Серафима . С мамочкой-то моей, какой конфуз вышел. Уж такой конфуз, что и за душеньку ее молиться не могу. Мамочка-то моя без погребения померла. Пошла она в Киев на богомолье, да и не вернулась. И где, и что, и не видал никто. Вот уж десять лет прошло. И куда она делась, не знаю. Может, тюкнул кто, на худобу ейную польстился – много ли ей надо, старушечке маленькой. Вот и не знаю, как за нее молиться-то – за живую, али за мертвую-то. То запишу в поминанье, то опять в за здравие. Вот никому не говорила, барыня милая, вам первой. Потому душу свою за вас отдать рада.
Входит Арданов . Серафима на цыпочках уходит.
Арданов . Ну-с, я ухожу.
Арданова . Я этого ждала.
Арданов (сухо). Тем лучше.
Луша (входя). Господин Долгов пришел.
Арданов . Проси сюда.
Арданова (испуганно). Коля, только ты не уходи, Коля.
Арданов . Пожалуйста, без сцен при посторонних людях.
Входит Долгов .
Арданов . Здравствуйте, Андрей Николаич, вы меня извините – необходимо на пару часов по одному делу. Я даже не прощаюсь с вами, потому что надеюсь вас еще застать.
Долгов . Я только на несколько минут… Лизавета Алексеевна обещала дать мне "Русскую мысль".
Арданов . Нет, нет, уж вы, пожалуйста, посидите. И не забудьте, что мы ждем вас завтра к двенадцати на пирог. Кое-кто соберется.
Долгов . Как же, я помню. Непременно. День ваших именин. Непременно буду.
Арданов . Так пока до свидания. Я очень скоро вернусь.
Уходит.
Арданова (ему вслед). До свидания, Коля. (Арданов, не оборачиваясь, уходит.)
Долгов . Отчего вы покраснели? Неужели вам это не безразлично?
Арданова . Во-первых, я вовсе не покраснела.
Долгов . А во-вторых?
Арданова . А во-вторых – ничего.
Долгов . О женщинах давно известно, что они всегда говорят – "во-первых", как будто много-много хотят сказать, а хватает их только на это "во-первых".
Арданова . Вы хотите мне говорить дерзости?
Долгов . Да, хочу. Я очень рассердился.
Арданова . На что?
Долгов . На то, что вы покраснели. Мне это ужасно больно. Скажите мне правду… Скажете?
Арданова . Не знаю. Впрочем – нет – знаю. Не скажу.
Долгов . Этого не может быть, вы его не любите. Вы молчите? Ведь это тип, понимаете – тип. В каждом провинциальном городишке есть таких двое-трое. Картежник. Он очень мил, конечно, симпатичен. Но ведь не для вас. Он для той институточки, какою вы были семь или восемь лет тому назад, когда вышли за него. Вы молчите? И то хорошо, что вы молчите. Вы бы могли заставить меня замолчать, а молчите сами. (Берет ее за руки.) Лизавета Алексеевна. Не нужно этого ничего. Не нужно краснеть оттого, что он не откликнулся на ваш привет. Поймите, что его не должно быть в вашей жизни. Он – это ваше уродство. Это серый налет на вашей жизни, тусклая пленка, через которую вы неба не видите. За что? Вы яркая, вы красивая, вы свободная. Вся душа у вас певучая. Музыка ваша душа. Вы не знаете, как я любуюсь на вас. Среди всех этих трупов – вы одна живая. У них у всех немые души, немые и глухие. Вы одна – музыка. Красивая моя… Вот сколько времени я следую за вами, всюду ищу вас и каждый раз, как увижу, говорю с тем же восторгом: красивая. Если бы вы знали, какое это счастье, что вы красивая.
Арданова (поднимает голову и смущенно смеется). Мне стыдно, когда вы так говорите. Право. Мне хочется, как деревенской девочке, закрыть лицо руками.
Долгов . Красивая. Мне больно смотреть на вас. Мне больно думать, что с вами будет, как вы будете жить среди этих трупов. Ведь ваша душа, это музыка, которая сейчас такая тихая, ведь вспыхнет она когда-нибудь. Что с вами тогда будет, красивая, любимая, что с вами будет?
Арданова (испуганно). Как вы сказали? Как вы назвали меня?
Долгов (тихо, наклоняясь к ней). Любимая. Я сказал "любимая". Не надо бояться этого. (Помолчав.) Я очень тревожусь за вас. Всех их я знаю. Ведь они трупы, марионетки старого сатаны, давно и навеки заведенные. Вертит сатана ручку своей шарманки, и кружится каждый из них, как того требует накрученная пружинка. У Ворохлова "прынт". Покупает, продает, делает деньги и совершенно искренне не знает, на что ему это. Говорит, что все монастырю завещает, потому что сыновьями недоволен. До Ворохлова был здесь Михеев, такой же до Михеева, верно, какой-нибудь Еремеев или Евстигнеев. Жена Ворохлова, Глафира, варенье варит, тоже бессознательно. Тоже "прынт", пружина прикручена. Муж ваш в карты играет. А эта ваша экономка с подвязанной щекой – разве это не крепостная душа? Все, как было пятьдесят, сто, полтораста лет тому назад. Сатана любит своих марионеток. Сломалась кукла – почтмейстерша Федосья Карповна, он сейчас же склеил все, подкрасил, – вышла Полина Григорьевна. Вертит Сатана ручку своей шарманки, и кружатся, кружатся толпы – все так же, всегда и навеки, разве это не жутко, любимая? (Оба молчат.) Вот провели железную дорогу, казалось, новая жизнь придет к вам сюда. Нет – мимо проехала новая жизнь. Провели телефоны – стали ту же ерунду и те же сплетни по телефону говорить, а выписали моторы, поехали на них в карты играть. Лизавета Алексеевна, вы загрустили?
Арданова . Нет, я вспомнила… Вы заговорили про железную дорогу, и я вспомнила, как в прошлом году зимой все ходила на вокзал, тогда вечерний экспресс проходил. Он ведь у нас не останавливается, летит мимо. Так вот я всегда ходила смотреть на него. Яркий такой, праздничный, словно огненный змей пролетит мимо и никакого ему дела нет до нас, до маленьких, сереньких. Разрежет тьму огненными искрами, пролетит и снова темно и тихо: только задымит снежная пыль между рельсами и опять ляжет. Тихо…
Долгов . Красивая моя. Придет ваш поезд. Верьте. Придет, прилетит, остановится, и войдете вы в него, и умчит он вас через тьму и тишь в яркую, звучную, огненную жизнь. Верьте мне. Так должно быть и так будет. Ведь не испугаетесь вы, когда огненный змей прилетит за вами? Не испугаетесь? Не отречетесь?
Арданова . Не испугаюсь. Не отрекусь. В самую черную тьму брошусь с ним. Нет, не испугаюсь.
Долгов . Трупов не побоитесь? Не простят они вам. Мертвые не любят живых. Это извечная вражда, а власть мертвых велика… Вы не знаете еще, как она велика. Из поколения в поколение душат они живых, – смотрят зорко и душат доктора Тройкова. Вы поняли, что это было?
Арданова . Это страшно.
Долгов . Это злоба мертвого против живого. Ворохлов старый труп, излюбленная марионетка сатаны… все это очень страшно, гораздо страшнее, чем вы думаете.
Арданова . Я не знаю… Может быть, я тоже должна была прожить эту свою жизнь тихонько, как моя пружинка велит. Я и жила так. Покорно. И не ждала ничего. А теперь… теперь я жду.
Долгов . Вы ждете.
Арданова . Огненного змея жду. (Помолчав.) Душно мне. Я точно чужая здесь стала. И другие, должно быть, чувствуют, что я чужая.
Долгов . Так и должно быть, красивая моя. Так и должно быть.
Арданова . Андрей Николаевич, скажите – вы знаете обо мне. Скажите – я не боюсь – скажите мне все.
Долгов . Да, я все знаю… Когда я смотрю в ваши глаза, они так широко-широко раскрываются. Вы вся раскрываетесь для меня.
Арданова . Да… да…
Долгов . Когда я смотрю на ваши губы, вы вся бледнеете и закрываете глаза и тянетесь ко мне.
Арданова (испуганно и смущенно). Нет, нет, этого не было.
Долгов . Не бойтесь меня, любимая.
Арданова . Я любимая?
Долгов . Да.
Арданова (тихо) . Как быть?
Долгов . Будет хорошо, красиво, ярко. Будет необычайно. Только не надо бояться ни слов моих… (Тихо.) ни поцелуев.
Арданова (на минуту закрывает глаза). Вы скоро уедете.
Долгов . Теперь я ничего не знаю. Прежде, я помню, мне нужно было ехать, потому что там ждут меня дела. Теперь ведь все новое, другое. Но торопить вас я не буду. Когда настанет час, вы сами придете ко мне.
Арданова . Отчего так тревожно мне?
Долгов . Это огненный змей летит. Не бойтесь его. Вы сказали, что не испугаетесь и не отречетесь, что отдадите себя ему для нашей, нашей, нашей жизни. (Опускает голову на ее руки и замирает так.) Любимая… (Вдруг подымается.) Теперь я пойду.
Арданова . Останьтесь.
Долгов . Сейчас вернется ваш муж. Я не хочу с ним встречаться.
Арданова . Разве не все равно теперь?
Долгов . Нет. Мне трудно. До свидания. (Отходит.) Я сейчас не буду больше целовать ваши руки. Поднимите голову вот так. Я вас всегда вижу такою, когда думаю о вас… Ну, довольно… Я не могу больше… Я иду. (Уходит.)