Вот так.
Так вот.
Можно было бы просто расшифровать каждую из позиций предъявленной последовательности и, как в школьные годы, получить в меру последующего усердия удовлетворительное развернутое сочинение. Да ведь любой осмысленный текст или повествование таким образом и строится, если даже в конечном результате умышленно или неумышленно, нарушен и затушеван указанный логический порядок постадийного сотворения. Но мы не об этом.
Я, конечно, понимаю, Николай Александрович, что когда Вы позвонили мне в мое лондонское далеко и попросили что-либо написать на предложенную тему, Вы имели в виду нечто совсем иное, и вполне определенное:
– Дмитрий Александрович, у нас тут номер намечается про самозванство.
– Про самозванство? Интересно.
– Да, про самозванство. Не напишете ли что-нибудь?
– Я? Написать?
– Ну да. Вам ведь это близко.
– Мне? Близко?
– Ну да, Вам.
– В общем-то, конечно, – согласился я.
Я понял, понял, Вас, уважаемый Николай Александрович! Я все понял. Конечно же, вот он – самозванец! Прямо-таки сам своей откровенно-неприкрываемой персоной. Это еще Всеволод Николаевич, и даже первый из всех, обнаружил и всенародно обнажил сию неприглядную ситуацию. Да я и не отказываюсь. Как есть – так есть. Какой есть – такой уж есть. Кому же, как не мне самому и пристало описать все, изложить в последней исповедальной и покаянной чистоте?! Да, да, да! Я – самозванец! Самозванец! Самозванец! Господи, как горько, горько! Горько-то как! Прошу сообщить об этом во всех подробностях и деталях всем и в первую голову Всеволоду Николаевичу. Увы, увы мне! И я сам это опишу во всех отвратительных подробностях. И я согласился. Я прав, Николай Александрович? А? Не прав? Или все-таки прав? Прав, да? Что же, я согласен, но буду делать это с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Но несколько попозднее. И в другом месте. Или совсем в другом месте. А начну несколько с иного. Прямо-таки совсем иного. А этого, обещанного, даже и не коснусь. Да и впредь касаться не буду. Мне это неприятно, да и Вам никакого в том интереса и прибытка нет. Всеволоду же Николаевичу сообщим отдельно и тайком (как, помните, Владимиру Ильичу отдельный специальный идиллический номер "Правды" издавали, чтобы не беспокоился. Вот так же и мы для Всеволода Николаевича). А тут дело пойдет о серьезном и о совсем, совсем другом. И так до конца.
Так вот, предложенная схема является все-таки некой идеально-проективной компоновкой личности как в ее динамике, так и в абсолютном явлении в пределах виртуального пространства чистой антропологии. К тому же, дефисное присоединение, в отличие от соединения однородного (либо чего-либо одного, логически вытекающего из другого), в нашем случае сочленяет позиции прямо противонаправленные, либо соединяемые трансгрессивным переходом одного в другое, что в достаточной степени затрудняет выполнения предпосланного императива сохранения единства личности. А как среди нас, бедных и разбросанных, это пресловутое единство может быть не только, скажем, постулировано, но и схватываемо и фиксируемо? – лишь непрерывностью памяти, фиксацией внешних свидетельств, документацией, а также телесными отметинами – отпечатками пальцев, родинками, родимыми пятнами, отъятыми или утерянными конечностями, телесными дефектами или неподдельными телесными же достоинствами. Конечно, эти знаки и отметины тоже подвержены достаточным изменениям, но вполне могут быть, в итоге, редуцированы к изначальным, идентифицированы с бо́льшей легкостью, чем прихотливая последовательность, вернее, непоследовательность памяти, хрупкость легко-утериваемых документов и разорванная недостоверность свидетельских показаний.
Кстати, завязки и разрешения интриг, связанных со всякого рода телесными знаками, весьма были характерны для литературы (очевидно, и для самой порождающей ее тогдашней жизни) времен кровных родовых и аристократических обществ и соответствующих доминирующих идентификаций. Интересно, что в наше время это опрокинуто почти исключительно в сферу пугающей анти-культуры и анти-социальной непросветленной криминальности, когда особо желаемых правосудию личностей тоже описывают и идентифицируют по отпечаткам пальцев, шрамам, оторванным фалангам, татуировкам и прочему не отменяемому пока балласту физиологических рудиментов старой антропологии.
Конечно, все три перечисленные идентификационные источники и механизмы могут быть сфальсифицированы. В современной литературе и особенно кинематографе достаточно разработаны подобные сюжеты. Однако, фальсификация или отмена всего запаса памяти, уничтожение и подмена документов, вербовка, устранение или погружение в состояние амнезии бесчисленных свидетелей, изменение знаков и параметров тела – все эти фальсификационные процедуры самими своими немыслимыми и неординарными усилиями только подтверждают наличие феномена целостности личности.
Не хочется быть банальным. Не хочется, но приходится. Собственно, актуальное всегда банально, а банальное, естественно, актуально. Хочется быть, если уж банальным, то хотя бы точным и научно скрупулезно выверенным. С первым вроде бы проблем нет. А со вторым… – да какое уж тут второе?! Тут с первым бы совладать. Просто бы добраться, а потом отделаться от него. Ан нет, не удается, не удается, как справедливо и отмечают мои многие недоброжелатели. Их много, много – недоброжелателей-то. А в чем я провинился перед ними – неприхотлив, независтлив, тих и благосклонен к любому. Ан нет. Значит, заслужил, и я понимаю это. Понимаю и принимаю все эти претензии как в их провоцирующей причине, положенной во мне самом, так и в конкретности их проявлений, лежащих уже в пределах сферы психосоматики предъявителей этих претензий. Посему мои безрезультатные самооправдательные трепыхания – они так просто, некие самопроизвольные подергивания покалеченного и самоосознающего (наделенного этой подлой мучительностью самосознания) нравственного организма. Надеюсь, предъявленные страдательно-самооправдательные ламентации кающегося самозванца вполне и тематически, и, главное, экзистенциально-интонационно, буквально, даже чересчур буквально относятся к заданной теме.
Но вернемся к холодной и рассудительной речи научного повествования. Понятно, что явленный в первом абзаце сочинения тексто-грамматический процесс последовательности дефиниций не отражает, не может отражать конкретные исторические явления, обличия и проблемы именно конкретного самозванства, но лишь параметры принципиального основополагающего самозванства. Прошу обратить внимание и заметить, что научная терминология дается мне нелегко, да и вообще в данной сфере исследований она мало разработана. Во всяком случае, мне вполне неизвестна и посему заменяема моей собственной псевдо-терминологией и квази-сциентическими ухищрениями, впрочем, лежащими на поверхности. Прошу заранее меня извинить. Но именно данная громоздкая формула, как мне представляется, позволяет выявить специфический модус проблемы, явленной в наше время как доминация самого идентификационного процесса над твердостью найденных, зафиксированных и укреплённых точек – позиций идентификации, в пределах которых и возможно принципиально высокое самозванство, в отличие от просто появления, промелькивания всякого рода проходимцев и мошенников, коими всегда и везде кишит любое общество. Народ ведь по сути своей – подлец! За ним глаз да глаз, уж извините. Уж присказка такая. Это не я говорю, это народ говорит сам о себе. Я бы такое не сказал. Я бы сказал что-нибудь другое, возвышенное и позитивное. Но все-таки, лучше уж быть со своим народом во всех его взлетах и падениях, самооценках и самоуничижениях. По-простому совпадать с ним во мнении.
И, естественно, во мнении о самом себе. Даже в таком вот негативном самомнении. А сам бы, по своему отдельному разумению, я подобного не сказал бы. Хотя, отчего же – сказал бы. Вот и сказал.
Да, тут уж начинается нешуточное. Тут объявляется серьезное и о серьезном. Так не все же нам анекдотами о Штирлице пробавляться:
– Штирлиц, а сколько Вам лет?
– Сколько всем – столько и мне! – а и тоже непростой ответ. Да и анекдот непрост. Ох, непрост! И тоже ведь, по нашей теме.
Прошлые века (не указываем точно какие – всякий сам понимает) доминирования родовых и классовых идентификаций порождали образ идеального человека данной страты или рода, отображением которого на сферу обыденности являлся средне – презентативный типаж, имитация которого и составляло суть местного конкретного самозванства. Мы не берем столь навязшие из истории и авантюрных повествований события связанны с реальной борьбой за реальную власть – всякие там лже-Дмитрии или лже-Нероны, лже-Наполеоны и прочие лже-. Нас интересуют не конкретные исторические поводы, причины, мотивы и обстоятельства, но и не онтологические и метафизические предпосылки этого явления, а, скорее, его феноменология. Конечно, интересны, но тоже не являются предметом нашего нынешнего рассмотрения, случаи психопатологической потери идентификации и замены ее ложной, либо примеры простого раздвоения личности, что уже находится за пределами нехитрого медицинского определения "практически здоров". А нашим предметом является норма. Простая, даже банальная норма в горизонте всех взрослых вменяемых людей планеты.