда я не слышал даже на модных литературных сборищах. Поэтому не бросил сразу эту макулатуру куда подальше, а тихо и вежливо попросил:
- Представьтесь, пожалуйста.
- Никанор Лещев-Водолеев, - с герцогской важностью объявил провинциал. - Очевидец, участник и летописец судьбоносных событий, имевших место в городе Колдыбан, что на великой реке Волге, в отрогах седых Жигулей.
- О! - отделался я междометием. - С вашего позволения хотел бы на всякий случай уточнить, какой Геракл имеется в виду?
- Тот самый. Сын Зевса. Стало быть, Геракл Зевсович. Герой всех времен и всех народов.
- Извините, а кто такой Лука Самарыч? Где я мог видеть его?
- Да если бы и увидели, то, наверняка, проглядели бы, - усмехнулся Лещев-Водолеев. - Какой с вас, москвича, спрос, если даже сам Геракл поначалу опростоволосился и не признал в нашем Луке Самарыче своего собрата-героя.
Он ткнул пальцем в рукопись. Я прочел:
"Увидев впервые Луку Самарыча с Самарской Луки, Геракл вскричал:
- Да как смеешь ты, задрипанный мужичишка из ка-ко го-то занюханного городишка с удивительно кондовым названием… как смеешь ты равняться со мной!
Могучего эллина, наверное, смутили малые габариты волжанина-колдыбанца. Ростом наш земляк не очень. До вершин Жигулевских гор не дотянется. Метр шестьдесят пять, не выше. Да и то вместе с каблуком. Но зато живот, живот-то у Луки Самарыча каков! Ничуть не меньше знаменитого Молодецкого кургана. А надо заметить, что вся сила истинного колдыбанца - не в бицепсах и трицепсах. Вся сила - именно в животе, ибо Лука Самарыч - герой нового типа. Но Гераклу этого пока не понять, потому что он абсолютно старомоден.
- Ты подивись на меня, а потом ткнись в зеркало, чучело! - орет Геракл и сучит кулачищами прямо перед носом соперника. А кулачищи - во! Каждый - с валун, под которым волжские атаманы свои клады прятали. Заденет нечаянно - и нет носа. Да и головы - тоже.
Но Лука Самарыч и бровью не повел. Хотя бровь у него лохматая, как ветка жигулевской елки, и подобно ей трепетно дрожит при легком волжском бризе. Однако перед грозным эллином не стала трепетать. Как будто не гроза тут бушует, а комар пищит.
- Я вас очень уважаю, Геракл Зевсович, - тактично и сдержанно ответствовал Лука Самарыч, - но плохой вы аналитик, и слушать вас невозможно скучно. Рассуждаете вы совсем по-столичному.
- Это как? - растерялся полубог.
- То есть очень прямолинейно, мелко и как-то не совсем художественно.
- Ты хочешь сказать, у вас в столице живут одни балбесы и болваны? - предположил великий эллин.
- Скорее, наоборот: слишком умники, - возразил Лука Самарыч. - Но умничать надо к месту, а главное - на нужном месте. Попробую пояснить образно. Не знаю, как в ваше время, а сейчас все столицы стоят на мелком месте. Наша, например, первопрестольная - на Москве-реке, которая и воробью-то по колено. Да еще и течет прямо, как по линейке. Вот так же столица и мыслит.
- А теперь взгляните, пожалуйста, на нашу родную матушку Волгу. Широка, глубока. А в районе Самарской Луки еще вон и изгиб какой неожиданный делает! Будто в пляс пошла и коронное коленце выкидывает. Озорное и вместе с тем чрезвычайно изящное.
- Такова и наша колдыбанская мысль: гораздо шире столичной, гораздо глубже, а главное - с неожиданным поворотом, с изящным изгибом. Так загнем, что и сами не знаем, где выплывем.
- Ну загни, загни, - не найдя аргумента в пользу своего столичного образа мышления, огрызнулся великий сын Зевса.
Брови Луки Самарыча слегка приподнялись и стали совсем подобны жигулевским елкам, только поколючее.
- Конечно, Геракл Зевсович, вы, как принято у нас говорить, - геркулес. Однако если мыслить по-колдыбански, то мне, пожалуй, и в подметки не годитесь. Хотя по московским понятиям вы - подметка люкс. Потому как заграничная.
- О боги Олимпа! - взревел, словно мотор "Жигулей", гневный Геракл. - Вы слышали, как оскорбил вашего любимца этот самарский колхозан, этот колдыбанский жлоб, эта волжская селедка! Я убью его, и, с вашего позволения, сделаю это с особой жестокостью.
- К барьеру, волжская килька! Сражаться! И не на толстый на живот, а на лютую на смерть!
- Всегда пожалуйста, - спокойно отвечал Лука Самарыч. - Вот только подтяну штаны, и начнем.
- Как будем биться? - сгорая от желания расправиться с наглым колдыбанцем, спросил Геракл. - Предлагаю стреляться из лука. Или драться на палицах. А можно сразу приступить к кулачному бою.
Древний афинянин или современный москвич от страха бухнулись бы в обморок. Но Лука Самарыч даже не глянул, куда соломы постелить, чтобы не ушибиться при падении.
- До чего у вас заскорузлые взгляды, Геракл Зевсович, - укорил он противника. - Вы бы еще каратэ предложили. Или стреляться из гранатометов. Детский сад! Кому это в наше время интересно? Мы будем биться по моде. То есть… анкетами.
- В каком смысле? - раскрыл рот Геракл.
- И в прямом, и в переносном. Начнем с вашего социального происхождения. Кто отец? И Лука Самарыч жестом прожженного дуэлянта ткнул в противника указательным пальцем.
- Мой отец - бог! - высокомерно отвечал Геракл. - Верховный олимпийский бог.
- Мать?
- Одна из древнегреческих цариц! - все так же важничал Геракл.