Указанные жанровые особенности порождают принципы изображения, определяющие стиль Толстого, в наибольшей степени проявившийся в "Войне и мире". Впечатление широты, масштабности, полноты картины мира, воссозданной писателем, достигается в первую очередь характером предметной изобразительности, т. е. умением выпукло, зримо передать внешний облик героев, место действия, будь то дом, пейзаж, поле боя, заседание совета или штаба и т. п. Это качество, по-видимому, и называют пластичностью, свойственной скульптуре как виду искусства. Для восприятия толстовских картин не нужно много воображения, настолько "наглядно" изображено в слове все происходящее. Это можно подтвердить массой примеров. Стоит вспомнить картины поместной жизни в Лысых Горах, Богучарове, Отрадном, в имении дядюшки Ростовых, а также сцены московского и петербургского быта, а во время войны – и воронежского, когда встретились Николай Ростов и княжна Марья. Под бытом следует понимать и семейный, и общественный уклад. При этом Толстой воспроизводит не только и не столько интерьеры, убранство домов, как любил делать Гоголь, сколько поведение людей, пребывающих в стенах загородных или столичных домов, на улицах Москвы и на полях сражений. Великолепно описание именин в доме Ростовых, сборов на бал Наташи и Сони, сцен охоты, видов трапезы в разных семьях, в частности чинных обедов в доме Болконских и непринужденных праздников в доме Ростовых.
Толстой был мастером живописания "коллективных сцен", т. е. всякого рода балов, приемов, раутов, баталий. В этих развернутых сценах, с одной стороны, вырисовываются характеры действующих лиц, с другой – передается атмосфера того или иного крута или сообщества. Напомним еще раз вечер у фрейлины Шерер, прием в Английском клубе с участием князя Багратиона, бал в Вильно накануне начала войны, бал, где Наташа познакомилась с Андреем Болконским, заседания в штабе Кутузова, эпизоды Бородинского сражения и т. д. Показателен, например, фрагмент описания петербургского бала (первого бала Наташи), который отмечен посещением царственной особы: "Вдруг все зашевелилось, толпа заговорила, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево… Музыканты играли польский, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: Александр, Елизавета, восхищаете вы нас. Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь. Какой-то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары польского". Этот эпизод является, конечно, моментом сюжета, т. е. действия, но смысл его в передаче именно атмосферы празднества.
Помимо виртуозного изображения реалий Л.Н. Толстой был непревзойден в изображении внутреннего мира персонажей. Несколькими штрихами он умел передать состояние любого действующего лица, но основная заслуга его заключалась в анализе и воспроизведении субъективного мира романных героев, который требовал особого внимания и соответствующих способов изображения. Что касается массы персонажей, даже таких, как граф Ростов и его жена или князь Василий и его дочь Элен, их психология не требует пристального анализа. Например, поведение Элен и даже выражение ее лица до замужества целиком и полностью зависят от того, каковы они у Анны Павловны Шерер, а мысли самой Шерер и князя Василия Курагина – от того, что говорят при дворе. Поэтому князь Василий может в течение дня менять свое мнение, в том числе о назначении Кутузова на должность главнокомандующего.
Главные герои вызывают совсем иное отношение, и для создания их образов понадобились различные формы психологического анализа. Психологизм подразумевает знание хода мыслей и чувств героев, мотивов их поведения и поступков, а главное, способность воспроизвести все это убедительно для читателя. Психологизм Толстого, как правило, сопоставляют с психологизмом Тургенева и особенно Достоевского. Размышляя о героях Тургенева, один из исследователей заметил, что на "построение характеров доминирующих героев идет самый сложный многосоставный материал". Это может быть отнесено и к романным героям Толстого. Что касается Достоевского, то его манера отличается от психологической манеры Толстого. В романах Достоевского психологизм явный, отчетливый, почти навязчивый, а у Толстого подчас незаметный. Он может быть прямым и косвенным, когда состояние героя передается через внешность, жесты, манеры, мимику и поступки. Таким психологизмом проникнут весь роман, доказательством чему могут служить многочисленные эпизоды, воссоздающие, например, волнение Наташи перед балом, на балу, перед объяснением с Болконским, после известия о его ранении и присутствии в обозе раненых и москвичей, уезжающих из города; или тревоги родителей, в частности графини Ростовой, за ту же Наташу, за Петю, Анны Михайловны Друбецкой – за своего сына; страх Николая Ростова во время одного из сражений в Европе; негодование Андрея Болконского при виде беспорядка в русской армии в том же 1805 году; переживания Кутузова за исход Бородинского сражения, а еще более – за дальнейший ход событий и необходимость сохранения армии при изгнании французов из России.
Психологически выразительны портреты героев, например, Андрея Болконского, когда он, покинув Петербург, приехал под начало Кутузова и ощутил себя нужным в военном деле: "В выражении его лица, в походке не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, занятого делом, приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд были веселее и привлекательнее".
Прямой психологизм тоже в подавляющем большинстве случаев обнаруживается при изображении романного типа героев и является там, где непосредственно словами передается их состояние. Своеобразие такого психологизма Толстого заключается в сочетании и сопряжении мыслей и настроений, выраженных в прямой речи героя, с мыслями и состояниями, переданными в форме косвенной или несобственно-прямой речи, а также с комментариями повествователя-автора и его рассказом о происходящих событиях. Взаимодействие этих пластов речи во многом определяет специфику словесной организации текста романа, а вместе с тем его нарративной структуры.
Прямая речь выступает в разных формах высказываний – диалогах, монологах, отдельных репликах персонажей. Диалоги тоже разные: они могут содержать беседы на темы повседневной жизни или обмен мнениями по идейно-нравственным вопросам. Таковы диалоги Пьера и Андрея во время их встречи в Петербурге в доме Болконского или в Богучарове, а также диалог-спор Пьера и Николая Ростова в конце романа о том, что нужно России. Но наиболее репрезентативна с точки зрения психологической характеристики героев монологическая форма речи, обращенная, как правило, к самому себе. У Николая она возникает в моменты особых волнений и потому весьма эмоциональна: "Что же это? Я не подвигаюсь? – Я упал, я убит… Нет, я ранен, и лошадь убита… Где, с какой стороны была та черта, которая так резко отделяла два войска?" – спрашивал он себя и не мог ответить. "Уже не дурное ли что-нибудь случилось со мною? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?" Или: "Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!…И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть! И зачем же он это делает со мной?.." У Наташи монологическая речь то более, то менее эмоциональна. Вот пример более экспрессивной речи: "Неужели это я, та девочка-ребенок (так все говорили обо мне), неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим? Неужели это правда? Неужели правда, что теперь нельзя уже шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово?
Да, что он спросил у меня?" Размышления князя Андрея, возникающие по разным поводам, личным и общественным, более спокойны и логичны: "Да, это добрые, славные люди, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелести девушка!" Пьер тоже в разной степени эмоционален, в зависимости от ситуации и темы его раздумий: "Да, он очень красив (о Долохове), я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить". Примеров подобного рода может быть приведено очень много, ибо в романе широко представлена прямая речь героев в ее монологическом выражении.