Со второго этажа, проплывая почти вровень с верхушками высоких деревьев, девочка наблюдала мельтешащую внизу толпу. Она видела организованных китайских детишек-школьников с рюкзачками за спиной, мелко семенящих женщин, поспевающих на базар, торжественных мужчин. Посередине улицы, управляя беспорядочным движением, стоял полицейский в форме хаки и с пистолетом на боку. Редкие машины, мало обращая внимание на самодовольного и как бы самодостаточного блюстителя порядка, беспрерывно гудя, пробивались, прямо-таки продавливались сквозь густую толпу.
Впоследствии девочка не раз замышляла посетить город своего детства и наконец-то обозреть его в реальном размере и объеме. Но как-то не случилось. Не получилось. Да и как доберешься-то? Особенно по тем, недружелюбным временам взаимной бесконечной идеологической борьбы, политического противостояния, а иногда и прямых военных столкновений. Бывало, бывало!
Соответственно, добраться до туда не было никакой практической возможности. Да и сейчас тоже. Все так и осталось в области мечтаний и разорванной неполноте детских воспоминаний.
Мне же довелось побывать в оставленном городе ее детства. Несколько часов езды от Пекина в переполненном поезде, забитом невзрачно одетыми смуглыми жителями пригородов и удаленных деревень, – и я на улицах Тяньцзиня. Но без гида, без единого китайского слова в своем словаре. Разве только: Ниньхао (спасибо). Да словечко "вамбадан" (черепашьи яйца) – немыслимой оскорбительной силы китайское ругательство. Не дай Бог произнести вам его в присутствии взрослого китайца! Ужас что будет! Не рекомендуется. Мне, во всяком случае, не рекомендовали.
Да, и еще одно выражение: Диу ней ко мо! – ругательство довольно грубое, значение которого здесь даже и не буду приводить.
Надо принять во внимание еще и тотальное незнание местным населением английского или какого-либо иного языка. Кроме как тщательно скрываемых (по нынешним-то неоднозначным временам!) некоторых отдельных русских слов и выражений, заученных старшим поколением еще в памятную давнюю пору неземной дружбы двух великих народов – китайского и советского. Но и это было мне нисколько не в подмогу.
Соответственно, что же мог я увидеть и разузнать? Бродил по обычным бескачественным улицам большого современного города, стараясь отыскать старые кварталы. Однажды мне показалось, что я таки набрел на зону прежних европейских поселений. Правда, ограждение отсутствовало. Вся территория была застроена огромными и удручающими административными зданиями с приличествующими смыслу и содержанию данных построек государственными флагами. Так ведь – сколько времени прошло! Сколько исторических пертурбаций!
За зданиями я обнаружил помянутый бронзовый кулак. Но он был не столь огромен, как в представлении девочки. Ну, так дитя еще! Когда это было-то? А возможно, мне случилось обнаружить другой схожий старинный кулак. Или совсем новый, недавнего происхождения. Мало ли их?! Как и иных многочисленных скульптурных сооружений, разбросанных по городу и по всему обильному памятниками, Китаю. Монументов, сотворенных со всем тщанием слежения анатомии, деталей одежды и вооружения, к чему местные творцы имеют прямо-таки неодолимое пристрастие. Сладострастие прямо!
Сему умению современные китайские ваятели обучались в высших художественных заведениях дружественного им тогда Советского Союза. Я встречал их там, в тех самых заведениях (было дело!), в те самые времена, где обучающие ведали толк в подобном. Но, надо заметить, китайские умельцы во всем этом превзошли своих учителей. Надо признаться.
Так и не убедившись, но и не разочаровавшись в своих предположениях и поисках, я покинул Тяньцзинь.
* * *
В состав городского окружения, вернее, среды обитания, и еще вернее, тогдашнего мира девочки включалось и отстоявшее от их дома на многие километры теплое Желтое море с бескрайним пляжем, устланным мельчайшим, шелковистым, тайно ласкающим кожу, почти неощущаемым песком.
Когда на город набрасывалась фу-тян – неимоверная, как пышущая из духовки, жара, – когда замирали даже кузнечики и безумные цикады, всей семьей на день или два, а то и на неделю уезжали к морю.
И правильно. Вслед за жарой приходил дау-унг – большой ветер, срывавший крыши, валивший деревья и загромождавший узкие улочки бедных кварталов города стволами и ветками поваленных деревьев, а также всевозможным мусором, сквозь который с трудом проделывали свой ранний утренний путь босоногие рикши и торговцы, тянувшие за собой перегруженные овощами и фруктами двухколесные коляски.
Бывало и другое. Разное.
В горах сходили тяжеленные снежные лавины, губя незадачливых путешественников и простых местных поселенцев с их домами и скудным скотом. Землетрясения страшно раскалывали землю пополам, и в гигантские расщелины уходили целые селения с людьми, со всем мирным и не подозревавшим подобного исхода многовековым бытом. Хотя нет, нет, конечно же подозревали. Даже знали наверняка. Даже не раз и переживали нечто подобное. И по-прежнему селилисьв тех же самых местах, чреватых повторением случившегося. И действительно снова случалось. И снова селились. И снова случалось. Это неискоренимо!
А то обрушивались дикие камнепады, разносившие все окрест себя. Дороги заваливались. Реки и водоемы выходили из берегов. Всяческие подводные твари выходили наружу, подползали к человеческому жилью, заглядывали внутрь, тяжело и внимательно всматривались в его обитателей. Жуть!
Иногда же, наоборот, засуха выстилала всю земную поверхность коричневым бугристым покровом. Ну, понятно, тогда тем же самым подводным и наземным тварям было не до слабых человеческих существ.
Однажды девочке довелось самой пережить невиданной силы ураган. Дождь с грохотом обрушивался на крышу их крепко сложенного дома, тем не менее всего содрогавшегося под налетами яростных порывов ветра. Влага проникала сквозь плотные оконные рамы и заливала пол. Стекла жалостливо дрожали и повизгивали. Прислуга с трудом успевала собирать воду. Мать созвала всех детей в центральную залу, не позволяя подходить к окнам, стекла которых под безумным напором ветра вот-вот грозили рассыпаться на мелкие осколки, вонзаясь и проходя насквозь нежную детскую плоть.
Все-таки девочка успела ухватить за окном странную тревожащую картину. Какой-то незадачливый прохожий, почти горизонтально над землей неся свое тело, сопротивлялся могучему ветру. Сзади него прямо-таки по воздуху летела маленькая взъерошенная собачонка, удерживаемая в этом рвущемся на части мире лишь прочным поводком хозяина. Надолго ли? Было страшно, но как-то нелепо и смешно одновременно.
Бывало опять-таки и совсем другое.
Как-то девочка медленно брела просторной тенистой аллеей. Деревья вплотную сходились высоко вверху. Создавалось ощущение длинного, легко продуваемого встречным ветром тоннеля. Было спокойно и сумрачно.
И тут неожиданно прямо под ноги бросилась ей свора каких-то мелких грызунов. Девочка отскочила в сторону. Оглянулась. Следом вдалеке на дорогу выскочила стайка полосатых зверьков, похожих на мелких кабанчиков. Возможно, даже скорее всего, они были и поопаснее тех самых грызунов, но девочка по отношению к ним не испытала никакого страха. Вернее, омерзения. Но и они секунду помедлили, а затем тоже бросились прочь.
Тут девочка обратила внимание, что внезапно смолк птичий гомон, обыкновенно столь интенсивно заполнявший все пространство высокой, словно портал огромного вокзального помещения, аллеи. Обычно он просто даже и не замечался, как некий нейтральный звуковой фон всеобщего существования. Но тут наступила абсолютная тишина, словно что-то оборвалось. И это вот как раз ощущалось неправильным звучанием окружающего мира.
Повеяло пущей прохладой. Даже неким неместным холодом. Девочке подумалось, что если бы поблизости проползала змея, то, ровно наоборот, многочисленные пернатые с единым мощным шумом сливающихся крыл, как дыхание огромного невидимого местного обитателя, поднялись бы в воздух. Но нет – абсолютная тишина и легкая, почти потусторонняя прохлада.
Это было предвестием землетрясения.
Потом уже дома глубокой ночью девочка проснулась почему-то посередине комнаты. Ее кроватка отползла на значительное расстояние от стены. С полок посыпались книги. Девочка сразу же поняла, что сие – проделки злобных духов, имевших обыкновение по ночам навещать человеческое жилье для подобного рода бесчинств и диких выходок. Правда, дома европейцев они навещали нечасто. Не любили. Или чего опасались? Видимо, ответных мер неведомых им охранителей иноземных обитаний. Довольствовались скудными перенаселенными жилищами китайской бедноты.
Девочка вскочила, но тут же чьей-то рукой была жестоко брошена на пол. Неистовство духов переходило всякие пределы. Она прямо задохнулась, не в силах произвести ни звука. Снова вскочила, и ее снова повело в сторону
Это было уже само землетрясение. Причем немалое. Хотя эпицентр его случился достаточно далеко от места их проживания. Досюда докатились лишь дальние слабые отголоски. В самом эпицентре же его результаты были устрашающи. Можно себе представить.
Наутро нянька внятно объяснила, что рассердился великий подземный Ен Ло. Ему не нравятся людские поступки, нарушающие древние установленные законы и договоренности. Надо бы сходить в храм с дарами и сжечь немало бумажных денег, дабы умилостивить его. На следующий день она так и сделала.