Суенита(кричит). Антошка! Аэроплан к нам летит! Зажигай сильнее сигналы! Обожди меня. Я избу зажгу! (Убегает.)
Голос Антона. Я уже вижу все и принимаю максимальные меры.
Пауза.
Приближающийся гул самолета.
Хоз. Спешат всякие случайности. Надо итог подводить.
Сильный красный свет: загорается изба в колхозе, подожженная Суенитой.
Стихающая работа близкого снижающегося самолета.
Пауза.
Приходят Летчик и Антон, за ними является Ф. Вершков.
Антон. А где Суенита Ивановна?
Вершков. Сейчас явится. Крышу зажгла на избушке, никак не потушит.
Вбегает Суенита.
Летчик(Суените). Вы – председатель?
Суенита. Вы же видите, что я!
Летчик. Слушаю. Я водитель машины сельхозавиации 42-07. Шел по маршруту на рисовый совхоз. Приземлен огневыми сигналами. Товарищ Антон сообщил мне о необходимости погони за бандой кулаков. Я согласен сделать разведку над морем, но мне нужен проводник для опознания вашего рыбачьего судна.
Суенита. Летим скорее со мной!
Антон. Я тоже лечу. У меня сердце от радости рвется!
Летчик. Двое?! Ну ладно. Давайте скорей! (Уходят. Суенита оборачивается с пути.)
Суенита(Хозу). Дедушка, береги колхоз, ты меня любишь. (Уходит.)
Хоз. Лети, бедная птичка. Я буду бдительный.
Остаются Хоз и Ф. Вершков.
Вершков. Ну вот мы и хозяева с тобой, Иван Федорович! Давай теперь распоряжаться.
Хоз. Распоряжаться? Я тебе распоряжусь! Ступай вперед трудиться!
Вершков. Это верно, Иван Федорович, я пойду. Жесткое руководство нам необходимо! (Уходит.)
Свет от горевшей избы потух. Серый, скучный рассвет.
Рев мотора отлетающего аэроплана.
Третье действие
Внутренность правления колхоза. Портреты. Лозунги. С.-х. животноводческие плакаты. Стенгазета. В углу – свернутое красное знамя. Стол со счетами. Лавки. Одно окно, оно закрыто. Ночь под утро. Горит лампа. За столом Хоз в очках, сильно обросший и дремучий.
Хоз. Ночь! Тишина! Люблю, когда не слышно никаких стихий! Когда раздается одно дыхание человека! (Слушает. Под окном храпит человек.) Социалист Филька Вершков храпит. Целый стог травы один собрал – сутки работал, лунным светом пользовался. Десять трудодней придется ему вписать. Но он же мнимый человек – запишу ему четыре трудодня.
Входит Ксения, сильно похудевшая.
Ксения. Бери весточку. (Достает из-за кофты письмо и дает Хозу.) Утром кольцевая почта подбросила, кольцевик говорил – еле сыскали тебя. Читай теперь.
Хоз(оставляя без внимания письмо). Я давно ничего не читаю.
Ксения. А может, интересно!
Хоз. Нет. Не интересно, Ксюша! А ты забыла, что твой ребенок плывет сейчас по Каспийскому морю!
Ксения. Нет, не забыла, Хозушка, нипочем не забыла! Как живой, как милый – так и стоит перед глазами… Самой есть нечего, а груди молоком набухли… И-их, только усну – забуду!
Хоз. Ну хорошо – мучайся, это прекрасно. Я тебе напоминаю, чтоб не забыла. А наряд – мешки штопать – ты перевыполнила?
Ксения. Выполнить – выполнила, а перевыполнить – не успела. Руки от горя болят, я уж и плакать не могу, а только вылуплю глаза и гляжу, как мертвая рыба…
Хоз. Ксюша! Бедное грустное вещество, пойди сюда. Дай я тебя обниму и поглажу! (Ласкает Ксению.)
Ксения(прижимаясь к Хозу). Дедушка Иван, ты ученый, ты добрый, скажи – как мне жить теперь, помоги мне отстрадаться…
Хоз. Не плачь, Ксюшка! В детстве ты так же плакала над разбитым пузырьком, над потерянным синим лоскутом, – и горе твое было таким же печальным. Теперь ты плачешь о ребенке… Я тоже плакал когда-то, у меня было четыре официальных жены, все умерли. Они родили мне девятнадцать детей – юношей и девушек – ни одного не осталось на свете, даже их могил я не могу найти. Ни одного следа, где ступила теплая нога моего ребенка, я никогда не видел на земле…
Ксения. Не скучай, дедушка, я тоже скучаю. Бедный ты мой горюн!
Хоз. У вас есть аптека?
Ксения. Маленькая.
Хоз. Пойди принеси мне чего-нибудь химического – я проглочу.
Ксения. Сейчас притащу.
Хоз. Сбегай, девчонка.
Ксения уходит.
Хоз(зовет в окно). Филипп!
Голос Вершкова. Тебе чего, Иван Федорович?!
Хоз. Иди сюда.
Голос Вершкова. Сщас. Дай вытянусь – кости обломаю.
Хоз(роясь в делопроизводстве). Опасность отставания налицо. Уборка травы не закончена. Налог по мясопоставке не сдан, мешков на зимние запасы не хватает, две колхозницы вчерашний день рожать легли – в один день зачатье получили… Ну где я теперь мешочных штопальниц возьму, боже мой… Суенита, дыханье мое, ворочайся скорее в наши избушки, у тебя сердце бьется умнее моей головы. Я классового врага не вижу! А ведь это все его проделки!
Входит Филипп Вершков.
Вершков. Тебе чего?
Хоз. Вот что – отчего ты спишь помногу?
Вершков. У-y, едрена-зелена! Я думал: ты контра-человек! а ты – тоже вроде нас. Неужто за границей, кроме нас, никакого интереса у вас нету?
Хоз. Слушай, Филька, ты классовый враг!
Вершков. Я-то?.. Да можно сказать, что – так точно, а можно и нет! Можно сказать, это гнусная ложь, уловка и клевета на лучших людей. Как хочешь, Иван Федорович: и вперед, и назад, в общем – загадочно!
Хоз. Врешь, ты вредный! Я сквозь целое человечество всю судьбу вижу!
Вершков. Мало ли что ты видишь! Ведь – теоретически!
Хоз. Практически, гад! Я второй век живу, я проверил на событиях! Ты политику партии не любишь, ты здесь притворяешься, что за нас, а сам за Европу стоишь, за зажиточных!
Вершков. Ты… ты меня не распсиховывай, я заикаться начну, я в тебя… предметом воткну… Кто тебе стог-гигант сложил, десять ден в одни сутки включил?
Хоз. Ну это ты, Филипп Васильевич. Я тебе четыре трудодня записал.
Вершков. Четыре дня!.. Ты… ты психу нагоняешь в меня, я факты забываю! Ты негодованье во мне развиваешь, чертов пережиток!
Приходит Ксения.
Ксения. На море шум начался. Страшно сейчас плавать одному в воде…
Хоз. Дай порошок.
Ксения. Бери какие хочешь, все принесла. (Открывает перед Хозом ящик-аптеку.)
Хоз глотает три порошка по очереди.
Хоз. Запить даже нечем. Пора квас варить в колхозах.
Вершков. Жуй всухую.
Хоз. Не раздражай меня, ничтожный!
Вершков. Я тебе дам ничтожный! Ничтожные у нас знаешь где? А здесь одни многозначные!
Хоз. Не распсиховывайте меня! Уйдите прочь из правления!
Вершков. Забюрократился уже! Вот дай Суенита Ивановна из командировки приедет – я все расскажу.
Ксения. Я тоже не смолчу. У нас артельное хозяйство, и тон должен быть товарищеский. По непроверенным данным срамишь – фу, какое безобразие!
Вершков. Пойдем, Ксюша, от классово-чуждых. Нечего нам мировоззрение свое марать.
Оба уходят.
Хоз(счастливо). Живут себе эти божьи почти существа. Играют в различные шутки, а получается всемирная история… Скоро светать начнет – надо отчетность в райзо готовить. (Занимается.)
Приходит Берданщик с ружьем.
Берданщик. Не ложился еще?
Хоз. Нет. Сижу вот копаюсь в общей жизни.
Берданщик. Пора бы уж на бок, ай ты моложе меня?
Хоз. А тебе сколько времени?
Берданщик. Да годов сто будет ли, нет ли: едва ли! Туман уж в уме пошел – сам вижу белый свет, а интереса нету!
Хоз. Да ты умный, что ль?
Берданщик. А я – когда как! То умный, то опять нет: у меня облака по уму плывут.
Хоз. Ну ты умный, – ступай колхоз с края карауль.
Берданщик. А я – правда, нет ли? Классовый враг?
Хоз. Так зачем же ты ходишь здесь? Ступай в район и скажи, чтоб тебя арестовали. Пора бы уже сознанию научиться.
Берданщик. Ходил уж. Дважды просился под арест. Не берут никак – признаков нету, говорят, нищий человек. Краюшку хлеба на обратную дорогу выписывают по карточке и пускают ко двору.
Хоз. Значит, ты полезный общественник.